- Тем не менее, как я уже говорил, и тут тоже есть неплохая охота, насмешливо процедил молодой Эсмонд.
- Какая же? - воскликнул мистер Вашингтон, пристально на него глядя.
- Но ведь вы и сами это знаете, так к чему смотреть на меня с таким бешенством и притопывать ногой, словно вы собираетесь драться со мной на шпагах? Разве вы не лучший охотник в наших краях? И разве не все рыбы полевые, и звери древесные, и птицы морские... ах, нет... рыбы древесные и звери морские и... а! Вы ведь понимаете, что я хочу сказать. Форели, и лососи, и окуни, и лани, и кабаны, и бизоны, и буйволы, и слоны - откуда мне знать? Я же не любитель охоты.
- О да, - подтвердил мистер Вашингтон с плохо скрытым презрением.
- Да-да, я понимаю. Я неженка. Я рос под материнским крылышком. Взгляните на эти прелестные ленты, полковник! Кто не был бы рад таким путам? И какой очаровательный цвет! Я помню, когда они были черными в знак траура по моему деду.
- Но как было не оплакивать такого человека? - спросил полковник, а вдова с недоумением посмотрела на сына.
- От всего сердца хотел бы я, чтобы мой дед был сейчас здесь, восстал бы из могилы, как он обещает на своей надгробной плите, и привел бы с собой моего отца, прапорщика...
- Ах, Гарри! - воскликнула миссис Эсмонд, заплакав и бросаясь к младшему сыну, который в этот миг вошел в комнату в точно таком же кафтане с золотым шитьем и вышитом камзоле, с таким же шелковым шарфом на шее и при такой же шпаге с серебряным эфесом, как и его старший брат. - Ах, Гарри, Гарри!
- Что случилось, матушка? - спросил Гарри, обняв ее. - Что случилось, полковник?
- Честное слово, я ничего не понимаю, - ответил полковник, кусая губы.
- Пустой вопрос, Хел - о розовых ленточках, которые, мне кажется, весьма к лицу нашей матушке. Не сомневаюсь, что и полковник думает точно так же.
- Сударь, будьте любезны говорить только за себя, - в бешенстве вскричал полковник, но тотчас овладел собой.
- Он и так говорит слишком много! - рыдая, сказала вдова.
- Клянусь, источник этих слез мне так же неведом, как истоки Нила, продолжал Джордж. - И если бы вот этот портрет моего отца вдруг начал плакать, отчие слезы удивили бы меня лишь немногим меньше. Что я сказал такого? Упомянул про ленты! Неужели в них крылась отравленная булавка, поразившая сердце моей матери по вине какой-нибудь негодной лондонской швеи? Я только выразил желание носить эти восхитительные путы до конца моих дней. - И он изящно повернулся на высоких красных каблуках.
- Джордж Уорингтон, какой это дьявольский танец ты танцуешь? - спросил Гарри, который любил мать, любил мистера Вашингтона, но больше всех на свете любил своего брата и преклонялся перед ним.
- Мое дорогое дитя, ты ничего не понимаешь в танцах - ведь изящные искусства тебя не влекут, и из спинета ты способен извлечь ровно столько же гармонии, сколько из головы убитого кабана, если будешь дергать его за ухо. Природа предназначила тебя для бурь - я имею в виду военные бури, полковник Джордж, а не те, с которыми встретился семидесятичетырехпушечный фрегат, доставивший в устье нашей реки мистера Брэддока. Его превосходительство также человек, Доблестно подвизающийся и на полях войны, и на полях охоты. Я же - неженка, как я уже имел честь вам объяснить.
- Ничего подобного! Ты ведь побил этого силача из Мэриленда, который был вдвое тяжелее тебя, - перебил его Гарри.
- Не по доброй воле, Гарри. Tupto, мой милый, или же tupto-mai {Бью, являюсь битым (древнегреч.).}, как было хорошо известно твоему заду, когда мы учились. Но у меня робкий характер, и я никогда не подниму руку, чтобы нажать курок или дать пощечину - нет-нет, только чтобы сорвать розу. - Тут он наклонился и стал теребить одну из ярко-розовых лент на платье госпожи Эсмонд. - Я ненавижу охоту, которую любите вы с полковником, и не хочу убивать живое существо, ни индюка, ни полевой мыши, ни вола, ни осла и никакую другую тварь с ушами. Как прелестно напудрены букли мистера Вашингтона!
Полковник милиции, которого эти речи сначала оскорбляли, а потом привели в полное недоумение, выпил немного яблочного пунша из большой фарфоровой чаши, которая, по виргинскому обычаю, всегда ожидала гостей в Каслвуде, и, чтобы совсем остыть, начал величественно прохаживаться по балкону.
Мать, вновь почти примиренная со своим первенцем и успокоившаяся, взяла обоих сыновей за руки, а Джордж положил свободную руку на плечо Гарри.
- Послушай, Джордж, я хочу сказать тебе одну вещь, - воскликнул тот взволнованно.
- Хоть двадцать, дон Энрико, - ответил его брат.
- Если ты не любишь охоту... и все прочее, и не хочешь убивать дичь, потому что ты умнее меня, так почему бы тебе не остаться дома и не отпустить меня с полковником Джорджем и мистером Брэддоком? Вот что я хотел тебе сказать, - выпалил Гарри единым духом.
Вдова в волнении переводила взгляд с темноволосого юноши на белокурого, не зная, с кем из них ей было бы легче расстаться.
- Честь требует, чтобы кто-нибудь из нашей семьи отправился в этот поход, и раз мое имя стоит в ней под номером первым, номер первый и отправится, - объявил Джордж.
- Так я и думал! - пробормотал бедный Гарри.
- Один из нас должен остаться дома, иначе кто же позаботится о матушке? Мы не имеем права допустить, чтобы нас обоих скальпировали индейцы или превратили во фрикасе французы.
- Превратили во фрикасе французы?! - вскричал Гарри. - Превратили во фрикасе лучших солдат в мире? Англичан? Хотел бы я видеть, как это французы сделают из них фрикасе! Какую трепку вы им зададите! - И храбрый юноша тяжело вздохнул при мысли, что ему не придется участвовать в этой забаве.
Джордж сел за клавесин и, аккомпанируя себе, запел: "Malbrook s'en va t'en guerre. Mironton, mironton, miron-taine" {"Мальбрук в поход собрался, миронтон, миронтон, миронтэ-не" (франц.).}, - и при этих звуках мистер Вашингтон вернулся с балкона в комнату.
- Я играю "Боже, храни короля", полковник, в честь будущего похода.
- Я никогда не знаю, шутите вы или говорите серьезно, - ответил простодушный джентльмен. - Но разве это тот мотив?
Джордж принялся наигрывать на своем клавесине всяческие вариации, а их гость смотрел на него и, быть может, в душе удивлялся, что молодой человек из такой семьи предается этому дамскому развлечению. Затем полковник вынул часы, сказал, что карета его превосходительства прибудет с минуты на минуту, и попросил разрешения удалиться к себе в комнату, чтобы привести себя в порядок и явиться перед гостями ее милости в подобающем виде.