- А ты что - ревнуешь? - попытался пошутить я.
Но Людмила была серьезной. Она подошла ко мне, положила на лоб ладонь и неожиданно расплакалась.
- Давай ее выбросим, - сквозь слезы сказала она. - Я чувствую, это все из-за нее. Ты стал каким-то другим, и сам не замечаешь, что с тобой творится. Мне уже и соседи говорят, не заболел ли Виктор Петрович - стал такой бледный, раздражительный.
Я успокаивающе обнял жену и увидел внимательный русалочий взгляд.
- Умоляю тебя, - как можно спокойней сказал я, - без меня ничего не предпринимай, русалка тут ни при чем. Если же с ней что-нибудь случиться, мае будет совсем худо. Дай слово, что не тронешь ее. Ну, хочешь, покажи ее соседям, знакомым. Ты даже не представляешь, как все будут удивляться, как весело станет в нашем доме.
Я тут же понял, что говорю не то, но уже было поздно: Людмила улыбнулась сквозь слезы и кивнула.
Паломничество в наш дом началось с визитов детей. Первыми явились соседские близнецы, проказливые, хулиганистые мальчишки, от которых стонал весь двор. Они восхищенно цокали языками, стоя и сидя возле аквариума, ползая вокруг него по полу и склоняя над ним свои одинаковые вихрастые головы. Я настороженно следил за ними, чтобы чего-нибудь не накуролесили.
Потом потянулись Аленкины подружки, а после и Людмиле захотелось показать русалочку своим сослуживцам и знакомым. Однажды я привел домой главврача и рентгенолога нашей клиники и в полную меру насладился их удивлением и восторгом.
Но никому, даже Людмиле, я не решался поведать о разумности русалки. Я знал, что долго носить в себе этот груз опасно, и с нетерпением ждал из экспедиции своего друга Дроботова. Его восхищения и понимания сейчас очень не хватало, без него тайна исподволь подтачивала меня.
После того, как у нас перебывали чуть ли не все соседи и знакомые, начали раздаваться телефонные звонки: совсем неизвестные нам люди спрашивали, нельзя ли взглянуть на наше чудо. Каждый из абонентов, прежде чем завести об этом разговор, представлялся, кто он, где работает. Можно было подумать, что для русалочки это важно. Вскоре я заметил, что круг наших знакомых пополнился режиссером областного театра, музыковедом, директором цирка, заведующей одним из отделов универмага, спортивным тренером.
Людмила на глазах расцвела, в лице ее появилась значительность, она стала приветливее и веселее.
Через месяц мы обрели в городе такую же популярность, как некогда печально известная семья, воспитавшая львов. Но вот Берегиней стали интересоваться какие-то биологические и зоологические общества, кружки, и я насторожился, заметив Людмиле, что русалочка делается все более беспокойной. Когда стучали ногтями по аквариуму, она моталась из угла в угол, пряталась в гротик из камней. Зрителям это, конечно, приносило удовольствие, но я читал на ее лице истинное страдание, поэтому вскоре запретил и детям, и Людмиле эти спектакли. Домочадцы, конечно, огорчились, присутствие чуда без зрителей казалось им невыносимым. Для начала пришлось лишь ограничить количество посетителей, но в будущем я надеялся и вовсе прекратить это нашествие.
Профессор университета пришел, когда я был дома. Бледный, худощавый, с густым ежиком седых волос, он, еще не увидев Берегиню, высказал надежду, что во имя науки я подарю этот, как он выразился, уникальный экземпляр речной фауны кафедре биологии.
- Что еще? - несколько дерзко вырвалось у меня.
- Видите ли, тут нужно поступиться личным престижем, - назидательно сказал он.
Сгоряча я хотел было послать его куда подальше, но потом, чтобы он раз и навсегда отказался от мечты завладеть Берегиней, придумал вот что.
- Подождите минуту, у меня там не все прибрано, - сказал я перед тем, как войти в гостиную.
Быстро подошел к аквариуму, вцепился в его стенки пальцами и настроился на волну Берегини.
- Прошу тебя, превратись в лигуха, - шепотом сказал я.
Она поняла, что ей грозит опасность и, не спрашивая ни о чем, вмиг изменила внешность.
- Пожалуйста, входите, - пригласил я профессора. - Вот она, моя русалочка. Люди несколько преувеличивают, она не совсем похожа на человека, но, согласитесь, при известной доле воображения можно дорисовать и девичью голову, и руки...
Профессор заглянул в аквариум, и лицо его разочарованно вытянулось.
- Да это же головастик, только огромных размеров. Если присмотреться, и впрямь есть нечто от женской фигуры, но не настолько, чтобы визжать от восторга, как одна моя знакомая...
Я остался доволен. Немного покрутившись у аквариума, профессор осмотрел комнату, видимо, чуя какой-то подвох, но, не увидев ничего подозрительного, вышел, недовольно бормоча:
- И выдумают же... Русалочка...
- Но если вы биолог, то должны заинтересоваться величиной головастика, - поддел я.
- Мало ли в природе аномалий, - пожал он плечами.
Этот визит еще более насторожил меня. Я предупредил Людмилу, что мы можем лишиться Берегини: приедут из какого-нибудь центрального научно-исследовательского института и заберут ее.
- А тебе не кажется, - неожиданно сказала она, - что скрывать ее антиобщественно?
- Мне кажется, куда антиобщественной извлекать из ее существования корысть, - отрезал я. Это было намеком на то, что жена в последнее время стала отсеивать любопытствующих, приглашая в дом тех, кто мог быть ей чем-нибудь полезен. Натолкнула ее на это базарно мудрая Благушина, давняя приятельница, умеющая извлекать пользу даже из фонарного столба под своим окном: разбив в нем лампочку, заколотила в столб гвоздь и протянула между ним и стеной дома бельевую веревку.
Словом, Людмила научилась использовать Берегиню для облегчения нашего быта и уже не представляла жизни без нее. Надо было видеть, как она теперь ухаживала за аквариумом, чистила его, меняла отмирающие растения, следила за тем, чтобы рыбы не мешали русалочке...
- Наша золотая рыбка, - нежно бормотала она, затемняя грот валлиснериями или устраивая открытые лужайки, чтобы русалочке было где порезвиться. Я даже сердился на нее за то, что так долго возится в воде. Еще бы не дорожить Берегиней: при желании можно было достать любой дефицит, стоило лишь пообещать кому-нибудь показать наше чудо.