Хироми был облачен в придворную мантию своего разряда. Его умное лицо выглядело мрачным. Он поздоровался с Йоши.

– Неужели предстоящие похороны вас так расстраивают? – спросил тот.

– Вовсе нет, – ответил ученый. – Они единственный луч света среди дня, который может закончиться бедой.

– Почему бедой?

Йоши набрался терпения: он знал, что Хироми начнет издалека и не упустит ни одной подробности.

– Когда я вернулся домой, меня ожидала письмо.

– И что же?

Хироми вынул из-под мантии свиток багрового цвета. Его рука дрожала.

Йоши развернул жесткую бумагу. Почерк был нервный, линии иероглифов угловатые, содержание письма соответствовало форме:

«Составлен заговор, чтобы убить Йоши и принести его голову Нии-Доно. Красные стражники начнут действовать сегодня. Будьте наготове».

Подписи не было.

– Видите? – сказал Хироми. – Мы должны держаться в стороне от людных мест и прежде всего от похоронных служб: там соберутся все охранники Кийомори.

– Они не нападут на меня во время похорон из уважения к праху своего хозяина. А я не собираюсь убегать или прятаться от них.

– Лучше жить в страхе, чем быть изрезанным на куски сотней фанатиков. Наша жизнь в Киото подходит к концу: скоро мы отправимся в Камакуру. Йоши, если вы скроетесь на несколько дней, мы сможем уехать вместе. Ваше спасение будет предзнаменованием нашего успеха. А если они убьют вас, мы потерпим неудачу.

– Ваши доводы заслуживают внимания, но Тайра не видать моей головы, если я не буду угрожать им первый. Если же они не оставят мне другого выхода, я сумею защитить себя. Подождите.

Йоши оставил Хироми в карете, а сам вернулся в дом и надел доспехи: легкую рубаху из кожаных плоских колец, уложенных как чешуя и скрепленных между собой шнурками ярких цветов. Потом он наложил на плечи толстые пластины из того же материала и надежно закрепил их. После этого молодой самурай дополнил свое защитное снаряжение нагрудниками – правым и левым. Он прикрыл доспехи просторным плащом, засунул за пояс-оби мечи и положил в каждый карман по горсти шурикенов – остро отточенных метательных звезд.

Йоши согнул ногу и остался доволен: раненое место на бедре было жестким, но не болело. Он, конечно, попытается избежать схватки, но если его вынудят к ней, станет биться. Йоши вспомнил, какие тоска и отчаяние охватили его после недавнего поединка. Он не хочет теперь употреблять свой меч во зло… но вдруг ему придется защищать свою жизнь? На мгновение Йоши заколебался: может быть, ему стоит явиться к врагам без оружия? Нет! Такой поступок выше сил обычного человека. Он – часть своего искусства. Он мастер боя.

Похоронная процессия покинула храм Кийомицу в час дракона – около восьми утра. Туман сменился непрерывным мелким дождем, который превратил улицы столицы в грязное болото. Но несмотря на ненастную погоду весь город собрался на проводы Кийомори.

Процессия должна была перейти мост Сандзё – мост Пятой улицы – до полудня. Улицы, пересекавшие ее путь, были забиты всадниками, воловьими повозками, пешеходами. Почти тысяча карет и телег теснили одна другую и сталкивались между собой, поднимая брызги грязи, пачкавшие наряды придворных.

В указах императора точно определялось, какой вид экипажей соответствует какому разряду, а всем лицам ниже пятого разряда вообще запрещалось пользоваться каретами. Как многие другие, принятые из наилучших побуждений, но не пригодные для проведения в жизнь законы, это постановление не выполнялось. Все, кто мог приобрести карету, приобретали и пользовались ими.

Большие экипажи китайского типа, которые тянули целые упряжки волов, были роскошно украшены остроконечными крышами такой высоты, что в них поднимались по лестницам. Они предназначались для семьи Кийомори и других высших должностных лиц. Кареты меньшего размера, запрягавшиеся парой волов и имевшие соломенные крыши в виде раскрытой ладони, предназначались для министров третьего и четвертого ранга, Пятому и шестому разряду соответствовали повозки с плоскими крышами, куда впрягался один вол. Торговцы, писцы и другие люди, не имевшие чина, также заводили свои выезды и имели возможность давить и забрасывать грязью соседей.

Йоши и Хироми ехали вместе в экипаже, влекомом одним волом. Их возница был одним из самых голосистых, толчки кареты сопровождались его криками, руганью и угрозами. Йоши спокойно сидел на скамье из толстой доски, а Хироми в духе дня высовывался из окон и грозил всем, кто оказывался слишком близко. Его выпуклые глаза задорно блестели. Он совершенно не походил на себя.

Верховые самураи в полных доспехах, с колчаном за спиной, где лежали двадцать четыре стрелы, и двумя мечами за поясом, разъезжали между каретами, увеличивая сумятицу.

Несколько паланкинов императорской семьи – каждый несли шесть носильщиков, а впереди шли солдаты – пробивали себе дорогу в толпе, и собравшиеся провожали их взглядами, полными зависти. Однако даже паланкин самого императора, который несли тридцать два человека, несмотря на сопровождающий его отряд из двадцати самураев, с трудом добрался от Императорского двора до моста.

Го-Ширакава находился в этих огромных носилках вместе с трехлетним императором Антоку. Маленький микадо был в восторге от того, что происходило на улице, и хлопал в ладоши каждый раз, когда видел на обочине повозку со сломанным колесом или погнутой осью.

Го-Ширакава сидел на обитом плотной тканью сиденье и, пренебрегая правилами траура, хмуро жевал сладкие пирожки с бобами. Он был доволен, что освободился от Кийомори, но знал, что на этом повороте политической обстановки неверное решение или неправильный выбор союзника могут стоить ему трона и головы. Однако император-отшельник играл в эту игру уже много лет. Он был твердо намерен играть и дальше – и побеждать.

Золотой феникс императорского паланкина толчками продвигался вперед и наконец замер на берегу реки Камо, где должна была пройти похоронная процессия. Храм Кийомицу располагался неподалеку, немного южнее поместья Рокухара. Он был выбран для похоронной службы именно из-за близости имению Кийомори. Траурное шествие началось в храме, прошло через Рокухару и проложило путь по мосту Сан-дзё.

Возница Хироми ценой больших усилий и крика сумел вкатить карету в первый ряд. Имперские стражники очистили от зевак ровную площадку перед мостом, так что двое друзей могли прекрасно наблюдать происходящее. Они находились на южной стороне площади, напротив императорских носилок.

Похоронное шествие соответствовало званию Первого министра. Первым шел служитель в черной одежде, отделанной по краям красным, с медвежьей шкурой на плечах и в деревянной маске причудливой формы с четырьмя золотыми монетами вместо глаз. В правой руке он держал копье, а в левой щит и потрясал им, отгоняя злых духов.

Следом за ним двигались двумя рядами сто монахов в белых одеждах. Они несли трехметровые пирамиды из цветов. За ними брели другие монахи с флагами, на которых пестрели надписи, прославлявшие добродетели Кийомори, и изречения из его любимых сутр.

Имперское управление церемоний определило, сколько музыкантов полагается на похоронах лицам всех рангов. Кийомори, как Первому министру, был назначен оркестр из ста сорока барабанов, двухсот десяти флейт различных видов, четырех гонгов и четырех цимбалов. Музыканты вели медленную печальную мелодию, соответствовавшую торжественности события.

Квадратный гроб был поставлен на запряженный волами громоздкий катафалк, который следовал за музыкантами и неуклюже замирал через каждые десять шагов, когда священники, монахи, участники похорон и музыканты делали остановку, чтобы отдохнуть.

За гробом шел главный плакальщик в рваной домотканой одежде и обшитых холстом соломенных сандалиях. Он волочил ноги и качался из стороны в сторону, показывая, как сильно горюет о смерти своего господина.

За главным плакальщиком другой служитель нес памятные таблички с надписями в честь покойного. Он вел за собой родственников и друзей Кийомори, которые шли медленно, подчеркнуто вытирая слезы рукавами своих белых одежд.