Быстрым шагом направился он навстречу ворвавшимся.

Делегат Гренландии сам пошел ему навстречу.

— Как могло случиться, сударь, — обратился к нему Ксирдаль, — что вы вторглись ко мне? Разве вы не видели надписей?

— Прошу, сударь, прощения, — учтиво ответил господин Шнак. — Мы, конечно, видели объявления. Но мы подумали, что будет извинительно, при таких исключительных обстоятельствах, нарушить общепринятые правила.

— Исключительные обстоятельства? — с искренним удивлением переспросил Ксирдаль. — О каких исключительных обстоятельствах вы говорите?

Лицо господина Шнака выразило крайнее недоумение.

— Исключительные обстоятельства? — повторил он. — Неужели же мне придется довести до вашего сведения, что уостонский болид только что свалился на этот остров?

— Я знаю это, — заявил Ксирдаль. — Но в этом нет ничего особенного. Падение болида — вещь самая обычная.

— Некогда, когда болид золотой!

— Золотой или какой-нибудь другой, — болид остается болидом.

— Все эти господа, — ответил господин Шнак, указывая на толпу туристов, из которых никто не понимал, о чем идет речь, — придерживаются иного мнения. Все эти люди съехались сюда только для того, чтобы присутствовать при падении уостонского болида. Согласитесь, что обидно было бы совершить такое путешествие и быть вынужденными остановиться перед какой-то проволочной оградой.

— Вы, пожалуй, правы, — заметил Ксирдаль, склонный к уступчивости.

Дело уже как будто налаживалось, как вдруг господин Шнак имел неосторожность добавить несколько слов.

— Что касается меня, — заявил он, — то я тем менее мог позволить себе остановиться перед вашей оградой. Эта ограда препятствовала выполнению миссии, официально возложенной на меня.

— И эта миссия заключается?..

— В том, чтобы от имени Гренландии, которую я представляю, вступить во владение болидом.

Ксирдаль встрепенулся.

— Вступить во владение болидом! — воскликнул он. — Да вы просто с ума сошли, сударь мой!

— Хотел бы я знать почему, — обиженным тоном заметил господин Шнак. — Болид упал на гренландской территории и принадлежит гренландскому государству, раз он никому другому не принадлежит.

— Что ни слово, то недоразумение! — запротестовал Ксирдаль, в котором нарастало раздражение. — Во-первых, болид упал не на гренландской территории, а на моей собственной, раз Гренландия продала мне этот участок за наличный расчет. Далее — болид принадлежит одному лицу, и это лицо — я!

— Вы?

— Совершенно верно. Я!

— По какому праву?

— По любому праву, сударь. Если б не я, болид продолжал бы носиться в пространстве, откуда, хоть вы и представитель Гренландии, вам было бы его не достать. Как же он не мой, раз он находится на моей земле? И это я, именно я, заставил его сюда упасть.

— Что вы сказали? — переспросил господин Шнак.

— Я сказал, что это я заставил его сюда упасть! Да кроме того, ведь я счел нужным поставить об этом в известность Международную конференцию, которая, как говорят, собралась в Вашингтоне. Полагаю, что моя телеграмма заставила конференцию прервать свою работу.

Господин Шнак с сомнением глядел на своего собеседника. С кем он имел дело? С шутником или с сумасшедшим?

— Сударь, — произнес он. — Я участвовал в работах Международной конференции и должен заявить вам, что она продолжала заседать, когда я выезжал из Вашингтона. Должен также сообщить, что ни о какой вашей телеграмме там не было и речи.

Господин Шнак был вполне искренен. Несколько тугой на ухо, он не разобрал ни слова, когда телеграмму читали — как это делается во всех уважающих себя парламентах — под адский шум частных разговоров.

— И все же телеграмма мною была отправлена, — твердил Ксирдаль, начинавший уже горячиться. — Дошла ли она по назначению, или нет — это ничего не меняет в моих правах.

— В ваших правах? — произнес господин Шнак, которого неожиданный спор также начинал выводить из терпения. — Неужели вы и всерьез осмеливаетесь заявлять какие-то права на болид?

— Еще бы! Постесняюсь! — с иронией воскликнул Ксирдаль.

— Болид ценностью в шесть триллионов франков!

