Выбился из сил, присел на скамейку; здесь уже кто-то есть. Физиономия у парня, надо сказать, гибридная: нос треугольником, как у краснокожего, губы навыворот, как у негра. Сидим на краешках лавки. Он с одного, я с другого конца. Будто нас держит воздух, а не обрезок доски грязно-зеленого цвета. За спиной - высокая железная сетка, в ячейки набились обрывки бумаги, за сеткой - подростки, прыгают пестрые майки, с какими-то надписями на спине и на груди. Индеец-полукровка, сосед по скамейке, и не сидел вовсе. Ни разу в жизни не приходилось мне видеть человека, который бы совершал столько движений, как этот окаменело сидящий индеец. Едва касаясь скамейки, в нелепой позе, зато - раз, и нет его, след простыл. Движение в неподвижности. Верно, бродит по городу, в глазах блеск, точно перед ним целый мир, а не эти разбитые вдребезги стекла. Тело - зеркало его мыслей. Я тоже в движении. Офис - вход, дверь - выход, снова вход. И я не сижу на скамейке, хотя поглядеть со стороны - прилип к ней. Как еще объяснить - не знаю. В Италии, перед тем как поехать в Америку, у меня уже был такой период: бегал по дому, места не находил, все вверх дном - обувь, вещи, выскочу на улицу, поброжу по городу - и домой, опять на улицу, то пью, то курю, то заговорю с кем попало, с первым встречным - лишь бы что-нибудь сказать, ведь я сидел не шевелясь на коричневом диване и смотрел на телефон. Словом, я не двигался.

Итак, я на скамейке, рядом еще кто-то. Не помню, как он встал и ушел, или, может быть, первым ушел я. Так, незаметно, мы уже в разных частях города. Я в Гринвич-Виллидж. Черт знает как попал сюда. Сидел на скамейке, а сам, наверно, шел, шел и дошел. Такой уж день безумный выдался: прямо передо мной кто-то бьет смертным боем, гвоздит изо всех сил противника, но того не видать. Одной рукой за фонарный столб, не упасть бы, а другой бьет под дых. Будто гвозди вколачивает. Но куда? В пустоту. Здесь таких много. Есть хромые, но они не хромают. Есть другие, тоже хромые, только делают вид, что ходят нормально. Целый Нью-Йорк управляемых плотью. Супермаркет: нужен тюбик, зубная паста. И здесь толпа, не продохнуть: покупатели берут все, не глядя. Товар выбирают руки. Я тоже схватил консервную банку. И еще целую кучу хлама. Как заплатил - не заметил. Тюбика не было.

Хочешь купить нужную вещь, входи в магазин с намерением приобрести что-нибудь совершенно бесполезное. Тогда, может быть, и выйдешь с тюбиком пасты, только сделай вид, что пришел за сковородкой или еще за чем-нибудь в этом роде. Потребность купить у тебя в руках, глазах, даже в ногах. Но это еще под вопросом. Если в самом деле так, то я прав, утверждая, что плоть взбунтовалась. Не только моя. В знак протеста у тела готова болезнь. Заболеть от досады? Возмущает одежда?. Жилье? Бюрократия? Перчатка? Ботинок? [При катаклизмах и Земля попадает во власть собственной плоти. Последствия всем известны. Вспомним, к чему привело изменение угла наклона земной оси. Жаркие области стали умеренными, климат в умеренных - знойным. Слоны впопыхах перешли Голубую реку в Китае и сбежали в Индию, где стало жарче. Львы покинули Италию, американская лошадь доскакала до Азии и Европы. Теплолюбивые растения замерзли под снегом, на месте их выросли другие, пришедшие с севера, морозоустойчивые. Длинношерстные двинулись вверх по карте и встретили на своем пути жирафов и верблюдов, спускавшихся вниз. Великое столпотворение происходит всякий раз, когда Земля начинает вести себя несообразно своей природе, перестает двигаться по околосолнечной орбите и вращаться вокруг своей оси равномерно и спокойно, зная, что делает. (Прим. авт.)] Одно ясно: человек не живет по природе своей, им правит журнал с картинками, телеэкран, рекламный плакат и проч. Без собственных жестов мы в рабстве у тела. Не от сердца исходят наши движения. Толпы людей живут по трафарету. Спешим ли мы по узкому тротуару, шествуем ли по широкой мостовой - все равно движемся как по линейке или по спирали и, натолкнувшись на какое-нибудь препятствие, растекаемся пятном по асфальту. Мы не люди - обитатели муравьиной кучи. Редко можно увидеть что-нибудь настоящее, естественное. Помню, на меня произвела впечатление машина, которая вдруг загорелась прямо на моих глазах. Она выглядела настоящей. Охваченная огнем машина была неподдельной, и люди, разбегавшиеся в стороны, будто осколки гранаты, тоже вели себя естественно, без фальши. Но машина - всего лишь случай. А человеку неважно один он или в толпе - все-таки трудно избавиться от бывших в употреблении, затасканных жестов. Постоянно преследует чувство, что повторяешь пройденное, видишь уже виданное даже тогда, когда ты сам являешься свидетелем или участником революции или войны - в театре, в кино, в жизни - везде, где бы эти события ни происходили. И тут мы на перепутье: то ли трубить отбой, то ли изобретать новые жесты, лишь бы во что-нибудь верить. Идеи - те же движения, а мои идеи уже отслужили свой срок, да оно и видно: жесты у меня все время одни и те же.

Снова наблюдаю за прохожими, всматриваюсь то в одного, то в другого, проверяю на окружающих все, что пришло мне на ум. Иногда мне удавалось, провожая кого-нибудь глазами, заглянуть во внутренний мир одиноко идущего человека. Ничто не ускользало от меня, ни одно движение, даже малейшие подергивания лицевых мышц мне были доступны. Вот на лице нерешительность, что-то привлекло внимание, может быть, запах. Вот он сам себе улыбнулся. Сел в такси, которое затормозило, когда он взмахнул белой рукой. Потом я увидел, как двое идут навстречу друг другу. На мгновенье замерли и повернули обратно, каждый туда, откуда пришел. Встреча врагов? Или не хотелось здороваться? Что случилось в тот миг, когда они сблизились на расстояние шага, может, кто-то шепнул им: назад? А может, они не знакомы, просто оба вспомнили о каком-нибудь срочном деле. О чем-то упущенном. Об одном и том же. Или пусть даже о разном, все равно была между ними зацепка, объединившая их: решение повернуть назад они приняли одновременно. Каждый в отдельности судил и рядил, надо думать, по-своему, но только внутренний голос вдруг смолк в тот же миг, в ту же секунду. Вполне вероятно, ни один из них не заметил, как шедший навстречу вдруг замер, повернулся спиной и пошел прочь без оглядки.