Представьте, синьоры, мое положение: я — в неведомом краю, и кругом нет никого, кто бы меня вывел отсюда. Я долго ждал рассвета, солнце все не восходило, небо на востоке даже не светлело. Я отошел от мертвого тела, внушавшего мне страх и ужас, и стал озирать небесный свод и наблюдать за светилами: судя по их течению, дню надлежало уже наступить.

Я все еще находился в недоумении, как вдруг мне совсем близко послышались голоса, и я не ошибся; я пошел навстречу голосам и спросил по-тоскански, что это за страна.

Один из путников ответил мне тоже по-итальянски:

«Эта страна — Норвегия. Но кто ты таков? Ты задал мне вопрос на таком языке, который здесь почти никто не разумеет».

«Я несчастный человек, — отвечал я. — Я хотел избежать смерти и очутился у нее в объятиях».

И тут я вкратце рассказал ему о моем полете вплоть до убийства колдуньи.

Незнакомец, как видно, проникся ко мне жалостью.

«Изъяви, добрый человек, бесконечную благодарность богу, — сказал он, — за то, что он вырвал тебя из рук злокозненных колдуний, коими полночные края обильны. Про них говорят, что они превращаются и в волков и в волчиц, приносящих равновеликий вред своим волхвованием. Как такое может статься — того я не ведаю и, будучи христианином-католиком, тому не верю, но опыт мой доказывает мне противное; сдается мне, что все эти превращения суть не что иное, как сатанинское наваждение, как попущение божие, как наказание господне этому отродью за великие его прегрешения».

Я спросил, который теперь может быть час: ночь, мол, тянется нескончаемо долго, а день все не наступает. Он же ответил, что в дальних этих краях четыре времени года: три месяца длится темная ночь, солнце не показывается ни на мгновенье; три месяца висит утренняя полумгла — ни ночь, ни день; три месяца бывает светло круглые сутки, солнце совсем не прячется, а еще три месяца висит полумгла ночная, — теперь же, мол, пора утренней полумглы и ждать восхода солнца напрасно, равно как напрасно-де стал бы я надеяться скоро вернуться на родину: это может быть не прежде, чем настанет пора непрерывного света, — тогда отсюда идут торговые корабли в Англию, Францию и Испанию.

Незнакомец спросил, что я умею делать и чем бы я мог прокормиться до возвращения на родину. Я ответил, что я танцор, великий мастер по части прыжков и изрядный фокусник.

Незнакомец весело рассмеялся и сказал, что подобного рода искусники, или же ремесленники (называй, мол, как хочешь), в Норвегии, равно как и в других полночных странах, не требуются. Он спросил, не знаком ли я с ювелирным ремеслом. Я же ему на это ответил, что легко усваиваю все, что бы мне ни преподали.

«Ну так пойдем, братец, со мной, — предложил он, — только прежде давай предадим земле тело этой несчастной».

Мы похоронили ее, а затем он повел меня в город, и там я увидел, что жители ходят по улицам, держа в руках зажженные факелы, и ведут торг.

Дорогой я спросил моего спутника, каким образом и давно ли очутился он в этой стране, и чистокровный ли он итальянец. Он же мне на это ответил, что один из его далеких предков, прибыв сюда по делам, нашел себе здесь жену, детей же своих научил языку итальянскому, и так это передавалось из поколения в поколение и передалось в конце концов и ему, являющемуся одним из потомков того выходца из Италии.

«И вот я, — добавил он, — исконный житель и гражданин этой страны, любящий отец и муж, породнившийся со здешним народом, — я забыл и думать об Италии и о тамошней моей родне, о которой я слышал от моих родителей».

Описывать вам сейчас дом, куда меня привели, жену и детей моего благодетеля, его многочисленных слуг, то великое довольство, в коем жила вся эта семья, и оказанные мне гостеприимство и радушие — значит отнять у вас слишком много времени. Довольно сказать, что я овладел ремеслом ювелира и несколько месяцев спустя мог уже прокормиться своим трудом.

