Уточка вцепилась клювом в край ванны и принялась подтягиваться.

– Продолжим? – потер руки Рюкзачини. – А не начать ли нам с трудного детства? Так, например: «С самых юных лет Великий Герой познал горечь нищеты и непосильного труда. Отец, грубый мужлан…»

Мальчик отчетливо понял, чью именно лопоухую голову ему хочется погрузить в глицерин. Видимо, Бальбо тоже кое-что понял, потому что перестал декламировать, посмотрел на Героя, на рукопись и махнул рукой:

– Эх, что с тобой поделаешь? Будь по-твоему! Я вставлю в повествование сцену, где герой танцует с юной куртизанкой. Романтическая линия книге не повредит.

Героическая пластмассовая утка перевалила через бортик и заскользила мимо онемевшего Аесли по глицериновой глади[72].

– Равняйсь! Смирно! Равнение направо! Носки по линеечке! Видеть грудь четвертого!

Призраки Первертса суматошно задергались, пытаясь изобразить строй. Грудь четвертого виднелась прямо сквозь второго и третьего.

– Сынки, – довольно сказал Клинч. – Пороху не нюхали.

– Я нюхал… – вякнул Отравленник и затих под взглядом отставного майора.

Майор Клинч репетировал. После того как взбешенный Мордевольт поддержал решение ректора словами «Делайте что хотите!», профессор Лужж поручил бравому завхозу экспресс-курс по мудловским дисциплинам.

– Вся надежда на вас, Клинч, – жалобно напутствовал его Югорус. – Если вы не справитесь… то что? То все.

Воодушевленный возложенными на него надеждами и полномочиями, майор принялся действовать. В тот же день он через Мергиону договорился с Рыжиком, и тот устроил на спортплощадке показательные строевые занятия электрических овец. Это не только доставило Клинчу огромное удовольствие, но и позволило наконец утоптать вековой бурьян.

Затем майор целую ночь просидел над мудловскими учебниками и методическими пособиями, а под утро, проснувшись, вызвал всех четверых призраков Первертса: Отравленника, Утопленника, Висельника и Парашютиста[73].

Ускоренный курс мудловских наук начинался пятого мая, то есть уже через несколько часов Клинч должен был быть в форме.

– Упали-отжались! – рявкнул майор. Привидения упали и провалились через паркет в подвал школы.

Клинч присел на лавку и уставился в список предметов.

– Как это? – спустя минуту сказал он. – Физика, химия, геометрия, астрономия, биология… А пение? Как же без пения? Покойнички! Строиться!

Призраки вылетели из паркета и сбились в бесформенную кучу.

– Так, – Клинч зашагал вдоль подобия строя. – Были вы духи простые, станете боевые. Ну, нежить, по моей команде, песню запевай! Только с чувством! У солдата выходной!..

– У солдата выходной! – вразнобой, но с чувством грянули духи.

– Пуговицы в ряд!

– Пуговицы в ряд! Все подряд! Одна за другой! Ты со мной! А я с тобой! Такая любовь!

– Очень хорошо, – зловеще произнес Клинч. – Сорок отжиманий… Отставить! Сорок кругов вокруг школы!

Оставшись один, боевой завхоз сделал несколько подходов-отходов к зеркалу, остановился и сам себе отдал честь. Он чувствовал, что входит во вкус. Он не понимал, почему не занялся академической деятельностью раньше.

Запыхавшиеся призраки вломились в каморку завхоза через стену. Первым телепался Висельник, следом Отравленник и Утопленник волокли очумевшего Парашютиста.

– А, добежали, – оживился Клинч. – Последний вопрос, и свободны. Сколько дней до приказа?

Обрадованные привидения уже открыли рты, но тут все испортил Парашютист. Его ответ можно занести в Книгу рекордов, как самый неудачный ответ на конкретно поставленный вопрос.

– Какого приказа? – сказал Парашютист.

Клинч побагровел, сжал кулаки и…

И в этот момент закукарекал командирский будильник на его запястье.

– Черт! – чертыхнулся завхоз. – Пора подъем объявлять. Ваше счастье. Отбой, духи! Школа, подъем!

А через час начался самый необычный во всемирной истории экспресс-курс неволшебных наук.

– Ну что, сынки, – говорил Мистер Клинч, прохаживаясь перед строем первокурсников небрежным строевым шагом. – Родина и лично ректор потребовали от нас напряжения всех наших сил в овладевании всякими мудловскими науками. На все про все у нас три недели. Сдюжим?

Первокурсники угрюмо молчали.

– Не понял. Вы что, чего-то не поняли? Два круга по стадиону!

Мергиона и Порри старались держаться поближе к Сену, но все равно прозевали момент финишного спурта, который тот устроил прямо на старте. Бежал Аесли быстро, но недолго. Последние полтора круга его пришлось нести. «Первертс своих не бросает, да и мимо чужого не проходит», – на бегу придумал принцип майор Клинч.

После марш-броска студенты стали понятливее и на клинчевское «Сдюжим, сынки?» ответили нестройным «Постараемся, а то что ж»

– Орлы! – обрадовался преподаватель. – Соколы вы мои пернатые! Только соколы летать должны, а вы еле ползаете. Что я увидел? Увидел я четыре группы научной подготовленности. Первая группа – Пейджер и Дуб. Этих хоть сейчас под ружье… то есть на экзамен. Вторая – Гаттер, Форест и Пулен. Третья – все остальные. Четвертая – Аесли. Так вот, группа должна быть одна, первая! Всем ясно? Первый урок – физика.

– А почему на стадионе? – поинтересовалась Амели.

– Вопрос хороший, – сказал Клинч, – но и ответ будет не хуже. Я эту физику всю прочитал, сколько смог. И что там самое главное? Форест, положи Аесли в тенек, авось отойдет. А главное – это, братцы, сила. Так и написано: ежели силу не приложишь, то ничего и не сдвинется.

– Второй закон Ньютона, – подал голос образованный Порри.

– Закон у нас один, – сказал майор, разглядывая Гаттера. – Сила есть, ума достанем. Упор лежа при-и-и-нять! Двадцать отжиманий. Пейджер! Придержи Аесли, загубит себя, болезный.

Но Сен уже успел сделать три с половиной энергичных отжимания с прихлопываниями, прижался к земле и простонал:

– Мерги! Добей меня! Что ж так мучаться!

– Сам справишься, – ответила добрая Мергиона, добросовестно изучая физику в упоре лежа.

На следующее утро стонущих первокурсников снова собрали на стадионе.

– Что, сынки, – первым делом спросил Клинч, – болят руки-ноги?

– А-а-а-у-у-у-а-а! – простонали сынки.

– А все потому, что химии не знаете! Руки-ноги у вас болят оттого, что в них образовалась зловредная молочная кислота. Как ее формула, не знаю, врать не буду, а буду обучать вас способам лечения этой химической заразы. Два круга… Аесли, куда? Два круга за Сеном Аесли!

На сей раз Сен убежал немного дальше, правда, в противоположную сторону.

– Да что ж такое! – чуть не плакал он, сидя на закорках у Дубль Дуба. – Я же не хотел! Они сами побежали!

К концу недели студенты уже знали основы:

– биологии («Движение – это жизнь, так что, сынки, держитесь, сейчас я вам дам жизни!»);

– географии («Вот попадете вы на Северный полюс, как греться будете? Правильно! Три круга по стадиону!».);

– истории («Чему нас учит история? История нас учит, что хилые завсегда вляпываются в какие-нибудь истории. Так что четыре круга по стадиону»);

– и анатомии («Посмотрев на строение тела человека, делаем вывод „В здоровом теле – здоровые внутренности!“ Вывод ясен? Побежали»).

Изучение новых предметов чередовалось с повторением пройденного – вернее, пробеганного.

Сен заметил две странности. Во-первых, после очередного физического упражнения ему всегда становилось легче. Видимо, хочуга тоже не железная. Во-вторых, прыжки, пробежки и прочие телодвижения постепенно начинали как-то удаваться. На «анатомии» он даже сам добрался до финиша, и Клинч торжественно перевел его в третью группу.

– Наверное, – предположил Порри, – ты эту хочугу в энергию перерабатываешь. Глядишь, всю и переработаешь.

В следующий понедельник никто уже не стонал, а на вопрос Клинча «Как самочувствие себя?» – строй бодро отрапортовал: