Бывшая монахиня знала, что Бог дает посильный крест, но показалось, что невмоготу, и опять взялась за наркотики. Оплачивать их можно было лишь криминалом. Намазала губы, натянула мини-юбку, поехала сдаваться давно знакомой востряковской братве.

Из старых знакомцев этой группировки южной окраины столицы она разыскала лишь Сверчка. Поубивало одних, размело по лагерям других, но Сверчок, кряжистый мужик с угрюмыми глазами-"караулками", вольно гулял и выбился в «быки». Уцелел, возможно, потому, что заматерел с юности, когда немало отсидел, сорвав голос на ярых морозах где-то на северных зонах. Был он хрипат, и, наверное, в насмешку присвоили ему кличку Сверчок.

Сверчок Марише обрадовался, он еще в прежние времена домогался ее, но она предпочитала более крутых братков. Когда Мариша исчезла из поля зрения востряковских в монастырь и бригадиры постановили бритвой «испортить ей карточку», Сверчок бескорыстно даже «отмазывал» девицу перед паханами. Теперь он пригласил ее в роскошный ресторанчик в центре Москвы, где после шампанского они разговорились.

— Наш кабак, — с гордостью сообщил Сверчок, окидывая хозяйским взглядом апартаменты.

— Круто братва поднялась, — вторила ему Мариша, переходя на позабытый жаргон.

— Многих, Маришка, на Москве уж не увидишь, — суживая в щель свои «караулки», хрипел Сверчок.

— Незнамо как рада, что именно ты живой.

— Чего лепишь? — целил Сверчок в нее глаза. — Раньше по-другому куликала.

— То раньше, — вроде бы случайно поправляла тугой бюст Мариша, — один ты из старых кентов для меня остался. Помоги снова на дело встать.

— Во-он что? — тряхнул белесым чубчиком Сверчок. — А когда когти рвала, думала ль, что ответ придется держать? Ведь на тебе дела были.

— В беду я попала, — врала Мариша. — Рак у меня доктора признали. Собралась помирать, никому о том не захотела сказать. Подалась в деревню, у меня там мама. И бабушка одна болезнь мою заговорила. Долго оклемывалась. Только сейчас, гляди, прежняя стала. Сразу в Москву приехала, взялась братков искать.

— Сиськи у тебя в норме, — одобрительно заметил Сверчок. — А вот рак ли был иль ты под кого-то раком встала, не ведаю. Твой фарт, что никого из тех бригадиров, какие хотели тебя проучить, на нашей грядке ныне уж нету.

— Поможешь мне, брат? — спросила Мариша.

— Поглядим, — задумчиво произнес Сверчок.

После ресторана они отправились на квартиру к Сверчку, где он с расстановкой насладился Маришиным долгожданным «товаром».

Она зажила у него, Сверчок приглядывался к ней, как принято со внезапно выныривающими былыми подельниками. Наконец он поймал Маришу с наркотиками. Она и так старалась не колоться, а принимать «геру» порошком «через ноздрю», но однажды забыла защелкнуть за собой дверь ванной.

Пользуясь Маришкиным смятением, Сверчок ее «расколол до жопы». Пришлось выложить все начистоту. Так всплыла фигура Феогена Шкуркина. Сверчок доложил информацию паханам.

Вес, роль и влияние архимандрита Феогена в востряковской верхушке хорошо знали, так как имели своих людей и в патриархии. Боссы поручили Сверчку снова подставить Шкуркину девицу. Вот тогда, вроде случайно узнав адрес Феогена, Мариша явилась под его «благословение». А сблизившись, стала постоянным информатором востряковских по многосторонней деятельности архимандрита, о которой тот любил поболтать в постели с бывшей монашкой.

Связным Мариши был Сверчок. Он и приказал ей разыграть с Феогеном ссору, чтобы Мариша оказалась в нужный момент в Москве под рукой. Востряковские боссы задумали операцию.

Для конкретных указаний Сверчок встретился с нею в том же ресторанчике, с какого их дела возобновились.

— Ну, Маришка, — прохрипел он после рюмки водки, — в прямое дело со мной идешь.

Мариша молчала, не задавая вопросов, как положено при таком заявлении старшего бандюги.

— О гендиректоре Ячменеве новое слышно? — продолжил Сверчок, подчеркивая, что это лицо в деле будет фигурировать.

— Вчера Феоген с ним пил. Все о гостинице «Пальма» толкуют.

— Так-так, — подбодрил ее Сверчок.

— Ячменев Феогена заверил: все будет теперь с «Пальмой» в шоколаде. Они там Центр по паломникам затевают.

— Как бы обмывали они это дело? — уточнил Сверчок.

— Ну да. Феоген доволен, приехал домой, давай своему начальнику названивать, что «Пальма» у них в кармане. Где-то у Лубянки эта гостиница находится.

— Козлы вонючие! — прохрипел Сверчок, бросив на тарелку вилку с наколотым на нее грибком. — Они на днях директора той «Пальмы» завалили.

— Иди ты! — воскликнула Мариша.

— Крутые, — процедил «бык», откидывая чубчик, — а мы покруче.

— Сам Феоген в такой мокрухе? — удивлялась Мариша.

— А чего? Иль ты своего попяру плохо знаешь?

— Не подумала б, что он до такого дошел.

Сверчок угрюмо посмотрел на нее.

— До кровищи на своих руках, Маришка, доходят лишь такие, как мы. Ты да я, да мы с тобой. А такие, как твой Феоген, его корешок Ячмень, грабки пачкать не будут. Прикинули хер к носу по «Пальме», решили ее директора убрать. Причем, мерекаю, курва архимандритий, когда мозговал о том с Ячменем, еще понт давил, что не петрит, как именно тот «пальмовского» убирать будет. А Ячмень, видать, уж конкретно какого-то мочильщика нанял. Шлеп! шлеп! — грохнули прямо у дверей его хаты.

— А братву этот фрайер «пальмовский» колышет? — осведомилась Мариша, продолжая закусывать.

— Наших друзей он был человек. Теперь квитаться надо.

Мариша внимательно глядела на него, пытаясь понять, о каком «прямом деле» сказал Сверчок в начале разговора. Все же надеясь, что слишком прямо ее это не коснется, поинтересовалась:

— Тебе расхлебывать?

— Нам, — хрипанул Сверчок и выпил еще водки.

Теперь, побледнев, отложила вилку Мариша.

— А я-то зачем?

— Покажешь мне того Ячменя, побудешь на шухере.

— Да я заранее тебе его покажу, а на шухер завсегда шестерки имеются, — взволнованно попробовала отговориться Мариша.

— Не твоего ума, бикса, дело, — грозно проговорил Сверчок. — Заиграло очко? А как год назад от братвы соскакивала? Иль думаешь, будто старых бригадиров нет, так твой должок в твою красивую жопу улез? Закройся.

— Да я так, — вздохнув, сказала Маришка, опустив потухшие глаза-озера.

— Так-то в цвет, — обиженно прохрипел «бык». — А я, когда ты дешевку поклеила, тебя еще и отмазывал. Крутые нарекания от братвы имел.

Мариша сочувственно взглянула.

— Значит, ты да я, да мы с тобой, братан?

Сверчок ответил ей всей угрюмостью щелок-глаз. Потом заговорил по-деловому:

— Кончать Ячменя надо немедля, чтобы осознал архимандритий, на кого он завалом Пинюхина с «Пальмы» поднялся. В самый цвет было бы, чтоб завалить Ячменя прямо на глазах у попа.

— Ну, ты даешь! К чему крутняк? Если тебе своей тыквы не жалко, мою красивую жопу пожалей.

— Так наши высокие люди мне заказали, — раздраженно произнес Сверчок. — Тебя подставлять не требуется: на дому у вас валить и все такое. Ты сама смерекай: в каком бы месте Ячменя с попом на пару прихватить, а я там сам разберусь. И еще требуется замочить Ячменя в тех же краях, где его мочильщик Пинюхина положил.

Маришка задумалась, потом сообщила:

— «Пальмовский» директор на Мясницкой жил, там его и оприходовали. И есть рядом с той улицей место, куда на днях Феоген с Ячменевым пойдут, но оно святое.

— Какое-какое? — усмехнулся Сверчок.

— В церковь они пойдут. Неужто в храме ты на завал способен? — пугливо посмотрела на него Мариша своими обычно невозмутимыми глазами.

— Монашка, в душу твоей манды, — процедил Сверчок. — Ты чего опять лепишь? Иль я в Бога не верую? Моя вера покруче будет твоей, лахудра. Пошто меня пуля не берет и на воле я годы, когда кореша головы кладут и на нарах валяются? А? Ты об этом, бикса, задумайся. В церкви валить? Грешно о том и помыслить! — строго прохрипел Сверчок и закрутил «караулками» от возмущения.