Тогда кто? Девушка, подобранная на дороге? Но мы с Рашель еще не перемахнулись, и у нее еще не было случая остаться наедине с моим пиджаком. – Ваше здоровье! – говорит хозяин бистро.

Я обнаруживаю на стойке перед собой стаканчик белого, беру его, как робот, и подношу к губам.

– Это анжуйское, – замечает хозяин.

Догадка вспыхивает в моем мозгу в тот момент, когда я собираюсь выпить... Я знаю, кто воткнул эту булавку в мой клифт. Карл Бункс!

Да, это он. Конвульсивное движение, которым он вцепился в мои плечи, не имело другой цели, кроме этой. А я, тупица, думал, что это взрыв возмущения!

Как же, жди! Люди склада Бункса не ведут себя, как истеричные барышни.

Я осушаю стакан.

– Спасибо, – говорю хозяину. – Завтра угощаю я.

Выйдя на улицу, замечаю, что небо затянулось тучами Жара, сильная, как перед грозой, действует мне на нервы. Я смотрю на серый фасад Большого дома напротив и механическим шагом направлюсь к нему.

Поднявшись на наш этаж, велю дежурному доложить Старику о моем приходе.

– Пусть войдет! – отвечает голос босса из динамика. Я открываю двойную дверь в его царство. Он сидит перед листком белой бумаги. Под рукой у него стоит коробка с мятными пастилками.

Он вытягивает манжеты и спрашивает:

– Есть новости?

– Не знаю, – отвечаю я, садясь на подлокотник клубного кресла. – Не знаете? – удивляется шеф.

– Увы!

– Он заговорил?

– Нет.Впрочем, я ни о чем его не спрашивал. Я предпочел устроить ему сеанс бесплатной деморализации. Не знаю, правильно ли поступил...

Босс колеблется, взвешивая ситуацию.

– Несомненно, – произносит он наконец Видя мой озабоченный вид, он спрашивает:

– Вас что-то беспокоит?

Я вынимаю булавку из лацкана.

– Вот это.

Он берет булавку, осматривает ее,

– Что это такое?

– До доказательства противного – булавка... золотая. Скажите, патрон, когда вы велели отобрать у Карла Бункса шмотки, вы велели взять абсолютно все, что при нем было?

– Да, я даже подчеркнул этот момент,

– Я так и думал... Кто собирал урожай одежды?

– Равье.

– Можно с ним переговорить?

– Да, если он все еще здесь.

Он нажимает эбонитовый рычажок.

– Слушаю, – произносит голос.

– Равье! Немедленно!

– Ясно, шеф.

Через четыре минуты Равье, добродушный толстяк, не страдающий избытком интеллекта, входит в кабинет.

Он кланяется.

– Вы меня вызывали, патрон?

– Сан-Антонио хочет вам задать один-два вопроса.

Я обращаюсь к Равье:

– Это ты раздевал жильца из подвала?

– Да, господин комиссар.

– Как это происходило? Он широко раскрывает глаза.

– Ну... очень просто. Я велел ему полностью раздеть и передать мне всю одежду, что была на нем...

– Ты присутствовал при операции?

– Ну да.

– Ты был в камере?

– Это... ну... почти.

Я начинаю злиться.

– Не изображай из себя деревенского дурачка, Равье! Я тебе скажу, как ты это сделал. Ты велел ему раздеться, а пока он снимал с себя шмотки, ты вместе с дежурным охранником курил в сторонке и рассказывал ему о своем геморрое и об опущении матки у твоей жены, но не смотрел!

Равье краснеет.

– Патрон мне не приказывал глазеть, как он стриптизит, – бурчит он. – Правда, шеф? Вы мне приказали забрать одежду и все, что при нем было, и больше ничего.

Я смягчаюсь.

– Я тебя не ругаю. Вспомни, как все было точно.

– Я ему приказал раздеться догола. Перед этим я сам вытащил у него из карманов все их содержимое... Когда он оголился, я забрал его тряпки, оставил его охране и ушел.

Я беру его за руку.

– Ладно, хорошо. Ты все вытащил из его карманов, а швы ощупал?

– Еще бы! – восклицает Равье, пожимая плечами.

– Слушай меня внимательно, Равье. Ты посмотрел под лацканы пиджака перед тем, как оставить его одного? Подумай и ответь откровенно.

Он хмурит брови. Его добрая толстая физия из красной становится белой.

– Нет, – честно отвечает он, – об этом я не подумал. Я вздыхаю.

– Прекрасно. Значит, эта булавка должна была находиться под лацканом. Это практически единственное место, куда мужчина может ее приколоть... Так, Равье, а после того как он отдал тебе свою одежду, ты обыскал камеру?

– Я быстро посмотрел по сторонам и под нары, проверяя, не забыл ли чего.

– Рукой по нарам ты не водил?

– Нет.

– Так что, если бы он воткнул вот эту булавку в дерево, ты мог ее не заметить?

Шеф не перестает молча теребить свои манжеты.

– Верно...

Ладно, – говорю я Равье, – ты нам больше не нужен. В следующий раз ничего не оставляй на авось. Он снова краснеет и выходит пятясь.

– Значит, булавка от Карла Бункса.

– Да, и он хотел, чтобы я вынес ее из камеры...

– Как это? Я рассказываю об инциденте в бистро.

– Вы уверены, что именно он воткнул ее в ваш пиджак?

– Теперь – да.

– И предполагаете мотив этого на первый взгляд абсурдного поступка?

Я в нерешительности. Встаю и иду к двери.

– Да, – отвечаю я и выхожу.

Когда я возвращаюсь в номера мамаши Бордельер, атмосфера становится еще более тяжелой.

Надвигающаяся гроза давит на мозги и легкие. Терпеть не могу такую погоду. Кажется, что планета сейчас разорвется, а это одно из самых неприятных ощущений.

Прежде Чем подняться по лестнице дома, я вынимаю золотую булавку из лацкана пиджака, куда воткнул ее, выйдя из кабинета Старика, и втыкаю в плечо, точно в то место, куда ее сунул Бункс.

Поднявшись на четвертый этаж, где обретается старуха, звоню

Она открывает мне, держа в руке рахат-лукум.

– Наконец-то вы вернулись! – восклицает она с набитым этой жуткой замазкой ртом. – Милая девочка начала отчаиваться...

Я усмехаюсь.

– Я, мамаша, как крупный выигрыш: заставляю себя ждать, но всегда прихожу к тем, кто умеет это делать.

Старуха вытирает дряблые губы, на которых помада смешалась с сахаром.

– Я угостила ее шоколадкой... Это дитя просто восхитительно. – Она заговорщицки толкает меня локтем в живот: – Вы не будете скучать, шутник!

Будь это кто другой, я бы не потерпел подобной фамильярности, но к мамаше Бордельер питаю слабость. Она такой яркий типаж, настолько невероятна, что на нее невозможно сердиться.