Тем временем настало такое время года, когда во всей той стране настает беззакатный день, и мой хозяин и учитель (я могу его так назвать с полным правом) надумал отвезти изрядное количество своего товара на ближние и дальние острова. Я отправился с ним как из любопытства, так и с намерением кое-что продать, и во время нашего путешествия я видел много дивного и страшного, смешного и занятного. Я наблюдал нравы, присутствовал при обрядах, дотоле мною не виданных и нигде более не принятых. По прошествии же двух месяцев нас застигла буря, длившаяся около сорока дней, а на сороковой день нас понесло к скалистому берегу того острова, от которого мы сегодня отошли, и судно наше разбилось, и никто из мореплавателей не уцелел, кроме меня.

в коей Рутилио продолжает рассказывать о себе

— Первое, что представилось моему взгляду, прежде чем я еще что-либо успел разглядеть, это висевший на дереве и удавленный варвар, из чего я вывел заключение, что нахожусь в стране варваров диких, и тут страх начал рисовать передо мною картины одна ужаснее другой, и я не знал, как мне быть, ибо воображение говорило мне, что не одна, а целые тысячи смертей здесь меня ожидают.

Однако, как говорится, нужда мудрее мудреца; так и мне пришла в эту минуту престранная мысль: я снял казненного с дерева и, раздевшись догола и закопав свою одежду в песок, надел на себя его одеяние, и оно мне вполне годилось, оттого что это были самые обыкновенные звериные шкуры, не скроенные и не сшитые на чей-либо рост, а лишь перетянутые поясом, — подобного рода одежду вам уже приходилось видеть. Чтобы меня не выдал мой родной язык и чтобы во мне не узнали чужестранца, я притворился глухонемым и, прибегнув к такой хитрости, двинулся в глубь острова, подскакивая и подпрыгивая.

Немного погодя я увидел толпу варваров; они тотчас окружили меня и, как я потом уже догадался, забросали меня вопросами: кто я таков, как меня зовут, откуда и куда путь держу. Я постарался молчанием и красноречивыми знаками объяснить им, что я немой, и давай опять скакать и прыгать.

В конце концов я выбрался из толпы, но за мной по пятам стали ходить мальчишки: куда я, туда и они. Благодаря такой хитрости я сошел за варвара и притом за немого, а мальчишки за мои прыжки и скачки кормили меня.

Так я провел среди варваров целых три года и мог бы провести всю жизнь, оставшись неузнанным. Я со вниманием и любопытством изучал их язык; запомнил много слов; узнал, какое будущее предсказывал их царству один старый и мудрый варвар, которому они верили беспрекословно; присутствовал при том, как, дабы предсказание его сбылось, приносили в жертву мужчин; при мне для той же цели покупали девушек, и так продолжалось до тех пор, пока на острове не вспыхнул пожар, который вам, синьоры, довелось видеть. Не пострадав от огня, я поспешил выручить пленников, томившихся в подземелье, где, по всей вероятности, побывали и вы. Увидев ваши лодки, я прибежал на берег, и тут мои мольбы тронули благородные ваши сердца, и вы меня взяли с собой, за что я вам изъявляю безграничную свою благодарность и прошу благие небеса, всех нас избавившие от такой страшной напасти, да помогут они нам благополучно достигнуть цели нашего путешествия.

На сем окончил свою повесть Рутилио, и она привела слушателей в изумление и доставила им удовольствие.

Настал холодный, пасмурный день, в воздухе закружился снег. Ауристела вручила Периандру то, что перед смертью отдала ей Клелия, а именно — два восковых футлярчика; в одном из них оказался бриллиантовый крестик такой громадной ценности, что определить ее на глаз было немыслимо, а в другом — жемчужные серьги, коим также не было цены. По этим драгоценностям все сейчас догадались, что Ауристела и Периандр — люди знатные, хотя об этом еще нагляднее свидетельствовала величественная их осанка, а равно и приятность в обхождении.

Когда рассвело, Антоньо решился побродить по острову, но не обнаружил ничего, кроме скал и снеговых гор, и, возвратившись, объявил, что остров необитаем и что укрываться от холода и пополнять иссякающие съестные припасы придется где-нибудь в другом месте.