— Хорошее вино, — пророкотал он. — Хотел бы я, чтобы ты составил мне компанию. Так печально, когда не можешь предложить гостю угощение.

— Ты же знаешь, ваша еда — для нас яд, — ответил Фолкейн. — Кстати, это одна из причин, почему нам необходимо перевезти работопроизводитель из Гилригора на наш корабль, и не откладывая. Но все же объясни мне, что плохого в устройстве, которое я нарисовал? Его легко построить. Такие устройства — мы называем их повозками — одно из самых важных изобретений моего народа. Во многом благодаря им мы стали больше чем просто…

Фолкейн оборвал себя прежде, чем слово «дикари» или «варвары» сорвалось с его языка. Ведь наследственная должность Рибо — Стража Границы — как раз и обязывала его следить за тем, чтобы племена дикарей оставались по свою сторону гор Касун. Ларсум — цивилизованная страна, с развитым сельским хозяйством, металлургией, городами, дорогами, торговлей, грамотным населением.

Со всеми достижениями цивилизации — кроме колеса. Жители переносили грузы на спине или перевозили их на вьючных животных, на лодках, на волокушах, зимой на санях — только не на колесных повозках. Задумавшись обо всем этом, Дэвид припомнил, что даже и катки никогда не использовались.

— Идея заключается в том, что круглые предметы катятся, — рискнул он продолжить тему.

Рибо начертил в воздухе магический знак, отвращающий зло.

— Лучше не будем говорить об этом. — Но тут же с солдатской расторопностью передумал. — Однако я должен тебе объяснить, ничего не поделаешь. Видишь ли, малкино — слишком священный предмет, чтобы употреблять его для низких житейских надобностей. Наказание за нарушение закона — смерть, с провинившегося сдирают кожу: иначе гнев Бога падет на всю страну.

Фолкейн вступил в очередное сражение с чужим языком. Ознакомительные ленты на борту «Что за веселье» позволили ему освоить разговорную речь, но не могли передать семантических тонкостей — первая экспедиция на Айвенго пробыла на планете недостаточно долго для этого. Произнесенное Рибо слово, которое Дэвид мысленно перевел как «священный», подразумевало больше, чем просто принадлежность к религиозным понятиям: в нем звучали обертоны могущества, маны,[2] еще чего-то невыразимого. Ладно, Бог с ним.

— Что такое малкино?

— Это… это круглое. Я не могу его тебе нарисовать — это позволено только Посвященным. Это нечто абсолютно круглое.

— А, понятно. Мы называем это «круг» или, если речь идет об объемном предмете, «сфера». Колесо тоже круглое. Ну, я думаю, можно бы сделать колесо и слегка неправильной формы.

— Нет. — Рибо встряхнул гривой. — Если только форма не станет столь неправильной, что колесо уже не сможет катиться. Даже если бы Посвященные и позволили — а я совершенно уверен, что они не позволят и из-за своей вражды к вам, и из-за приверженности догме, — крестьяне так перепугаются, что разорвут вас на части. — Взгляд светящихся в полумраке глаз Рибо переместился на бластер Фолкейна. — Да, конечно, у вас могучее оружие, выбрасывающее огонь. Но вас всего четверо. Что вы сможете против тысяч воинов, стреляющих в вас, прячась за холмами и деревьями?

Фолкейн припомнил увиденное — сначала в Эске, потом во время своей поездки на запад вдоль Дороги Солнца и теперь в замке. Все архитектурные формы состояли из резко очерченных многоугольников. Мебель и утварь были или квадратными, или вытянутыми. Даже самые изысканные драгоценности, вроде золотого кубка Рибо, включали в свои орнаменты лишь вытянутые эллипсы или небольшие дуги.

Дэвид почувствовал растерянность.

— Почему? — хрипло спросил он. — Что делает эту… эту форму… столь священной?

