Сын бонда готовился ко сну чуть в сторонке от костра, под низкими лапами ели.

– Мы будем спать здесь, – голос его был тих, тревожен. – Вдвоем теплее.

У бондов при Стикластадире было большое войско, ополчение, все как на подбор хорошие воины. Сына бонда они не поставили в строй, сил тот еще не набрал, чтобы махать мечом весь день с опытными воинами. Харальд знал об этом. Он хотел лечь под своей елью, их тут хватало. Но бонд спокойно, одним лишь движением головы пригласил его к себе, и сын Сигурда Свиньи почему-то не отказался, понял, что так будет лучше.

Они лежали, повернувшись друг к другу спинами. Один держал в руке большой острый нож, другой – меч. Они долго не могли уснуть, думали. Уже спины нагрелись, передавая свое тепло, тепло жизни друг другу, а они все думали о чем-то и молчали, старались не дышать глубоко, не вздыхать глубоко.

Харальд, как ему казалось, уснул позже своего проводника. Бонду так тоже казалось, и, быть может, поэтому спали два юных человека беззаботно и спокойно, крепко сжимая в руках нож и меч. Харальд был еще слаб. Раны, хоть и затянулись, но напоминали о себе даже во сне. Сын Сигурда постанывал, ворочался, отрывался от теплой спины бонда, но через мгновение вновь прижимался к ней.

Так пришло утро.

В Швецию прибыли путники. Там Харальд встретил ярла Рёгнвальда, других друзей, участвовавших в битве при Стикластадире. Они перезимовали здесь, снарядили корабли и отправились дальше на Восток, в Гардарики, где правил конунг Ярицлейв. Совсем недавно он принимал у себя Олава конунга, когда тот оказался в беде. Харальд надеялся, что и ему конунг русов поможет. Он не ошибся.

Ярицлейв – русы звали его Ярославом Мудрым – поставил его во главе дружины вместе с Эйливом сыном Рёгнвальда, доверял им самые важные ратные дела. А их у конунга русов было немало. Два юных скандинава воевали, не зная усталости, не зная отдыха.

Такую вису сочинил скальд Тьодольв о подвигах и походах норвежцев, находившихся на службе у Ярицлейва. С каждой битвой, с каждым походом раскрывался военный талант Харальда. Все ему удавалось, бил он врагов Гардарики, «страны городов», страны русов, несколько лет подряд. Возмужал в боях, окреп, затянулись душевные раны, угасла боль в груди, но то, первое свое, столь трагическое для конунга Олава, сражение он помнил постоянно.

Но боль появилась другая у Харальда сына Сигурда Свиньи. Опытная в душевных делах Ингигерд, жена Ярицлейва, дочь шведского конунга Олава, заметила это первой. И удивилась: какие люди, мужчины, странные?! На поле боя не было равных Харальду, мало кто мог сравниться с ним в военном искусстве, в хитроумных уловках, с помощью которых дружина Ярицлейва, ведомая сыном Сигурда, громила врагов. А уж как хорош был Харальд на пирах! Природная гордость, чувство собственного достоинства при любых обстоятельствах, радость очередной удачи, радость за всех – за друзей, за себя, – порождали в его талантливой душе чудесные висы. Не часто он их говорил на пирах. Все реже. Потому что на пирах все чаще стала появляться Елизавета (Эллисив называли ее норвежцы), дочь Ярицлейва и Ингигерд. Одним лишь появлением своим на шумном сборище знатного люда она, не самая яркая, не самая красивая дочь повелителя русов, сразу меняла душевный настрой героя Харальда. Держался он по-прежнему гордо и независимо, как и подобало победителю. Иной раз поднимался и, вступая в состязание со скальдами, говорил чудесные висы. Собравшиеся восторженно подбадривали Харальда, и никто не замечал волнения души его.

Ингигерд замечала.

Она сказал об этом Ярицлейву. Он не удивился, сказал о дочери своей:

– Она мила. А он суров, он – воин.

Он первым назвал Харальда Суровым, хотя в гордом победителе, молодом воеводе, можно было в те годы увидеть все черты, присущие молодым, удалым и удачливым, кроме, пожалуй, одной: суровым Харальд еще не был.

Суровость приходит с годами. Суровыми люди не рождаются. Жестоким может родить мать сына, случалось такое несчастье с некоторыми матерями мира, но суровыми людей делает время – Харальд суровым еще не был. Впрочем, Ярослава не зря называли Мудрым.

– Он – смелый, – возразила Ингигерд.

– Он – суровый, – упрямо повторил Ярослав и добавил: – Я не против отдать за него Елизавету, но не сейчас. Она еще совсем молода, а он еще не прочно стоит на ногах.

– Они у него крепкие.

– Этого мало.

Ингигерд спорить с супругом не решилась. Еще одна зима минула, лето налетело вихрями дождей. Харальд ходил походом на ляхов, вернулся с победой. Был опять веселый пир.

А на утро Ярицлейв уединился с Харальдом и долго о чем-то с ним говорил. Жена конунга русов знала, о чем они говорят. Она не знала, что ответит Харальд мужу. Они вышли из дворца на берег хмурого Днепра. Ветер гонял по широкой воде рябь. Дрожали в прохладной воде отражения облаков. Дело шло к осени.

Харальд сказал:

– Я пойду в Миклагард[1].

Они в тот день не заключили между собой никакого договора и даже не поклялись друг другу, не целовали крест. Но уговор между ними был. И нарушать его они не собирались, и лишь время или смерть могли им помешать осуществить задуманное. Елизавета узнала об этом от матери. И обрадовалась. И стала ждать Харальда, как могут ждать только женщины, которых даже собственные отцы называют милыми.

Что в них особенного, что в них притягательного, что манит к милым женщинам мужчин суровых и безалаберных, жестоких и нежных, удачливых и несчастных, – всяких, всяких других? Милые души. Милые души.

Сколько пламенных, страстных слов было сказано разным влюбленным в тот суровый одиннадцатый век! Харальд, покидая Гардарики, задумал сочинить для Эллисив «Висы радости». Но никому об этом не сказал. Даже самой Эллисив. Потому что время радости для вис еще не пришло, потому что судьба часто губит не только заядлых вояк, но и скромных поэтов.

Харальд стоял в ладье, смотрел на холмы удаляющейся столицы Гардарики и молчал. Он сочинял вису радости для милой Эллисив.

Ладьи Харальда – а в них была вся его большая боевая дружина – прибыли в Миклагард, где правила в те годы императрица Зоя Могучая. Ей нужны были сильные воины, ей пришелся по нраву Харальд. Она охотно, и с удовольствием, и с тайной мыслью, и с надеждой женской, приняла его на службу вместе со всеми дружинниками и, кроме того, дала ему других служивших в империи верингов – так называли скандинавских воинов здесь, на стыке двух континентов.

Уже при первой встрече с Харальдом Зоя почувствовала в нем силу. И красота высокого, стройного, светловолосого молодого человека пленила ее в первый же день их знакомства. Но была Зоя повелительницей огромной империи. Она должна была – она умела! – скрывать свои чувства, страсть свою. До поры.