— Что ж из этого! Хоть бы он стоил триста тысяч миллионов миллиардов биллионов триллионов — это не помешало бы ему принадлежать мне!

— Вам?.. Шутить изволите! Чтобы одному человеку принадлежало больше золота, чем всем остальным людям на свете, вместе взятым?.. Это было бы недопустимо!

— Не знаю — допустимо или недопустимо! — заорал Зефирен Ксирдаль в бешенстве. — Я знаю только одно: болид принадлежит мне!

— Это мы еще посмотрим! — сухо оборвал его господин Шнак. — А пока что потерпите и позвольте нам продолжать путь.

Произнеся эти слова, делегат слегка коснулся полей своей шляпы, и проводник, подчиняясь его знаку, двинулся вперед. Господин Шнак последовал за ним, а все три тысячи туристов двинулись следом за господином Шнаком.

Зефирен Ксирдаль, расставив длинные ноги, глядел на проходивших мимо него людей, которые, казалось, даже не замечали его. Возмущению его не было границ. Ворваться к нему без разрешения и вести себя здесь словно в завоеванной стране! Оспаривать его права! Этому не было названия!

Но что можно было предпринять против такой толпы? Ему оставалось только, когда последний из ворвавшихся прошел мимо него, отступить к своей сторожке. Но если он и был побежден, то убежден не был. По дороге он дал волю накопившейся злобе.

— Свинство!.. Просто свинство!.. — вопил он, размахивая руками, как семафор.

Толпа между тем спешила вслед за проводником. Туземец, дойдя до начала мыса, которым заканчивался остров, остановился. Идти дальше не было возможности.

Господин Шнак и Уорф первыми догнали его. Потом подоспели Форсайт и Гьюдельсон, Фрэнсис и Дженни, Омикрон, Сэт Стенфорт и Аркадия Уокер, а затем и вся масса любопытных, которых пароходы высадили на побережье Баффинова залива.

Да. Двигаться дальше было невозможно. Жара, становившаяся нестерпимой, не позволяла сделать дальше ни шагу.

Впрочем, шаг этот был бы излишним. На расстоянии меньше четырехсот метров виднелся золотой шар, и все, кому было угодно, могли любоваться им, как любовались им час назад Зефирен Ксирдаль и господин Лекер. Метеор не сиял, как тогда, когда чертил в пространстве свою орбиту: он сверкал настолько ослепительно, что глазам трудно было переносить его блеск. Одно можно сказать: золотой шар был неуловим, когда носился в поднебесье, и продолжал оставаться таким же недоступным и теперь, когда покоился на земле.

Берег в этом месте закруглялся, образуя подобие уступа, скалу, вроде тех, которые на местном наречии называются «уналек». Опускаясь к морю, этот уступ заканчивался скалой, вертикально поднимавшейся метров на тридцать над уровнем моря. На самый край этой площадки и свалился болид. Чуть-чуть правее — и он погрузился бы в бездну, куда уходило подножье скалы.

— Да, — невольно прошептал Фрэнсис Гордон, — каких-нибудь двадцать шагов, и он был бы на дне…

— Откуда его не так-то легко было бы вытянуть! — добавила миссис Аркадия Уокер.

— Да и господин Шнак еще не завладел им! — заметил мистер Сэт Стенфорт.

— Не так-то просто будет гренландскому правительству упрятать его в свою кассу!

Так-то оно так, но рано или поздно болид все же ему достанется. Нужно только запастись терпением. Лишь бы он остыл, а при арктической зиме долго ждать этого не придется.

Мистер Дин Форсайт и доктор Сидней Гьюдельсон стояли неподвижно, словно загипнотизированные золотой глыбой, которая обжигала им глаза. Оба попытались было проскочить вперед, и оба вынуждены были отступить, так же как и нетерпеливый Омикрон, который чуть было не оказался зажаренным, словно ростбиф. Даже и на расстоянии четырехсот метров температура достигала пятидесяти градусов, и жар, распространяясь от метеора, затруднял дыхание.

«Но в конце-то концов… он здесь… Он покоится на поверхности острова… Он не лежит на дне морском… Не пропал для всех… Он находится в руках этой счастливой Гренландии!.. Ждать!.. Остается только ждать!..»