– Вы мужа подозреваете? – спросила Загибалова.
– В чем? – Кондаков подался вперед. – В чем мы его можем подозревать?
– Ничего я не знаю! Не знаю! – заголосила вдруг женщина высоким голосом, и этот плач странно диссонировал со всем ее обликом – вполне современная женщина, молодая, даже в рабочей ее одежде был вкус, современный вкус, а здесь был вопль – так мужиков на войну деревенские бабы провожали.
– Вас сейчас отвезут в прокуратуру, – сказал Костенко, – и допросят. Советую говорить правду. Ждите здесь, за вами подойдет машина.
6
– Загибалов, этот гражданин – старший следователь прокуратуры, Кондаков Игорь Владимирович.
– Значит – сажаете?
– Сажаем, – согласился Кондаков.
– Произвол, – сказал Загибалов. – Прежним временем пахнет.
– Ознакомьтесь с экспертизой, Загибалов, – сказал следователь Кондаков. – Следы крови на мешковине, в которую был завернут труп, и кровь с обоев на вашей кухне относятся к одной группе.
– Чего, чего?!
– Читать умеете? – спросил Костенко.
– Если напечатано – умею.
– Напечатано, – Костенко протянул Загибалову несколько страничек с машинописным текстом.
– Вы, конечно, слыхали, что на трассе, неподалеку от вашего дома, обнаружили расчлененный труп?
– А у Коровкиной тещи бык околел… Мне-то что?
– Какой бык? – не понял Кондаков. – При чем тут теща?
– Это я выражаюсь так, гражданин следователь. У каждого человека своя должна быть система обращения… Нашли труп – хороните. Меня зачем тянуть не по делу?
– Загибалов, – негромко сказал Костенко, – или вы отпетый злодей, или чистый в этом деле. Вы меня послушайте внимательно, вы меня только не перебивайте, вы помолчите, покуда я стану говорить. Кровь на мешке, где лежал убитый, и кровь на кухне – одной группы. Это улика, Загибалов. На расчлененном трупе есть татуировка – ДСК. Вашего подельца звали Дерябин Спиридон Калинович. Это вторая улика.
– Косвенная. – Загибалов с потугом зевнул и задумчиво спросил: – А третье что есть?
– Третьего не дано, – усмехнулся Костенко.
– Про это мы проходили, – сказал Загибалов.
– Где? – поинтересовался Костенко.
– В камере пахан был… Философ… Он – просвещал… Кому там и не дано третьего, а вы меня без этого самого-то третьего не сломите.
– Есть третья улика, – снова включился Кондаков и положил на стол заключение эксперта. – Неизвестный убит и расчленен человеком, имеющим навыки в этой работе…
– Убивать, что ль?
– Расчленять, – пояснил майор Жуков. – Не надо себя так держать, Загибалов… Положение твое сложное, я бы на твоем месте подумал серьезно, как отвечать…
– Вы бы на моем месте ходили на свободе. А поскольку я чалился, чтоб вокруг не случилось, все равно буду под подозрением. И думать мне нечего. Это вам надо думать и доказывать. Мне – на нарах лежать.
– Откуда кровь на кухне? – спросил Костенко.
Загибалов долго молчал, потом растер лицо мясистой ладонью и ответил:
– Бабу бил. Банкой по темени, чтоб со Спиридоном не гуляла.
– С Дерябиным? – спросил Жуков.
– Ну… Я его встретил, как брата, вина купил, а он потом к бабе полез под подол. А та – вроде бы и не ей под подол лезут. Ему – на порог, от позору, а ее – воспитал.
«…Сначала мужчины сидели в комнате и пили. Я слыхала на кухне, что муж настойчиво советовал что-то „отдать власти“, а неизвестный, с цыганскими глазами только смеялся. Когда я вошла со сковородкой, на которой была жареная картошка с луком и салом, при мне мужчины ни о чем не говорили, только пили. Потом неизвестный стал оказывать мне внимание, а муж его за это выгнал, а меня избил на кухне, за что я на него не обижена. Сколько денег спрятал в карманы неизвестный, точно сказать не могу, но в толстых пачках были сторублевые бумаги. С моих слов записано правильно.
Загибалова Р. П.»