Эссен в 1912 году прозорливо писал в своем докладе в МГШ, что рубеж 1914–1915 годов наиболее выгоден Германии для начала войны, ибо к этому времени ее морские силы достигнут наибольшей мощи в сравнении с флотами Антанты. Затем соотношение начнет меняться не в ее пользу. Не использует ли Германия благоприятное для нее соотношение сил, чтобы напасть на своих противников? В МГШ с его доводами согласились и решили, что, поскольку это соотношение в пользу Германии станет еще более значительным при усилении флота Турции, нужно любыми способами задержать передачу вероятной союзнице Германии и Австро-Венгрии заказанных в Англии дредноутов, не дать ей купить линкоры в других странах. Надо сказать, что это удалось — Турция так и не успела получить заказанные ею линкоры до начала мировой войны.

Но кто мог знать, что так будет? Галлер, например, как видно из его писем к отцу, понимал слабость российского флота в Черном море: появились у Турции дредноуты, и тысячи верст российских берегов станут беззащитными. О чем же думают в Англии, строя линкоры воинственному соседу России?! Тревожило его и то, что еще не заключена военно-морская конвенция о взаимопомощи между Англией и Россией. Весной 1914 года германские газеты подняли шум, оповестив Европу, что таковую вот-вот собираются заключить, что это «угроза Германии». Тогда британский премьер заявил, что никакие переговоры с Россией не ведутся…

Уж не собираются ли англичане отказать России в поддержке? Превратить союз с ней в фикцию? Такие мысли приходили в голову старшему артиллеристу «Андрея Первозванного» и другим офицерам. Но вскоре они поняли, что недаром издавна говорят о «коварном Альбионе». Неожиданно в июле 1914 года на Ревельском рейде появилась британская эскадра линейных крейсеров. Ее командующий адмирал Д. Битти на легком крейсере прошел к Петербургу и был принят Николаем II. Это явно походило на демонстрацию союзнических отношений.

Прошло два дня после того, как Битти направился из Ревеля к Петербургу, и Галлер прочитал в вездесущей «Таймс» изложение ультиматума, который Австро-Венгрия собиралась предъявить Сербии. Его принятие означало для небольшой славянской страны потерю суверенитета… Тогда же к Кронштадту проследовали новые визитеры — корабли французского флота сопровождали яхту президента Р. Пуанкаре. Еще одна, но уже на самом высоком уровне демонстрация прочности Антанты! Казалось, Германия должна извлечь урок и остановить свою союзницу Австро-Венгрию, решившую уничтожить Сербию. Но предупреждение Бисмарка об опасности для Германии войны на два фронта было забыто. Кайзер одобрил непримиримую позицию Вены, подталкивая тем самым двуединую монархию к войне.

События следовали одно за другим: 10 (23) июля Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии, 15 (28) июля начала против нее военные действия. 18 (31) июля в Австро-Венгрии и России началась мобилизации. 19 июля (1 августа) Германия начала мобилизацию и объявила войну России, двумя днями позже — Франции. 22 июля (4 августа) Англия объявила войну Германии… Так началась мировая война[43].

Как и подавляющая часть офицеров армии и флота России, Галлер считал войну с Германией справедливой. Ведь Россия вступилась за Сербию, защищая ее от уничтожения. Германия толкнула на войну Австро-Венгрию, первой объявила войну России. Таким образом, Россия была вынуждена вступить в войну. И он объяснял своим артиллеристам, что пришла пора решить вековой спор. Победа Антанты над Германией и Австро-Венгрией приведет к воссозданию Польши, включенной в Российскую империю на правах автономии, а также к неизбежному разгрому Оттоманской империи и овладению Черноморскими проливами, к воссоединению армянских земель.

Так Галлер понимал цели войны для России. Он был готов отдать жизнь, сражаясь с ее врагами. И в патриотическом тумане ему виделось (или хотелось видеть) некое единение всех сословий империи во имя победы над Центральными державами. Далеко не сразу начало к нему приходить отрезвление, понимание сущности мировой империалистической схватки.

Месяцем раньше, в июне 1914 года, в кают-компании «Рюрика» проходил разбор только что закончившихся маневров. Присутствовали флагманы и их штабы, командиры кораблей, старшие офицеры и специалисты. Был среди них и старший лейтенант Галлер. М. Д. Куликов, флагманский штурман бригады линкоров КБФ в начале 30-х годов, вспоминал рассказ Льва Михайловича о том дне. Разбор проводил сам начальник Морских сил адмирал Н. О. Эссен. Говорил жестко, отмечая все недостатки, выявившиеся на маневрах. Особое недовольство выразил пассивностью, проявленной флагманами, обескураженными малой видимостью. Не сказалась ли привычка к стереотипам, отработанным действиям на маневрах прошлых лет. Говорил Эссен и о возможности войны, начало которой может оказаться неожиданным. А закончил так: «Порт-Артур не повторится! Да, наш флот слабее германского, но неприятель в Финский залив допущен не будет!»

Закрыть своевременно вход в Финский залив германскому флоту Эссен решил твердо. Еще 25 июля, считая, что война неизбежна, он объявил повышенную боевую готовность кораблям и соединениям Балтийского флота. В устье Финского залива вышли в дозор крейсера, спешно готовились к постановке мин заградители, строго соблюдалась радиомаскировка. Началась частичная эвакуация имущества флота из Либавы, ибо в планы армии не входила ее оборона. На следующий день перешла из Гельсингфорса в Ревель — ближе к границам будущего Центрального минного заграждения — бригада линкоров. Правда, в неполном составе: «Андрей Первозванный» заканчивал ремонт в Кронштадте.

Линкор «Андрей Первозванный» стоял в доке, когда был получен приказ командующего флотом о переходе на повышенную готовность. Командир линкора капитан 1 ранга Зеленой пригласил в салон старших специалистов: «Господа, все работы завершить к исходу следующих суток, доложить о готовности своих частей. Затем выходим из дока. Лев Михайлович, от вас жду доклада о готовности артиллерии…»

Через сутки, после того как линкор стал к причалу, все обширное артиллерийское хозяйство было готово к бою. Галлеру не пришлось подремать и минуты. Как и все офицеры, он понимал: на этот раз готовятся не к маневрам.

С 30 июля началась мобилизация флота. К этому времени заградители уже стояли в Порккала-Удде с полным комплектом мин на борту. Погасли, перейдя на режим военного времени, огни многих маяков. Но морской министр адмирал Григорович медлил с приказом о начале постановки мин на Центральной позиции. Эссен негодовал: что, если германцы опередят?! 30 июля он направил в Петербург телеграмму: «Прошу сообщить о политическом положении. Если не получу ответа сегодня ночью, утром поставлю заграждение»[44]. Ответ получен не был, и командующий, взяв на себя ответственность, приказал начать постановку мин. В 6 ч 56 мин 31 июля первые мины подняли высокие всплески за кормой заградителей. За четыре часа они поставили более двух тысяч мин, преградив врагу путь в глубь Финского залива.

На «Андрее Первозванном», как и на всех линкорах, ожидали появления кайзеровского флота в устье залива, готовились к бою. Галлер проводил учения плутонгов главного калибра, тренировал офицеров в управлении стрельбой, придирчиво проверял порядок в артиллерийских погребах. Все было готово… Он ждал вестей о подходе эскадры противника. «Адмиралы Тирпиц и Поль должны понимать, — размышлял он, — что именно сейчас выгодно вступить в бой с нашей бригадой линкоров. Ведь ни одного дредноута типа „Севастополь“ во флотском строю еще нет. На всех имеющихся четырех линкорах — шестнадцать 12-дюймовых орудий. На каждом же германском дредноуте — по десять — двенадцать. Да и скорость у них больше и броневая защита получше…»

Прогнозы старшего лейтенанта, к счастью, не оправдались. Вражеские линейные силы не появились у входа в Финский залив. Флот открытого моря остался в Северном море, готовясь к генеральному сражению с британским Гранд-флитом. В начале августа «Андрей Первозванный» перешел из Кронштадта в Ревель. Одна неделя сменялась другой, кончался август. Из поступивших на линкор сводок разведслужбы флота, получавшей сведения от хорошо действовавшей разведки, Галлер знал, что на Балтике для постоянных боевых действий немцы оставили лишь легкие силы. Позже стало известно, что командовавший ими принц Генрих Прусский имел в своем подчинении 9 крейсеров, 16 миноносцев, 4 подводные лодки, 5 минных заградителей, а также сторожевые корабли и тральщики. С такими силами, разумеется, нельзя было и думать о прорыве в Финский залив. Но Адмирал-штаб приказал развернуть демонстративные действия, имитируя наступательный характер операций флота на Балтике: русских нужно удержать в Финском заливе. И вот крейсера «Магдебург» и «Аугсбург» обстреливают Либаву, ставят на подходе к ней минное заграждение. Затем они обстреливают маяки Бенгтшер — на юго-запад от полуострова Ганга {Ханко) и Дагерорт (Ристна) — на западной оконечности острова Даго. Наконец, 17 августа «Магдебург» и «Аугсбург» в сопровождении трех миноносцев и заградителя «Дейчланд» появились на меридиане маяка Тахкона — тоже на острове Даго, в северной его части. Пока заградитель выставлял свои двести мин под прикрытием крейсеров, миноносцы пошли на восток, в Финский залив. Но встреченные огнем дозоровых крейсеров «Громобой» и «Адмирал Макаров», спешно легли на обратный курс, не пытаясь выйти в атаку.