Но приятные и возвышенные разговоры Темпла пришлись Свифту не по нраву. Он был сыт по горло бесчисленными кумирами из Шина; сидя на садовой скамейке, которую он сам устроил для себя в Мур-Парке и жадно поглощая все книги, какие мог достать, он начал страдать головокружением и глухотой, которые терзали и мучили его всю жизнь. Он не мог выносить ни этого дома, ни своего зависимого положения. Даже выражая льстивое сострадание в стихотворении, из которого мы привели несколько насмешливо-печальных строк, он как бы выбегает из траурного шествия с безумным воплем, проклиная свою участь, предчувствуя безумие, покинутый судьбой и даже надеждой,

Я не знаю ничего печальней его письма к Темплу, в котором этот бедняга, вырвавшись из рабства, снова, пресмыкаясь, возвращается к своей клетке и старается мольбами отвратить гнев хозяина. Он просит об аттестации для получения духовного сана. "От меня требуют подробных сведений о моей нравственности и уровне знаний, а также о причинах, по которым я покинул дом Вашей чести - а именно, их интересует, не было ли последнее следствием какого-либо моего дурного поступка. Во всем этом я целиком полагаюсь на милость Вашей чести, хотя в нравственном отношении, как мне кажется, я не могу упрекнуть себя ни в чем, кроме простых человеческих _слабостей_. Более я ни о чем не смею просить Вашу честь, пребывая в обстоятельствах, не достойных Вашего внимания: мне остается лишь желать (кроме здоровья и благополучия Вашей чести и Вашему семейству), чтобы небо когда-либо дало мне возможность с благодарностью припасть к Вашим стопам. Прошу Вас засвидетельствовать мое глубочайшее почтение и уважение миледи, Вашей супруге, и Вашей сестре". Можно ли пасть ниже? Может ли раб склониться смиренней? *

{* "Он продолжал жить в доме сэра Уильяма Темпла до самой смерти этого великого человека". - "Истории из жизни семейства Свифтов", написанные Настоятелем.

"Богу было угодно призвать этого великого и добродетельного человека к себе". - "Предисловие к сочинениям Темпла".

И на людях он всегда говорил о сэре Уильяме в том же тоне. Но читатель лучше поймет, как остро он помнил унижения, которым подвергся в его доме, если мы приведем отрывки из "Дневника для Стеллы".

"Да днях я зашел к министру узнать, какой дьявол обуял его в воскресенье: я дал ему достойную отповедь; сказал, что, как я заметил, он позволил себе слишком много, что причина этого меня не интересует, но пускай держит себя в руках, и предупредил его об одном - никогда не принимать меня с холодностью; потому что я не позволю обращаться с собой как с мальчишкой; я уже более чем достаточно претерпел такого обращения в своей жизни" _(имеется в виду сэр Уильям Темпл)_. - "Дневник для Стеллы".

"Я вспоминаю, как мы преклонялись перед сэром Уильямом Темплом, потому что он в пятьдесят лет стал министром; и вот эту должность занимает молодой человек, которому едва за тридцать". Там же.

"Министр держится со мной непринужденно, как некогда Аддисон. Я часто вспоминаю, как носился сэр Уильям Темпл со своим министерским портфелем". Там же.

"У лорда-казначея был ужасный приступ ревматизма, но сейчас он вполне оправился. Сегодня вечером я играл с ним и с его домашними в очко. Для начала он проиграл каждому из нас по двенадцать пенсов; при этом мне вспомнился сэр Уильям Темпл".Там же.

"Кажется, сегодня мимо меня проехал в своей карете Джек Темпл _(племянник сэра Уильяма)_ с женой; но я не обратил на них никакого внимания, - как хорошо, что я навсегда избавился от этого семейства". Письмо Свифта к Стелле, сент. 1710 г.}

А спустя двадцать лет епископ Кеннет писал об этом же человеке: "Когда доктор Свифт вошел в кофейню, с ним раскланялись все, кроме меня. Когда же я явился в приемную залу (при дворе), чтобы подождать начала молебна, доктор Свифт был там в центре всеобщего внимания. Он упрашивал графа Эрренского замолвить словечко перед своим братом, герцогом Ормондским, за некоего священника, которому нужно место. Он обещал мистеру Торолду договориться с лордом-казначеем, чтобы ему выплачивалось жалованье в двести фунтов годовых как священнику англиканской церкви в Роттердаме. Он отсоветовал Ф. Гвинну, эсквайру, входить к королеве с красной сумкой и заявил во всеуслышанье, что имеет кое-что передать ему от лорда-казначея. Он вынул золотые часы и, справившись, сколько времени, посетовал, что уже очень поздно. Какой-то человек сказал, что он слишком торопится. "Что же делать, - сказал доктор, если придворные подарили мне часы, которые плохо ходят?" Потом он стал внушать молодому аристократу, что лучший поэт Англии - это мистер Поп (папист), который начал переводить Гомера на английский язык, и все должны подписаться на это издание. "Потому что Поп, - заявил он, - не начнет печатать свой перевод, пока я не соберу для него тысячу гиней" *. Лорд-казначей, выйдя от королевы, на ходу кивнул Свифту, чтобы тот следовал за ним, - оба ушли перед самым молебном". В словах епископа "перед самым молебном" чувствуется некоторая злоба.

{* "Надо признать, - пишет д-р Джонсон, - что одно время Свифт определял политические взгляды всей Англии".

Разговор о памфлетах настоятеля вызвал у доктора одну из самых живых реплик. "Один человек расхваливал его "Поведение союзников". Джонсон: "Сэр, его "Поведение союзников" свидетельствует о весьма низких способностях... Право, сэр, даже Том Дэвис мог бы написать это "Поведение союзников"! "Жизнь Джонсона".}

Этот портрет великого настоятеля представляется нам правдивым, он суров, хотя его и нельзя назвать совершенно отталкивающим. Среди всех интриг и тщеславных устремлений Свифт делал добро, причем иногда помогал достойным людям. Его дневники и тысяча устных рассказов о нем свидетельствуют о его добрых делах и грубых манерах. Он всегда готов был протянуть руку помощи честному человеку, он был не расточителен, но и не скуп. Хотели бы вы иметь такого благодетеля, очутившись в нужде? Я предпочел бы получить картофелину и услышать доброе слово от Гольдсмита, нежели быть обязанным настоятелю за гинею и обед *. Он оскорблял человека, делая ему одолжение, доводил женщин до слез, ставил гостей в дурацкое положение, изводил своих несчастных друзей и бросал пожертвования в лицо беднякам. Нет, настоятель не был ирландцем ирландцы всегда помогали людям с добрым словом на устах и с открытым сердцем.