— Поучительную, однако, историю, — заявил Гамаюн, присаживаясь на краешек стола и в предвкушении удовольствия.

Вообще-то, в органах госбезопасности формально (многочисленными инструкциями и циркулярами, спускаемыми сверху) было запрещено обмениваться оперативной информацией с коллегами из соседних отделов и групп, но, как всегда это случается, на низшем уровне служебной иерархии формальные распоряжения понимались по-своему и не могли удержать того или иного конкретного сотрудника от соблазна рассказать коллегам какую-нибудь свежую байку из своей насыщенной приключениями жизни.

— Так вот, — начал рассказ Гамаюн. — Брали они сегодня одного «защитника окружающей среды», — так на жаргоне Большого Дома иногда называли дельцов от наркомафии. — Все там было честь по чести: охрана, стволы — целый арсенал. Но самое печальное, никто «защитника» в лицо не знал. Даже примет у ребят на руках не было. Решили тогда: плевать, без примет разберемся, кто — босс, кто — охрана. И выдали по полной программе. Повязали всех в минуту. Только один успел как-то вывернуться. Смотрят: волокет какого-то интеллигента, в штаны наложившего, пушка — у виска; сейчас, говорит, шлепну, он — мой заложник.

Ребята, однако, не растерялись, не выпустили его. Взяли на прием, скрутили. Заложник, живой-здоровехонький, сразу пустился в благодарности. Спасибо, мол, бойцам «Альфы» за их благородный труд. Если бы не вы и так далее. И собрался сделать ручкой. Соображаешь? И ушел бы, да только Валентин вовремя вспомнил: ребята, а где «защитник» — то? Предъявите удостоверение личности, гражданин!

И оказалось, интеллигент этот никакой не заложник, а самый что ни на есть босс! Пострелы они стали, однако. Ну, как тебе такая история?

Гамаюн выжидательно уставился на Андронникова.

— Не смешно, — заявил Андронников хмуро.

Ему действительно было не до смеха. История, рассказанная Гамаюном со слов неизвестного капитану «Валентина», как специально, наглядной иллюстрацией подтверждала его худшие опасения. Сегодня другая группа могла упустить «заложника», но не упустила. Сегодня он мог не упустить «таксиста», но упустил. И кто теперь скажет, что это был за таксист, да и таксист ли?

Гамаюн обиделся:

— Как знаешь, однако.

Он встал.

— Так ты домой собираешься?

Андронников думал. Он думал о том, что можно, конечно, промолчать, не признаться в промахе: вон Гамаюн и думать забыл об этом таксисте, хотя сам же давал ему прикуривать — и ты можешь сказать, если спросят: «Не помню такого, не было такого.» Но не станет ли такая отговорка в будущем последней каплей, после которой тебя просто вышвырнут с треском за дверь? И если не признаться, поехать сейчас домой — а как хочется, блин! — сумеешь ли ты спокойно уснуть?

— Собираешься или нет?

— Нет, — твердо сказал Андронников. — Не собираюсь. А ты можешь уматывать. Я тебя отпускаю.

— Ха! — счел нужным продемонстрировать свою независимость Гамаюн. — Нашелся тут один такой, однако…

Он стал собираться, а капитан Андронников извлек из стола чистый лист бумаги, подумал еще, обкусывая колпачок авторучки, потом аккуратно вывел: «Полковнику Усманову П.М. РАПОРТ.»

За час они нагнали в район Нарвской площади такое количество своих сотрудников, что мне подумалось, и других-то жителей в городе нет.

Я, Марина и наш неистовый капитан наблюдали за развертыванием штурмовых колонн ФСК с безопасного расстояния из квартиры дома напротив, хозяева которой без особого энтузиазма, но все-таки уступили настойчивой просьбе Сифорова, весомо подкрепленной видом полураскрытого служебного удостоверения в его руке.

Из окон этой квартиры вход в «подвал-арсенал» был, как на ладони: жестяной козырек-навес, ступеньки вниз, мощная стальная дверь с встроенным глазком. В наши безусловно прогрессивные времена в девяти случаях из десяти возможных за подобного вида дверьми находится или офис какой-нибудь фирмы из доморощенных да новоявленных, или склад фирмы из доморощенных да новоявленных же. И сомневаться не приходится, что первым, кого встретишь, постучавшись в эту дверь, будет суровый охранник, обремененный бицепсами-трицепсами и без малейшего оттенка мысли на звероподобном лице. Либо даже несколько охранников.

Пока я не без интереса изучал поле предстоящего боя, Сифоров что-то нашептывал в «уоки-токи»: видно, совещался с начальством.

Я подумал, что, наверное, мои новые соратники по борьбе с Геростратом поспешили. Ведь по всем существующим законам жанра им следовало бы недельку «попасти» подвал, выявить всех входящих и выходящих, а уж потом накрыть их всех скопом и сразу. Впрочем, и принятую тактику понять можно: Сифорову и компании совсем не улыбалось затягивать игру против такого ловкача, как Герострат, а был шанс взять его нахрапом: быстро, решительно, в духе блиц-крига. Так что и против разработанной ими на сегодня тактики у меня бы серьезных возражений не нашлось.

Я перевел взгляд на Марину. Она, покусывая губу, с неменьшим интересом наблюдала за перемещениями российских ниндзя. И правда, посмотреть было на что.

Во двор здесь имелось два входа-выхода; их, не привлекая внимания, с интервалом в пять минут блокировали ничем не приметными легковушками: москвич и жигуленок, поставленные таким образом, чтобы ни у кого не возникло и мысли, будто поставлены они здесь с некоей определенной целью, но в то же время и так, чтобы водитель и пассажиры имели возможность контролировать всех, проходящих со двора и во двор, и в случае необходимости могли перекрыть входы-выходы одним нажатием на педаль.

Непосредственно на территорию двора загнали два мебельных фургона. Очень находчиво, к месту: здесь в соседнем доме имелся еще один подвал, принадлежащий мебельному магазину, и хмурые дяди в синих рабочих халатах споро принялись разгружать фургоны, вынося, покряхтывая от натуги, огромные — в стружке — ящики в таких количествах, что и представить себе было затруднительно, как еще там, в этих фургонах сумели разместиться двенадцать бойцов из подразделения «Альфа» в полной боевой экипировке — группа захвата.

Кроме того, минут за пятнадцать до начала операции территорию двора непринужденно очистили от посторонних. Теперь все эти прогуливающиеся парочки и веселые ребята, шумно распивающие ящик бутылочного пива в дворовом скверике, являлись никем иным, как сотрудниками ФСК из группы поддержки.

«Никаких посторонних, никаких лишних свидетелей, никаких случайностей при проведении операций — основа работы контрразведки,» — вещал по дороге сюда Сифоров и был, безусловно, прав. Ну зачем нам, в самом деле, лишние свидетели, не говоря уже о случайностях? И случайностей не было: мебель выгружали, веселые ребята вливали, похохатывая, в себя пиво, парочки прогуливались. И только очень внимательный опытный, если угодно, глаз заметил бы, что вся деятельность во дворе подчинена некоей связующей, направляющей воле, а все как будто бы случайные перемещения имеют общий вектор направленности. В сторону подвала с металлической дверью.

Помимо этой деятельности, которую мы имели возможность наблюдать, вокруг двора, по словам Сифорова, велась не менее интенсивная подготовка. Группы поддержки занимали чердаки и парадные; где-то снайперы, уткнувшись в мягкие нарамники оптических прицелов, изучали через них песчинки на асфальте двора; откуда-то с немыслимых высот: над двором пару раз, отсвечивая стеклами кабины на солнце, пролетел небольшой вертолет — оценивало качество работ неведомое мне начальство.

Отлаженный, совершенный в своем роде механизм был приведен в действие, и остановить его теперь мог только грозный начальственный окрик, которого, конечно же, ждать не приходилось.

В общем, все шло по маслу, и я скоро заскучал. И даже нервное возбуждение, вызванное первыми моментами нашего пребывания на арене предстоящих боевых действий и мыслью о том, что вот, может быть, здесь где-то рядом прячется Герострат, прошло, уступив место ленивому зуду: ну когда же наконец, когда?