— Ага! — осклабился парнишка.

— Ну, одним-то этим сопляком тебе бы ни за что не обойтись. Никогда не поверю.

— Да неужто?..

— Правда что!

— Нет, ты, брат, силы иные на выручку призываешь, ясное дело.

— Это какие же, ну-ка?

— Мне-то откуда знать!

— Ага, не знаешь! Чего ж тогда языком попусту мелешь?

Все на мгновение примолкли. Вертели свои кружки, двигали ими.

— Стало быть, неправда, что этот корень-то у тебя есть?

— А-а, пустое…

— И то. Нешто тебе, какой ты есть, корень выдернуть?!

Горящие глаза ярко сверкнули в полутьме, а тощее лицо еще больше сжалось.

— Эка невидаль, Лассе и не с таким управится, случись нужда!

— И впрямь.

— Не скажи, вырвать этакий корень из-под виселицы — дело не простое. А тем паче ежели рук нет.

— Да. И опять же известно: как крик услышишь — кончено, пришел твой смертный час.

Они покосились на Лассе. Он резко вскинул голову и весь задергался.

— Я вам скажу, у него и корень этот есть, и еще кой-чего! Я так полагаю, ты давно уж сатане запродался, а, Лассе?

— Ясное дело, а то нет!

— Ну вот, я же говорю!

— Ого, слыхали?

— А злые духи тебя по ночам не проведывают?

— Не-е… Кто с самим дьяволом в дружбе, того они не трогают. Тому спится сладко, ровно младенцу.

— Ну, это уж ты, Лассе, прихвастнул!

— Да, брат! Это уж ты привираешь! Кабы так, не пришлось бы тебе увечным по жизни маяться!

— Мастер-то тебя отделал, будто своей почитал добычей, а не бесовой!

Они хохотали над собственными шуточками. Злоба зажглась в обращенном к ним пылающем взоре.

— Да мне это тьфу, понял?!

— Так уж и тьфу!

— Они ведь с тобою как с обыкновенной палаческой поживой обошлись, ей-богу!

— Ну и что! Все одно не обломать им Лассе Висельника! — Он выкрикивал слова, яростно сверкая глазами. — Чего захотели! Не так это просто!

— Неужто! Однако начать-то они все же начали!

— Да ничего им у меня не отнять, нету у них такой власти! — крикнул он, вскакивая. — Понял? Нету — и все! Не в человеческой это власти — меня одолеть, сказано тебе, и шабаш!

— Да что ты! Беда, да и только!

— Им до меня нипочем не добраться! Чем я владею, никакая в мире сила не отымет! А от меня потом к мальцу вон перейдет, он мой наследник!

— Ба! Так у тебя и наследство есть, Лассе? Ну и ну, слыхали?

— А ты как думал! Есть, да побольше вашего! Ему от меня и корень, и вся преисподняя в наследство достанутся!

— Выходит, есть у тебя корень-то?!

— Есть! Душу можешь дьяволу прозакладывать, что есть! Показать тебе, что ль!

— Не, не!..

— Вот он где, на груди у меня! По виду будто как человечек, и с ним хоть воруй, хоть чего хочешь делай — все тебе в руку пойдет, пусть даже и рук нету!

Они разинули рты. Воззрились на него со страхом.

— Как же ты раздобыть-то его ухитрился, пропащая твоя душа? Неужто на лобном месте?

— А то где ж! Под самою виселицей, куда они трупы закапывают, как их ветром снесет!

— И ты решился туда пойти! Да ночью!

— То-то и есть, что решился! Это тебе не дома в постельке лежать да «Отче наш» перед сном бубнить! Ты бы сроду не решился!

— Не, не!..

— Они там вздыхали да стонали — жуть…

— Это кто ж?

— Известно кто, мертвецы! Уж они на меня кидались да цеплялись за меня, пока я шарил-то! Так и лезли! Я их колотил почем зря, а они вопили и рыдали, ровно помешанные, когда их лупят, чтоб угомонились! Вой стоял и рев — как в аду, думал, с ума свихнусь, никак от них было не отвязаться! «Прочь, окаянные! — орал я им. — Прочь от меня, нечистые видения! Я-то не помер, я живой, у меня он в дело пойдет!» Ну, напоследок разогнал я их. И тотчас увидел: прямо под самой виселицей и растет, там тогда Петтер Мясник и еще какие-то болтались. Я землицу округ культею разгреб, а потом наземь бросился и давай его зубами выдирать!

— Да ну?! Прямо зубами?

— Ага! Зубами! Которые сами-то не смеют, так они собак заставляют!

Взор его пылал неистовым огнем.

— И тут вдруг в нем как завоет! Как завоет! У-у-у! Кровь в жилах леденела! Но я ушей не затыкал, как иные! Баба я, что ль! Я терпел! И все дергал и дергал за корень! Мертвечиной смердело, и кровью, и порчей! И ревело, и голосило из подземного царства! Но я ушей не затыкал! Я тащил его и тащил! Потому — завладеть им хотел!

Он бесновался как одержимый. Все отшатнулись назад.

— А как вырвал я его — загрохотало все вокруг, затрещало, ходуном заходило! И разверзлась бездна, и всплыли трупы и кровь! И тьма раскололась, и пламень побежал по земле! И ужас, и плач! И все полыхало! Будто ад на землю выплеснулся! А я кричал: «Мой он теперь! Мой!»

Он стоял, потрясая над головой обеими обрубленными руками, как чудовищный, изувеченный фантом, безумные глаза словно взорвались, а голос утратил всякое человеческое выражение.

— Есть у меня наследство, есть! Есть у меня наследство! Душу можете дьяволу прозакладывать, что есть!

Палач сидел недвижимо, его тяжелый, вневременный взгляд был уставлен в темноту.

Народу прибыло, стало шумно и тесно, в полусумраке слышались голоса, и смех, и звон бокалов, стеклянный шар под потолком медленно вращался, отбрасывая неясные сине-фиолетовые и зеленоватые блики, танцующие пары скользили по полу где-то посредине, и слабо звучала музыка.

Танцы вылились в проходы между столиками, растеклись по всему залу, женщины в светлых туалетах, полузакрыв глаза, висели на мужчинах, музыка отбивала джазовые ритмы.

Пышная красотка проплыла мимо, взглянула через плечо кавалера.

— Смотри-ка, и палач здесь, — сказала она. — Как интересно!

Блики кружились над шумной сумятицей, столы отсвечивали бледным мертвенно-зеленым светом, официанты в испарине метались средь гомона и криков, пробки от шампанского стреляли.

Жирный господин в топырящейся манишке подошел и учтиво поклонился.

— Для нас большая честь видеть среди нас палача, — сказал он, угодливо потирая руки, и поправил пенсне, за которым блестели колючие глазки.

Танец кончился, и пары рассеялись, с улыбками вернулись за столики.

— А вы знаете, что палач здесь?

— Да ну, неужели!

— Ага, вон он сидит.

— Ну шикарно, а!

Молодой человек с энергичным мальчишеским лицом приблизился к нему и, чеканно приставив ногу, вскинул прямую руку.

— Хайль! — воскликнул он и на мгновение замер. Повернулся кругом и, щелкнув еще раз каблуками, пошел обратно на свое место.

Все галдели и хохотали, человек в лохмотьях проник в зал и ходил от стола к столу, что-то шепча и протягивая тощую руку, пока его не выдворили.

Уличная шваль сидела, попивая из бокалов.

— Ну здорово, до чего он шикарный в своем красном костюме, а!

— Ага, здорово!

— И вид такой зверский — вот это мужик!

— По виду он, по-моему, настоящий кот.

— Ничего подобного, с ума ты сошла! Такой шикарный мужчина.

— А чего это он сидит и все время рукой за лоб держится?

— Я-то откуда знаю.

— Но он шикарный.

— Ага!

— Как ты думаешь, если бы с палачом, а?

— О, пальчики оближешь, можешь не сомневаться.

Снова зазвучала музыка, на этот раз томно, играл другой оркестр. Пары заскользили в блуждающем синем свете, тонкие руки свисали через плечи, глаза полусонно смежались.

— Разве завтра что-нибудь такое ожидается?

— Не знаю, но вообще-то у них полно людей, которых намечено прикончить. По мне, так пожалуйста.

— Да, это совсем не вредно. Людей на свете предостаточно, причем настоящих, полноценных людей. Во всяком случае, жить остаются, как правило, лучшие, уж за этим-то, безусловно, следят.

— Конечно.

Пожилой господин с военной выправкой, жуя губами, прошел твердым пружинистым шагом мимо столика палача.

— Отлично, что будет порядок, господин палач! Народ разболтался, пора, черт возьми, приструнить его!


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: