– Это почему? – не понял Мудрецкий.

– А потому что, сынок, – а дядька был раза в два постарше, – на кладбище отъедешь, надорвешься.

– Да ничего со мной не будет, – повел плечами Юра. – Что, я два ведра не донесу?

– Донести-то донесешь, а вот выпить не сможешь.

– Я не для себя набираю.

– А, так вас там целая компания. Офицеры выпить любят, – начали между собой судачить мужики, уже втроем увязавшись за Юркой, который, словно робот, теперь следовал указаниям «синяков».

Прошли они метров семьдесят-восемьдесят, и к тройке прилип четвертый. Теперь уже все громогласно обсуждали, к какой именно бабе-самогонщице им завернуть и заполучить еще ведро первача.

Про Мудрецкого все забыли, и его в расчет уже никто не принимал. Неважно, что у него деньги, что он несет, люди вели разговор меж собой так, будто сейчас они пойдут, купят ведро самогонки и засядут по-хорошему, на трое суток. Попивать зелье и переться от жизни.

Сухонькая маленькая женщина вырвала грязными перепачканными в навозе руками деньги из рук лейтенанта и спокойно вылила из мутного десятилитрового бутыля жидкость в ведро. Как раз осталось литра полтора на то, чтобы напоить мужиков.

Упросив тетку сдать ему и бутыль, Мудрецкий заплатил немного еще и за нее и, понадеявшись, что все восемь дядек, перемещающиеся за ним по поселку паровозиком, наконец, отстанут и натешатся этими полутора литрами мутного самогона, схватил два ведра, поддал газу и теперь мечтал только об одном: прибыть побыстрее к месту, где шло сейчас копание траншей.

С одной стороны, он понимал, что люди вработались и самое время, как это и замышлял Стойлохряков, немножко поддать парку, для того чтобы народ ощутил расслабуху, а с другой стороны, его подгоняли уже человек пятнадцать, на ходу выхлебавших весь предложенный самогон. Причем едва не подрались.

По мере того как он уходил все дальше по поселку, к нему начали уже бесцеремонно приставать, требуя отдать одно ведро, мотивируя свои посягательства тем, что два ведра – это очень круто и девать их Мудрецкому некуда. Но Юра отбрыкивался, отпихивался от алкашей ногами, так как руки были заняты, и уходил все дальше и дальше.

Когда он наконец достиг окраины поселка и увидел впереди себя интернациональную роту, усиленно вскапывающую землю, у него на душе стало легче. Но «синяки» не отставали, насобирав по дороге еще и своих приятелей. Толпа человек в тридцать, требуя от Мудрецкого расстаться с обоими красными ведрами, наседала.

Юра пустился бегом с небольшого пригорка, а «синяки», разогретые выпавшим им на долю самогоном, устремились вдогонку. Теперь лейтенанту вместо вежливых предложений расстаться с грузом в спину летели камни и неслась отборная матерщина, дабы эта сволочь, во-первых, остановилась, во-вторых, не вздумала споткнуться и разлить продукт.

Сидящие под сенью дерева младшие офицеры продолжали перебрасываться в покер и поглядывать на своих подчиненных, усердно роющих землю. В перерыве между партиями все согласились на том, что надо бы подойти и посмотреть, что у кого происходит. Обойдя участки, Володя подошел к своим.

– Мужики, надо побыстрее.

В это время отборный взвод пыхтел. Обливаясь на жаре потом, парни углубляли канаву.

Примерно то же самое, достаточно вяло и без особых эмоций произнесли на своих языках и остальные. Вернуться к игре они не успели, так как прибежал запыхавшийся Мудрецкий, а вместе с ним и тридцать местных алкашей. Мужики с жадностью поглядывали на ведра. Бекетов вначале не прочухал ситуацию и подошел к Юре.

– Что за фигня? Ты чего, украл что-нибудь?

– Да нет, они вот за горючим повелись.

Старший разведчик уловил запах спирта и, положив руку на кобуру, состроил злое лицо и сделал шаг вперед.

– Пошли отсюда!

– Да ты чего, мудак!

– На своих людей член поднимать!

– Хамство-то невиданное, – неслось из толпы.

– Взвод! – заорал старший лейтенант.

Парни, не выпуская из рук лопат, стали вылезать из ямы. Остальные, заметив, что их конкуренты бросили работу, повернули головы. Французы, немцы и англичане, увидев, что с местными назревает какой-то конфликт, также повылезали из траншеи, не забыв прихватить орудия труда.

Огромная толпа молодых разгоряченных парней против шайки хронических алкоголиков – нет ничего милее и краше.

Мужики, почуяв, что их ведра накрылись, вежливо поклонились, сняв кепки и панамки. Обнажив кто лысину, кто нечесаные заспанные шевелюры, поулыбались и отправились восвояси несолоно хлебавши, тихо-тихо обещая Мудрецкому найти его и оторвать ноги.

По общему согласованию был организован перерыв в пять минут. Черпая небольшой кружечкой из ведер, лейтенант разливал едрен-воду по фляжкам, дурея только от одного запаха. Вскоре незаметно перерыв с пяти минут продлился до пятнадцати.

Тем временем, пока разгоряченные земляными работами парни принимали на грудь, Простаков бежал по лесу, изредка останавливаясь и прислушиваясь к окружающему миру.

– Птички не поют – значит, где-то кто-то бродит, – рассуждал сам с собой Леха.

Время таяло. Он чувствовал, что еще немного, и ему придется довольствоваться уже не первым местом, а хорошо, если и вторым. Одного он вывел. Еще бы одного. Ну где же вы, черти!

Постояв немного на крохотной полянке, Леха вновь ломанулся в чащу, стараясь лишний раз не задевать ветки и не шуршать листвой. Неожиданно впереди он увидел француза, бормотавшего что-то себе под нос и ведущего на веревочке одного за другим двоих солдат. К великому удовольствию Лехи, русского среди них не было.

Значит, где-то еще тарятся. А если так, то, может быть, ему удастся стать в этом приключении вторым.

Пришлось бежать дальше. Леха считал ниже своего достоинства показываться на глаза. Просто повезло лягушатнику. Неожиданно где-то в стороне упало что-то мягкое.

– Может, шишка? – предположил Алексей, но он должен был узнать наверняка.

Подбежав к высокой сосне, Леха стал оглядываться. Шуршало где-то здесь. Наконец, он задрал голову, как делал это не однажды. Но, похоже, в ветвях никого нет. И тут взгляд поймал лежащую на земле пачку сигарет.

– Ха-ха, на дерево залез придурок.

Отойдя в сторону, он увидел сидящего на сосне и трясущегося солдата.

– Э, ты чего, урод! – закричал ему Простаков первое, что пришло на ум.

В ответ он услышал какое-то невнятное бормотание. Что это такое, он понятия не имел. Но по интонации и мимике, а также по рукам, судорожно обхватившим ствол, Алеха понял: дело весьма отвратительное, так как парнишка забраться-то забрался, а вниз слезать боится. И, видимо, в оцепенении провел не одну минуту. Еще немного, и его руки откажут, и он с превеликим неудовольствием полетит вниз, ломая себе о встречные толстые сосновые ветки ребра, руки, ноги, а то и с башкой расстанется.

Что с ним после этого сделает Стойлохряков, Леха и представить себе не мог. Отправит служить куда-нибудь за полярный круг?

– Ты там сиди, не дергайся, – сказал он громко и, подпрыгнув, схватился за сучок покрепче, подтянулся и стал подбираться к солдату, продолжавшему лопотать что-то на своем языке.

– Ну ты и спрятался, мать твою.

Убедить солдатика с флагом Французской Республики отпустить руки оказалось делом непростым. Пришлось Лехе самому разжимать пальцы, а перед этим переставлять ноги бедняги так, чтобы он мог хоть на что-то опереться. Когда, наконец, Леха разжал отекшие суставы и потянул его влегкую на себя, солдатик взял и потерял равновесие. Ну, надо же такой хрени случиться! Простаков успел зацепить его за шиворот перед тем, как парнишка сорвался вниз.

А в это время по лесу бежала французская ищейка, успевшая захомутать одного англичанина. Солдат был счастлив и такому скромному успеху. Он понимал, что время уходит и надо бы найти еще кого-нибудь, при этом ему приходилось волочить за собой пленника, который не желал ускорять передвижение потенциального противника, и французу постоянно приходилось останавливаться и поддергивать неуступчивого англичанина. Обогнув очередное дерево, он понесся прорабатывать следующий массив, как вдруг с неба упало тело, но, не долетев до земли, остановилось, поддерживаемое сильной рукой. Таким образом, два француза встретились лицом к лицу, и оба обделались от страха. Один оттого, что падал, а другой оттого, что видел, как первый падает.