– Сегодня просто пить было нечего, – добавил он уже по-русски, и, слава богу, его никто не понял.

Тем временем командиры продолжали совершать марш-бросок и медленно-медленно приближались к выстроившимся в шеренгу офицерам. Все солдаты четырех взводов, не зная, как себя вести, за исключением уборщиков наряда по кухне и дневальных, выстроились каждый у своей палатки и замерли, наблюдая картину утреннего вползания болеющего после вчерашнего передоза начальства на объект. Но если эти граждане наконец-то придут в себя и им что-то не понравится, спишут один, а то и два балла.

Суть всей игры заключалась в том, что изначально у каждого подразделения сто очков. Баллы могут списывать только Стойлохряков и Мартин. Все остальные лезут из кожи вон для того, чтобы не зарабатывать штрафных очков. Соответственно, победит тот, у кого больше всего останется этих самых очков на виртуальном счету.

Мартин не настолько переусердствовал за столом, как принимающий его коллега, и воспринял все как некую шутку – первым быстро досеменил на четвереньках и коснулся ботинка Пьера Боше, после чего поднялся и стал весело посмеиваться над тем, как Петр Валерьевич бьется с силой тяготения. Наконец подполковник, поняв, что до ботинка на четвереньках он не доползет, поднялся и пьянющими глазами оглядел построившиеся команды. Потом взглянул на часы, пошатнулся и выкрикнул:

– Я не понял, орлы, вы почему не на трассе?

В первый день по расписанию имел место быть марш-бросок на тридцать километров с полной выкладкой. Побеждает то подразделение, которое первым в полном составе прибудет к финишу.

Валетов, стоя в строю, не поддерживал смехуечки своих товарищей по поводу ползущего командира, так как он больше всего боялся помереть во время эксперимента над собственным организмом. Как он сможет тащить тяжеленный ранец, автомат, четыре рожка с патронами? Да он сдохнет! Еще и бронежилет на него надели, сволочи! В нем дышать-то невозможно, давит все. А стальная каска. Вы когда-нибудь ее в руках держали? Это же офигеть можно! Она еще и на голову надевается! Да после этого башка не то что думать не будет, пищу через нее в пищевод не засунешь – все тело сминает и перекашивает! Ужасно.

Ночью Фрол разбудил Леху. Когда-то сам Простаков признался Валетову перед присягой, что не умеет читать и поэтому не сможет заучить весь текст самостоятельно. Точно так же сейчас Валетов плакался здоровому, что не выдержит беготни, и вел себя во время ночного разговора так, будто прощался с жизнью, а завтрашний день должен был для него стать последним.

– Я тебе не дам нас опозорить, – грозился Леха. – Что хочешь, как хочешь, но ты тридцать километров пробежишь. И не просто пробежишь, а пролетишь быстрее всех! Фрол, это же каких-то сраных тридцать километров, это же не вся жизнь.

Но Валетов не слышал его.

– Я вчера вечером в первый раз надел на себя бронежилет, – жаловался он. – Ты не представляешь, как это все тяжело.

– Я тоже надевал, – оправдывался Леха. – Ну и чего, надо потерпеть. Они же тоже не железные. Неужели мы должны опозориться перед всей Европой из-за того, что ты не сможешь пробежать какие-то километры? Ведь ты же сам просился.

– Да откуда я знал! – выл Фрол. – Я думал, у нас тут «мир, дружба, жвачка, фестиваль». А тут приходится надрываться. Да зачем мне это надо?!

Солнышко светило ярче, пригревая все основательнее, а Стойлохряков сидел на лавочке, держался одной рукой за голову, а в другой сжимал банку с маринованными огурчиками, и все это ужирал на глазах офигевшего Пьера Боше, который рассчитывал эту самую банку преподнести русскому лейтенанту во время сегодняшнего ужина, так как француз полагал, что нет лучшего способа восстановить силы после длительного марш-броска, чем съесть вот такую вот маленькую баночку огурчиков вместе с хорошим куском говядины. А русский подполковник нарушил все его планы. Да ладно, фиг с ней, с банкой! Лишь бы не прибежать последним.

