Итак, я обладаю кучей разных предметов, которые могут сослужить мне добрую службу. Хорошо бы кто-нибудь пришел, чтобы выдать мне разрешение на похороны! Уж я бы в него вцепился и отнял ключи от райских кущ под голубыми небесами! Впрочем, нечего зря точить лясы!

Тишина, тяжелая как отчет Палаты депутатов, царила в доме. Я был погребен на дне колодца...

Истратив несколько спичек, я подобрался к двери и успешно определил местонахождение запора, потом открыл ножик и начал скрести цемент у притолоки. Он рыхлился с трудом, и мне удалось лишь проделать небольшую дырочку между двух камней... Дырочку? Нет! Скорее луночку. Но и этого было достаточно для моего проекта. Я опустошил запасную обойму, достал патроны. Затем с помощью ножа разжал гильзы и вытащил заряды.

Когда эта операция закончилась, у меня оказалось шесть маленьких медных капсул, содержащих порох. Я развинтил ручку, вытащил цилиндрик для чернил и наполнил корпус ручки шестью дозами пороха, затем, оторвав полоску материи от платка, скрутил ее, воткнул кончик в наполненную порохом ручку, которую вновь завинтил. Ручку я укрепил в лунке, которую только что выскреб, зажег другой конец платка и увидел, что он хорошо разгорелся. У меня хватило времени, чтобы прижаться к стене слева от двери. Взрыв был резкий. Противный запах пороха и гари распространился по подвалу. Я рискнул приблизиться к двери и имел удовольствие убедиться, что взрыв разрушил большой кусок цементного косяка... Я нажал на дверь. Она была по-прежнему закрыта. Однако я ощутил в ней дрожание. Еще один удар плечом посильнее – и дверь сдвинулась. Скобы, держащие засов, вырывались из стены под моим натиском. Нужно только неотступно продолжать это упражнение... С каждым ударом я получал удовольствие, чувствуя, как поддается дверь... На восьмом ударе парень Сан-Антонио сменил декорацию, то есть очутился в темном коридоре.

Собравшись с силами, я зажег последнюю спичку. Передо мной поднималась лестница... Я взбежал по ней... Наверху путь к свободе преградила новая дверь. Она была из дерева, и мне не доставило труда справиться с ней. И вот я уже в холле, выложенном плитками; потом пересек салон, где прекрасная Гретта опоила меня таким замечательным образом. Наши стаканы все еще стояли рядом на низком столике. Я понюхал свой, от него исходил слегка горьковатый запах. Стакан же Гретты пах только скотчем... Я обошел владение и убедился в справедливости моего предположения: это был дом, снятый внаем. В других комнатах мебель была покрыта чехлами, и имелась всего лишь одна бутылка скотча... Здесь давно никто не жил!

На часах было восемь... Я вышел... Снаружи безразличное солнце припудривало мир белесым светом2 . Я вдыхал полной грудью лучший в мире швейцарский воздух. Тот воздух, что составил богатство этой доблестной небольшой нации и который Конфедерация Гельвеции экспортирует во все четыре части света. Господи, спасибо тебе, что вытащил меня из этой переделки. На меня иногда накатывает религиозное рвение.

На остановке я прыгаю в трамвай, чистый, как игрушка. Хотите верьте, хотите нет (если не верите, мне наплевать), но физически я чувствовал себя прекрасно, несмотря на принятый яд. Для меня это было своего рода прочисткой. Я был почти голоден!

Я вышел в центре города у разноцветного фонтана и вошел в почтовое отделение. Я заказал Париж. Через пять минут Старик был на проводе.

– Это Сан-Антонио... Он зашептал:

– Путешественник отбыл, примите его как следует...

– О'кей...

У меня было желание рассказать ему мои злоключения накануне, но я передумал, поскольку был не тот момент, чтобы отвлекаться на второстепенные для него вопросы.

– Вы предприняли все, что надо?

– Да. Не беспокойтесь!

– Тогда пока!

Оптимист мой патрон. Блаженствуя в вертящемся кресле на третьем этаже полицейского управления, ему нечего было бояться и он мог пребывать в эйфории!

– Будем надеяться, – буркнул я, вешая трубку.

Теперь за дело. Я проглотил большую чашку черного кофе с грудой рогаликов. Затем отлакировал это марочным «Бургундским» хорошего года и, подзарядившись, бросился вперед.

Обе взятые мною на прокат телеги стояли рядышком на стоянке, где я их оставил.

Для начала я взял «Порш» и отправился на перекресток, который заприметил накануне и который находился в полдороге в аэропорт. Я его поставил на улице, перпендикулярной пути Влефты, а сам трамваем вернулся в город и теперь прыгнул в «Мерседес». Путь к аэродрому был изучен мною почти наизусть. В десять часов я был на месте. Посадку рейса из Нью-Йорка объявили на десять с копейками. У меня еще оставалось время промочить горло двойным коньяком в роскошном баре... Барменша была прекрасна, как... (хотел сказать: как сердце А вы, как вы считаете, сердце красиво? С моей точки зрения, отвратительно. Это доказывает, что символика развращает все!)... Скажем, что она хороша, как весенний букет и хватит об этом. Я не мог не глядеть на нее, хотя мой интерес к хорошо сложенным пастушкам с некоторых пор несколько завял. Ее улыбка была смертельна для пуговиц на штанах, а груди напоминали, что Швейцария – страна молочников.

Я поинтересовался, что она делает вечером, и она ответила, что идет гулять со своим женихом. Его зовут Франк, он летчик. Надеюсь, он будет на высоте!

Я предложил девчонке аперитив. Она выпила «Чинзано» и рассказала мне о своем парне. Ее избранник – цвет общества, если хотите... Первый на всех конкурсах... При этом очень любящий! Красавчик! Единственно, что омрачает их идиллию, – это то, что он протестант, а она католичка! Тогда, не правда ли, семейные разногласия: тогда зачем толочь воду в ступе, а! Бедняжка жаловалась. Она хочет любить своего жениха, а не его религию.

Я ей посоветовал найти общий знаменатель. Почему бы им обоим не стать магометанами. Она засмеялась, я тоже. Но ненадолго, так как увидел в зеркале бара среди государственных флажков всех стран, фигурирующих в «Ларуссе» под рубрикой «штандарт», свое жалкое отражение.

У меня был кумпол эксгумированного трупа. Лицо походило на восковую маску! К счастью, громкоговоритель объявил предстоящую посадку самолета. Я допил стакан и расплатился за нашу оргию.