— Ну… — Рибо тяжело опустился в кресло, обвив хвостом его ножку. Его рука поглаживала восьмигранную рукоять топора, и он не смотрел на Фолкейна. — Ну… древние обычаи. Я, конечно, грамотен, но все же не ученый. Посвященные могли бы рассказать тебе больше. Дело в том, что… Круг и шар — знаки Бога. В каком-то смысле они и есть Бог. Ты видишь их на небе. Солнце и луны — шары. Наш мир тоже круглый, хотя и не вполне, и Посвященные говорят, что другие планеты имеют такую же форму, а звезды размещаются в огромной сфере — Вселенной. Все небесные тела движутся по окружностям. Наконец, круг и сфера — совершенные формы. Не так ли? А все, что совершенно, — прямое проявление Бога.

Фолкейну были понятны эти рассуждения — он немного был знаком с классической греческой философией. Несмотря на то что колония на Гермесе давно отделилась от Земли и образовала независимое герцогство, там гордились древним наследием и обучали космогонии в школах. Дэвида так и подмывало выпалить: «Ты ошибаешься! Ни одна планета или звезда не имеют правильной сферической формы, их орбиты — эллипсы, да и вообще, ваше солнце — паршивый красный карлик — вовсе не центр Вселенной. Я был в космосе, и я знаю!» — но бесконечные наставления Шустера научили его осторожности, и он сдержался. Он ничего бы не добился своими разоблачениями, только усугубил бы вражду жрецов, а может быть, и превратил во врага Рибо, который пока что был настроен дружелюбно.

Как можно доказать что-то, если это идет вразрез с традицией, которой три или четыре тысячи лет? Ларсум — изолированная страна, отделенная горами, пустыней, океаном и воинственными дикарями от остального мира. Сюда доходят лишь смутные слухи о том, что происходит за ее пределами. С точки зрения Рибо, единственное разумное объяснение появления лишенных меха чужаков с клювами, торчащими надо ртами, — это что они прилетели с какого-то отдаленного континента. Памятуя отчеты первой экспедиции о том, как встревожены и возмущены были Посвященные в Эске сообщением, что корабль прилетел со звезд, как яростно они отрицали самую возможность этого, Шустер настойчиво предостерегал своих спутников от обсуждения данной темы. Да и вообще, единственное, что сейчас имеет значение, — успеть убраться с планеты прежде, чем все они умрут с голода.

Плечи Фолкейна ссутулились.

— В своих странствиях мой народ давно постиг, что бесполезно оспаривать религиозные верования других, — сказал он. — Ну что же, раз колеса запрещены — так тому и быть. Но тогда что же нам делать?

Рибо ответил Дэвиду на редкость проницательным взглядом. Он не был тупоголовым средневековым бароном, понял землянин. Древняя цивилизация этой страны придала определенный лоск сословию воинов и даже крестьянам, ремесленникам и купцам, не говоря уже о Посвященных — жрецах, летописцах, поэтах, художниках, инженерах и ученых. Рибо, отпрыска Легнора, можно было бы сравнить с древним самураем, если бы параллели с земной историей были уместны. Он сразу же уловил принцип колеса, и все же…

— Пойми, и я, и многие другие из моего народа более чем просто расположены к вам, — тихо произнес Рибо. — Когда несколько лет назад прилетел первый корабль, вся наша земля словно осветилась. Многие из нас надеялись, что это будет означать конец… некоторых ненавистных ограничений. Цивилизованные пришельцы могли бы дать нам новое знание, новое могущество, открыть новые перспективы — здесь, в нашем мирке, где ничто не менялось более двух тысячелетий. Я искренне хочу помочь вам — не только в ваших интересах, но и в своих собственных.

Помимо необходимости соблюдать такт, Фолкейн испытывал отвращение при мысли о том, что он должен сказать своему хозяину: Торгово-техническая Лига не заинтересована в торговле с Ларсумом, да и вообще с Айвенго. Здесь нет ничего, что другие миры не производили бы лучше и дешевле. Первая экспедиция оказалась здесь просто в поисках места для ремонтной станции: планета всего лишь имеет наиболее здоровый климат в этом уголке Галактики. Участники первой экспедиции обнаружили с орбиты район, показавшийся наиболее цивилизованным, — Ларсум, приземлились, вступили в контакт с населением, выучили язык и немного изучили обычаи, затем попросили разрешения на строительство здания, куда никто, кроме таких же путешественников, как они сами, не сможет проникнуть.