– Да вы что?! Извините, товарищ генерал, сорвалось. У меня ведь одни дебилы! Опозоримся ведь.

– Так по всей России, – не поддержал комбата высокий чин. – Я хотел сказать, что лучше вашего батальона мне не найти. Тем более что все решено наверху.

– А чем заниматься будут? – Стойлохряков поглядел тоскливо на опустевшую примерно с полчаса назад чашку. Когда-то там был крепкий чай.

– Учения какие-то, – буркнул Лычко. – Пока не могу тебе ничего сообщить, так что готовь универсальную команду. Вместе с натовцами приедут члены из Москвы, вот они все и определят. А если мне что-то станет известно, то я тебе сообщу в обязательном порядке, но вряд ли раньше, чем за неделю, появится какая-либо определенная информация.

– Да как же так? Мы же принимающая сторона, мы что, определиться с программой не можем?! – возмутился комбат.

– В Москве что-то мудят, откуда я знаю, – огрызнулся Лычко. – Ты давай вот конкретным вопросом занимайся, чтобы там у тебя на территории все было чики-чики! Чистота. Порядок. Срач убирай.

– Мы это дерьмо не устраивали, пусть летуны разгребают!

– У летунов программа плотная. И как ты себе представляешь их копающимися в дерьме?

– Так, значит, пехотинцев, в дерьме копающихся, можно представить?

– Ты давай не выступай! – Лычко повысил голос. – Ты всего-навсего кто? Комбат. Вот и оставайся комбатом и не лезь своим рылом в фарфоровые миски. Метафора. Я сегодня в ударе. – Генерал-лейтенант повесил трубку, а Стойлохряков подошел и посмотрел на плац, где проходили запланированные занятия.

– До-о-о-о, – протянул Валетов и пощелкал в воздухе пальцами, – Резина, тебе не кажется, что что-то не то?

Маленький Фрол заложил руки за спину и прохаживался по кубрику от двери до окна и обратно.

– До-о-о-о, – снова протянул он. – Чего-то не хватает, как-то мелодия не идет.

– Да, – соглашался Резинкин, – не катит.

– Мне не нравится, – пробурчал Простаков, сидя на койке с головой, обмотанной мокрым полотенцем. – Валетов, ты придурок, ты мне чуть башку не проломил.

– Да ты не сердись, – суетился мелкий, пытаясь хоть каким-либо образом поднять настроение обидевшемуся Лехе.

– Я ведь над тобой просто прикололся, а ты вот мне дубьем по голове! – продолжал бурчать Леха.

– Да ладно, сейчас смотри как весело будет! До-о-о-о, – снова протянул Валетов, подбежал и пнул сапогом в бок стоящего в упоре лежа Ларева, – давай говори мне: «До-о-о-о»!

Фрол поставил сапог между лопаток бойца и надавил вниз, после чего тот шлепнулся мордой об пол. Присутствующие и не участвующие в шоу заржали.

Семеро молодых были поставлены в упор лежа, причем все сделано было по науке: первым, отвечающим за ноту «до», стоит самый крупный боец, за ним идет помельче, потом еще мельче и еще мельче.

– Ре-е-е-е, – пропел Валетов и точно так же поставил сапог между лопаток Саше Кислому, и тот следом за Ларевым брыкнулся в пол. – Во! Понимаешь, музыка! Леха, музыка!

Леха продолжал раскачивать башкой:

– А чего это их семеро?

Валетов подошел.

– Ну как же ты не знаешь, нот-то семь! Для того чтобы какую-нибудь мелодию сбацать, надо семь нот.

– Всего семь? А-а, ну да. Давай мелодию.

– Так, товарищи бойцы, запоминаем, – «дирижер» прохаживался перед «оркестром», – все в упоре лежа. Кислый отжал мехи наверх, Ларев поднялся...

Утоптанные вниз бойцы вновь обозначили готовность к воспроизведению музыки для обиженного товарища младшего сержанта Простакова. Валетов зачитал программу:

– Ми-ми-до-фа-ре-ми. Запомнили, уроды? Поехали!

И началась музыка! Боец, обозначавший нужную ноту, после хлопка «дирижера» сгибал локти и целовал пол с необходимой и требуемой Валетовым интонацией. После чего по казарме разносилась мелодия, состоящая из разрывающихся с начищенным полом засосов:

– Мня, мня, мня-мня.

Валетов ходил недовольный:

– Фа! Ну ты чего отстаешь! Из темпа выбиваешься, надо интенсивней локти сгибать! И чмок, чмок звонче! Я ничего не слышу, а товарищ младший сержант, он вообще как не в театре находится! В чем дело, я не понимаю? Поехали еще раз. Ми-ми-до, фа-ре-ми, ля-фа-соль, соль-ля-си. Что здесь непонятного?

Бойцы сгибали локти и звонко целовали пол, что не могло не доставить удовольствия самому «дирижеру». Он повернулся и озабоченно поглядел на основного зрителя, для которого и было в быстром темпе организовано это представление.

– Ну как? – выжидающе спросил Валетов, представляя, как за обедом, очень даже возможно, его моська по самые уши войдет или в горячие щи, или кашу в том случае, если ему не удастся в первую половину дня задобрить младшего сержанта. Он тоже слегка пошутит. Но тогда над Валетовым будут ржать все, а сейчас еще не поздно попытаться загладить собственную вину.

Стоящий на входе билетер очень поздно подал команду «шухер», и застроенные в упоре лежа семь «нот» не успели подняться и принять безучастный вид. На пороге появился Мудрецкий.

– Что, занятия по физкультуре? – Юра ввалился в кубрик. – Простаков, что с башкой?

Спустя год службы Юра уже был не тем Юрой, который приехал в Чернодырье отбывать два года повинности в звании лейтенанта. Время даром не прошло и для него, и сейчас он спокойно мог разговаривать на солдатском и всем понятном языке. На вопрос Леха не ответил. Мудрецкий заулыбался:

– Сам себе минет делал – коленями башку прищемил, да? Свело судорогой?

Ржали все. Леха лупал глазами:

– Товарищ лейтенант, чего это такое?

– Секс это, – огорченный тем, что шутка не могла дойти до широких масс по причине полнейшего незнания ими спецтерминов, пробурчал лейтенант, подцепил ближайший к нему табурет и уселся на него. – В общем так, бойцы, готовьтесь в поход, я только что от Стойлохрякова. Резинкин, бегом в парк за «шишигой»! Сейчас нам дадут сопровождающего и поедем на место.

– Опять работа? – догадался Валетов и, пребывая в дикой огорчительности, с разбегу плюхнулся в койку. Пружины жалобно скрипнули, передавая мрачное настроение и остальным бойцам.

Мудрецкий честно признался в том, что ничего толком не знает, хотя честность его была некристальной. Он знал от комбата о предстоящей возне в грязи. Сопровождающим оказался какой-то капитан в летной форме. Синий цвет настолько контрастировал с пехотными комками, что не обращать внимания на летуна было просто невозможно. На него пялились не только построенные в две шеренги химики, но и все, кто проходил мимо плаца.

Как выяснилось из скупой речи капитана, им предстояло проехать примерно с час, прежде чем они прибудут на место. Обычно товарищам солдатам такого и не говорили, сажали в кузов – и вперед. Скажут вылазь – вылезут, скажут не вылазь – не вылезут. А здесь даже время обозначили. Сразу чувствуется, войска интеллигентные, все образованные, видать. Что ни говори – авиация! Ему еще осталось только координаты назвать.

«Шишига» добросовестно выполнила свою работу, ни разу нигде не заглохнув, а если бы такое случилось, то Мудрецкому пришлось бы взять в руки клизму и обратиться с ней на пару к некоторым частям тела ефрейтора Резинкина, и химвзвод все одно прибыл бы на место. Когда люди вылезли из кузова, их лица наполнились великой скорбью.

Примерно в двух километрах от точки выброски были видны стоящие рядом «вертушки» на аэродроме, а под ногами у бойцов была земля, пропитанная отработанными маслами и керосином, которые суки вертолетчики в течение многих лет сбрасывали в яму. Вскоре образовалось озеро, и до сих пор не понятно, как сюда еще добрый человек не бросил горящую спичку.

– Ну вот, – летун показал объект.

– Ага, – согласился Мудрецкий, – думаю, что курить тут небезопасно.

– Целиком и полностью согласен, – капитан расплылся в улыбке. – Ну что, я могу идти? По дороге все рассказал.

– Да. – Мудрецкий пожал руку, и капитан направился пешочком к аэродрому по накатанной проселочной дороге. Как видно, яму регулярно посещали машины вертолетного полка и продолжали сливать сюда отходы.