– Сага… – по-латыни это означало «дорогая», но он прошептал это слово так тихо, что она не расслышала. – Не надо бояться, – добавил он уже громче. – Мы оба побывали в худших переделках.

– Знаю, – она попыталась улыбнуться, – но так страшно, что мы не сумеем добраться до него… видишь ли, он милосерден, но друиды Правосудия – нет. Думаю, меня из-за моей пряжки они не тронут, разве, что я сойду с камня, но тебя… в тот же миг, когда церемония завершится…

Она сцепила руки и умолкла.

Да, подумал Квинт, они меня прикончат. Римлянину, конечно, не будет дозволено увидеть священные обряды и остаться в живых. Прекрасный тайный агент из тебя получился! Миссия в Глочестер! Он был так уверен в успехе, когда они выезжали из крепости… когда? Меньше двух дней назад. А кажется, месяц прошел. И он еще только на полпути – если, разумеется, путь был бы ему открыт.

Всеобщее возбуждение в храме отвлекло его от черных мыслей. Раздалась дикая, резкая музыка – смешение волынок, арф и голосов.

– Гляди! – прошептала Регана. – Там Конн Лир!

Квинт проследил за направлением ее взгляда и увидел, как с дальней стороны храма, между камнями движется процессия. Это были босые, одетые в белое, жрецы, помавающие ветвями омелы и дуба. Они вели белого быка с позолоченными рогами, с венком из пшеничных колосьев на шее. А позади шествовал удивительный впечатляющий человек, также весь в белом. Голову его венчала золотая корона, украшенная серыми крыльями.

Руки Верховного друида были воздеты в молении, лицо было обращено к небу, пока он шел прямо к середине храма и алтарному камню.

Музыка по мере приближения Верховного друида зазвучала громче. Люди падали на колени, крича: «Луг, осияй нас! Луг! Луг!». Солнце палило над алтарем, где для благословения были разложены ячмень и пшеница. Белого быка подвели ближе к алтарю. Два друида держали его за рога.

Началась торжественная древняя церемония, и полный ритуал занимал много времени, Квинту же с Реганой мало что было видно со своего камня. Но был миг, когда Квинт различил блеск золотого серпа в руке Верховного друида, и как серп взметнулся над быком. Тот рухнул без звука. Кровь из его горла окропила алтарь и народ закричал в экстазе. Это не слишком отличалось от жертвоприношений в Риме, и Квинт знал, что кровавый обряд очищает землю и делает ее плодородной в будущем году. Но других частей церемоний он не понимал. Странные танцы с омелой и дубовыми листьями… женщины в черных одеждах с капюшонами, окружившие алтарь с жалобными причитаниями…

Обряды длились, пока солнце не склонилось на запад и лучи его не коснулись камня, который прежде был в тени. Тогда Верховный друид поднялся на этот камень и заговорил с притихшим народом. Квинт мог расслышать его глубокий звучный голос, но не слова, сливавшиеся в тяжелую трель. Голос словно убаюкивал, и Квинт почувствовал сонливость. Он перестал бояться наблюдающих стражей, перестал беспокоиться и строить планы бегства, он взглянул на Регану и увидел, что она тоже успокоилась, напряжение покинуло ее лицо – на нем было внимание, граничившее с экстазом.

Миновали предзакатные часы, и Квинт, внезапно очнувшись от грез, понял, что время их безопасности почти истекло. Багровые лучи догорали, и солнце наполовину скрылось за холмом на западе.

Верховный друид прекратил речь и указал на солнце. Тысяча голосов немедля возобновила исступленные молебствия Лугу, и страх вернулся к Квинту. Он видел, как начала выстраиваться процессия, которая должна была увести Верховного друида прочь туда, откуда он пришел. Увидел, как бард в зеленом неожиданно возник между ближайшими камнями и его ледяной взгляд, устремленный на них. Увидел, как белые друиды Правосудия переложили копья из левых рук в правые.

Регана также видела все это, и что Конн Лир поворачивается дабы уйти, и смятение и страх, сковавшие ее, исчезли. Как только солнце пропало из виду, она схватила ветку омелы с камня убежища, и вскочив на камень, подняла ветку высоко над головой, так, что последние лучи заката коснулись белых, восковых ягод и бледно-зеленых листьев. И закричала во всю мочь:

– Конн Лир! Конн Лир! Подойди ко мне! Тебя зовет Регана, дочь твоей дочери!

Друиды Правосудия подняли свои копья. Дыхание Квинта перехватило. Казалось, голос девушки не достигает подобного расстояния и заглушён молитвами. Какой-то миг Верховный друид не двигался, потом чуть повернулся в их сторону. Регана протянула к нему руки.

Сердце Квинта глухо заколотилось, и он сделал глубокий вздох. Ибо медленно-медленно, тяжелыми шагами, Верховный друид вышел из святилища и направился к ним.

Конн Лир шел среди лабиринта мегалитов, и люди расступались перед ним. Наконец встал, взглянул на Регану, слегка улыбнулся. Его горящий гипнотический взор смягчился.

– Ты испугана, бедное дитя, – произнес он глубоким, глухим голосом. – Ты не доверяешь моей власти? Однако ты была под защитой все время твоего путешествия. Я знал, что ты здесь, и никакого вреда не принесли бы ни тебе, ни… – мудрое старческое лицо повернулось к Квинту, – римлянину, которого ты привела… молодому человеку, которого я уже встречал раньше.

Регана опустилась на колени перед Верховным друидом и прижалась щекой к его руке.

– Я боялась, – прошептала она, – казалось, что мы окружены врагами и не можем добраться до тебя.

– Этот путь записан на звездах и знамениях, – торжественно сказал Конн Лир. – Через страх и зло ты должна прийти к безопасности. Так же, – добавил он, – как многое там записано о будущем, и настанет в свое время.

Бард жался поблизости, опасаясь говорить, но внимательно слушал. Два друида Правосудия также приблизились, и один из них сказал:

– Великий учитель мудрости… этот римлянин… он видел ваши священные обряды, его нельзя отпускать отсюда… живым. Великий учитель, разве ты не помнишь сон? О предателе, который придет к нам переодетым… римском солдате, что идет призывать против нас других римлян!

Верховный друид поднял руку. Его лицо сильно опечалилось, глаза были устремлены на закат, словно он что-то видел в небе.

– Я помню сон, а также пророчество, друид Правосудия. Тем не менее я говорю – этот римлянин останется жить и продолжит свой путь, невредимым. Довольно! – воскликнул он тоном, исключающим всякое неповиновение, ибо друид Правосудия явно собирался возражать. – Я сказал.

Повинуясь силе яростного, горящего взгляда, друид Правосудия побледнел, и, кланяясь, удалился.

– Освободи Пендока, слугу моей внучки, – обратился Конн Лир к барду, затем повернулся к Регане. – Идем, я должен поговорить с тобой и римлянином.

Признание в любви. – Трава забвения. – Потеря памяти. – Кельтская пряжка. – Путешествие с Браном, немым проводником.

Верховный друид жил в круглом каменном доме посреди большой рощи древних дубов к северу от Стоунхенджа. В священной роще были и другие строения, составляющие некую академию, где жрецы жили и наставляли тех, кто стремился вступить в их орден. Здесь была школа бардов, носящих зеленые плащи, где они изучали поэтические разделы друидических преданий, тогда, как еще одна школа преподавала более практические знания другому рангу друидов, которых называли оваты.

Когда Квинт и Регана следовали за Конном Пиром, они видели как представители жречества прогуливаются, серьезно беседуя между собой. В роще царило умиротворение, и сумерки бросали таинственные тени на темнеющие дубовые листья. Страх перед смертью оставил Квинта. Когда они вошли в удивительный дом Конна Лира, смятение полностью уступило место почтительной тишине.

Квинт оказался в большой круглой комнате, стены которой были завешены тканью, где были изображены деревья и различные символы. Здесь были пятиконечные звезды, солнце, серп молодой луны, кубок, сиявший рубиново-красным, а омела и другие символы на ветках выглядели такими же реальными, как яркий огонь, пылавший в очаге у двери. Комнату заполняли острые смолистые благовония, курившиеся на бронзовой жаровне. Здесь было несколько деревянных скамеек, стол, постель, смутно видневшиеся в свете мерцающих лампад, но конечно же, не они, и даже не гобелены создавали в комнате такое странное настроение. Посреди нее высилась мощная колонна, и Квинту потребовалось время, чтобы понять, что это живое дерево. Огромный дуб пророс сквозь жилище верховного друида и раскинул ветви высоко над его соломенной крышей.