Вернувшись в реальность, Стойлохряков быстренько построил все четыре подразделения. Сам вместе с американцем сел обратно в «Ауди» и, обозначив на карте место прибытия, продудел трижды в клаксон, после чего солдаты ломанулись по заранее определенному маршруту к деревне Дубровке.

Не прошло и пятнадцати минут, а подразделения растянулись по проселочной дороге и, пыхтя, кряхтя, бежали вперед. Офицеры орали каждый на своем языке примерно одно и то же: «Помните, зачет по последнему!», «Своих не бросать!», «Не растягиваться!», ну и тому подобное.

Лейтенант Бекетов по-мудрому бежал сзади и пинками подгонял уже хватающего воздух Валетова. Тот клялся и божился, что он больше не может, но не падал только благодаря тому, что время от времени старший лейтенант тащил его вперед за ремень. Дело изначально было дрянь.

Бекетов обходился без бронежилета, без каски и тому подобного и налегке ушел вперед, где пристроился к размеренно работающей машине:

– Слушай, Простаков, там твой мелкий сдыхает. Запорет все дело.

Леха поглядел на лейтенанта, посмотрел на небо и взвыл:

– Ну за что мне это по службе?! За что?! – И, развернувшись, побежал помогать Фролу чапать за основными силами.

Валетов отстал окончательно. Он уже был последним и кое-как семенил за отдающим концы немцем, но до того было аж целых сто метров. Отставание смерти подобно.

– Ты чего, козлина! – стал орать на Валетова Леха.

– Не могу я больше, – выл мелкий. – Ноги не идут.

– Ползи, ползи, сволочь! Как сегодня с утра комбат ползал. Он ведь не зря ползал. Ты думаешь, просто так? Он мудрый человек, он подсказывал нам своим собственным поведением, что если мы не пойдем, то мы должны ползти, мать твою!

Фрол остановился.

– Не стоять!!! – заорал Простаков. – Ты сволочь, ты понимаешь, что всех нас подставишь!

Валетов замолился:

– Слушай, можно я бронежилет сниму?

– Давай сюда на хрен! – кричал на весь лес Леха, а пыль уже успела обратно осесть на дорогу. Они остались вдвоем – отстали основательно.

Собрав у мелкого все, что на нем было, Леха, пыхтя и кряхтя, побежал вперед. Валетов, испытывая огромное унижение за собственную немощность, собрался и, схватив руки в ноги, почапал следом за гигантом.

Где-то на двадцатом километре они увидели впереди себя издолбанное стадо, которое кое-как перемещалось в пространстве.

– Ура, мы их сейчас догоним! – кричал Фрол.

– Ты сволочь, – пыхтел Простаков. – Ты не представляешь, как это тащить на себе двойную нагрузку!

– Ты здоровый, ты – два Ивана, – оправдывался мелкий. – Давай-давай, сейчас мы их всех сделаем!

Фрол, улыбаясь, нагнал дохлого немца, потом дохлого француза, а вот дохлых англичан не было – ни один не отставал, вся команда работала отменно и шла где-то впереди.

– Ну нам же не надо первое место, – оправдывался Фрол.

– Молчи, сволочь, я говорить не могу.

– Да чего ты, чего ты, – Валетов отскакивал в сторону, чтобы здоровый не споткнулся об него и не прошелся по его жидким косточкам. – Ну ладно, давай, что ли, я свой автомат возьму, а то уже вон и деревня показалась, как-то не здорово будет проигрывать-то.

Неожиданно для плетущейся в хвосте парочки не желающий позориться немец прибавил.

– Смотри, пацанчик-то ковыляет! – оборачивался Фрол. – Леха, давай, давай быстрее!

Леха тем временем уже «умер» километров пять назад и сейчас просто не существовал в реальности, сам не зная, как он все это переносит. Фрол обернулся и стал пятиться лицом к Простакову, подгоняя его. Неожиданно нога попала в какую-то небольшую ямку, Фрол полетел и одновременно взвыл.

– Нога! – орал он. – Нога!!

– Ах ты, тварь! Я тебя пришибу! – остановился Простаков, хватая ртом воздух и бросая в пыль военную амуницию. – Подымайся, скотина!

Мимо них, довольные, прочапали немец с французом. Простаков снова посмотрел на небо. Не увидев там никаких знаков свыше, взглянул в спину удаляющимся от них солдатам и заорал по-русски что было силы: