Урочный час пробил. Скрипнул ключ в замке и надзиратель в темно-синем, несколько поношенном кителе с серебряными пуговицами приказал выходить. В коридоре уже ждал Geleit[9] , каковое слово Робер перевел как «охрана в пути».

Четверку горемык вежливо, но непреклонно, запихали в черную полицейскую карету, тесную и заплеванную. Слава Богу, хоть кандалы не одели! Монброн, впервые в жизни столкнувшийся лицом к лицу с грозной Немезидой, приуныл. Значит, дипломатические представители Третьей Республики появятся в Вормсе не раньше завтрашнего утра. А за ночь он нахватается в тюрьме вшей и заболеет брюшным тифом. Надо потребовать дать телеграмму маменьке, в Париж! Она приедет и запросто разрешит трудности, как обычно и случалось, – взятка начальнику управления или шефу полиции, дорогой подарок имперскому губернатору... Если дать много – они возьмут! Только редкие кретины наподобие Киссенбарта отказываются от денег.

При воспоминании об отвратительном обер-фольгене Робера перекосило. Он предлагал господину следователю целых пятьдесят рейхсмарок золотом, а тот поднял скандал! И, что немаловажно, отметил гнусное происшествие в протоколе, заодно вызвав свидетелей, способных подтвердить попытку господина Робера де Монброна подкупить должностное лицо.

Какая неосторожность! Мало того, что обвиняют в убийстве (нескольких убийствах! С невероятной жестокостью!!), так еще и мздоимствование... Как выкручиваться? Зря, вы, мсье ввязались в авантюру с кладом – номер в гостинице, пусть даже дешевой, гораздо лучше жестких и неудобных тюремных лежанок. Как они правильно называются? Ах да, кажется, нары...

Экипаж, на запятках коего стояли два унтер-офицера полиции, отбыл от управления в сторону окраины, туда, где находились разветвленные пути железной дороги, примыкавшие к главной линии от Страсбурга на Кобленц и Дюссельдорф. На камнях мостовой карету немного потряхивало, оборванцы в картузах угрюмо молчали, а Роберу хотелось заплакать. Неужели Джералд и Тимоти его бросили? А мистер Роу? Тим сказал утром, будто археолог уехал в город заранее, подготовить погрузку на пароход или арендовать железнодорожный вагон, чтобы добраться до границы. Бросили?! Нет, это было бы чересчур!

Как потом Робер ни пытался описывать свое избавление от доли каторжника на галерах, ничего не выходило. Слов не хватало! Настоящее приключение, в духе Жюля Верна или Стивенсона! Полицейская карета вдруг резко остановилась, снаружи донесся непонятный грохот, яростная ругань охранников, выстрелы, неистовое конское ржание, гортанные вопли на языке варваров-туземцев. Задняя дверь экипажа распахивается, в проем врываются яркие лучи предзакатного солнца, знакомая рука Тимоти хватает за ворот и выволакивает наружу. Рядом – невзрачный обшарпанный экипаж, в который тебя забрасывают едва ли не пинком, резкий щелчок бича, недовольный визг лошадей, пронзительный свист в два пальца...

...И бешеная гонка по узким улочкам, перевернутые лотки мелких торговцев, возмущенные возгласы бюргеров. Счастье, что не было никакой стрельбы. Монброн очухался только в тот момент, когда повозка, запряженная парой насквозь беспородных, однако быстрых на ногу каурых лошадок, вылетела к реке, пронеслась мимо длинных облупленных складов или пакгаузов, а каменная мостовая превратилась в ровный деревянный настил. Робер, осмотревшись, понял, что справа сидит незаменимый в острые моменты жизни Тимоти, слева – абсолютно неизвестный тип, внешне подозрительно смахивавший на обитателей покинутого узилища; на козлах еще один, такой же обтрепанный и непривлекательный.

– К-куда? – это был главный вопрос, который мучил Робера. – За нами погоня?

– Нет никакой погони, – хмурясь, серьезно ответил Тимоти, одновременно поглядывая назад. – Пока, по крайней мере. Сиди смирно, неудачник. Мы едем домой.

– Куда – домой? – икнул Монброн. – В Париж?

– Вот олух... Откуда я тебе здесь возьму Париж? Просто домой! Молчи.

Робер немедленно обиделся и замолчал.

Попетляв между пахнущими смолой и углем пакгаузами, экипаж остановился у самой набережной, возле причала, тянущегося на много сотен ярдов вправо и влево. Баржи, буксиры, небольшие пароходы, яхты стояли борт о борт в несколько рядов. Едва Тимоти вытряхнул Робера из повозки, лошади, подбадриваемые кнутом, снова взяли в галоп, и неожиданные спасители, не прощаясь, исчезли в неизведанных далях вормсской гавани.

– Бегом! – рявкнул Тим, увлекая за собой медлительного приятеля. – Не отставать, уши надеру! Сказано, бегом!

Ну, бегом так бегом. Через узкие сходни, какие-то дощатые мостки, замусоренные палубы низко сидящих в воде барж. Робер начал догадываться, как обстоят дела: американец уверенно вел его к довольно крупному речному катеру, стоявшему под полными парами. Густой масляный дым из узкой трубы, темный корпус с единственной белой полоской над ватерлинией, на кормовом флагштоке – черно-бело-красный тевтонский флажок, несколько припорошенный угольной пылью. Белая застекленная рубка.

Тимоти спрыгнул на палубу катера, носившего пышное наименование «Karl der GroЯe» – «Карл Великий», выведенное на корме готическими буквами, подал руку Монброну и взревел:

– Отваливаем! Парни, отваливаем, быстро!

Ойген, стоявший на баке, кивнул, сноровисто выбрал швартовочный линь, отбросил его, и...

И «Карл Великий», торжествующе пыхтя, медленно двинулся к середине реки, нацеливаясь к югу. Над седым Рейном взвизгнул гудок, оповестив великую реку, что сокровище древних королей покидает Вормс. Теперь уже навсегда.

– Такие организации называются умным словом «профсоюз». Доводилось слышать?

– Да, наверное... – неуверенно ответил Робер, прихлебывая крепчайший напиток, составленный наполовину из кофе, наполовину из бренди. – Я читал в «Монд» и «Фигаро». Это какие-то незаконные объединения рабочих.

– Эх, не жил ты в Америке! Короче, благодари за свободу и нынешнюю речную прогулку господ социалистов и мистера Реннера, – Тимоти неприлично ткнул пальцем в моментом засмущавшегося Ойгена.

Компания в полном составе собралась в единственной каюте «Карла Великого» подкреплять расшатанные нервы спиртным и праздновать счастливое избавление мсье Монброна от заточения. Говорить приходилось громко, ибо сразу за перегородкой громыхала и шипела паровая машина корабля.

– Социалистов? – уныло переспросил Робер. Он напрочь устал от неожиданностей и отнесся к этому сообщению Тима с философским спокойствием. – Много заплатили?

– Пятьсот марок. Не шуточки! Угораздило же тебя...

– Наш друг ни в чем не виноват, – вступился за Монброна лорд Вулси. – Отправься в полицию ты или я, результат был бы аналогичен. Тим, не мелочись, в конце концов, деньги не играют большой роли.

Доктор Шпилер кашлянул, тряхнув русоволосой головой:

– У вас, господа, это называется «мелочиться»? Пятьсот рейхсмарок – мой годовой доход, как врача с дипломом Гейдельберга. И то если очень повезет. Впрочем, оставим. Тимоти, может быть, опишешь, как прошло освобождение нашего графа Монте-Кристо?

– Нет, все с самого начала! – незамедлительно потребовал Робер. – Про корабль, социал-демократов и, наконец, про то, куда мы плывем! И почему с нами нет мистера Роу? Надеюсь, вы не забыли взять мои вещи из отеля?

Тим невнятно прошептал в адрес компаньона несколько словечек, имевших отчетливый биологический подтекст, отвесил Роберу легкий подзатыльник, но все-таки пустился в объяснения.

Прежние знакомства Ойгена Реннера, всю прошлую навигацию трудившегося подсобным рабочим в порту Вормса, оказались не просто полезными, а спасительными. Ойген привел Тима в гавань, быстро нашел кого-то из старых знакомых, а спустя полчаса мистер О’Донован предстал перед очами усатого пожилого дядьки, имевшего вес в здешнем профсоюзе. Проблема была изложена с техасской деловой краткостью.