– Милорд?

– Ты... Точнее то, что в тебе... Я это говорю ему. Хаген, если ты слышишь – помоги. Полагаю, только ты знаешь, как обуздать тварь. И... Мне надо поговорить с тобой по очень важному поводу. Как можно быстрее.

Ойген, немного озадаченный, посидел с минуту молча, а потом сказал:

– Знаете, сударь, он, по-моему, услышал. Не объяснишь человеческим языком, но во мне будто что-то перевернулось. И я боюсь его.

– Не надо, – наивозможно мягко сказал доктор. – Он не причинит тебе вреда. Хаген – наш единственный союзник. И нет ничего опасного в том, что он живет в тебе как... как...

– Как глиста? – с милой деревенской непосредственностью уточнил Реннер. – Правильно?

– Э... Почти. Точнее, совсем не так. Словом, не бойся его. Если получится, попытайся с ним поговорить. Вдруг вы подружитесь?

– Док, вы законченный псих, – прямо заявил Тимоти. – Хотя, один черт знает, что мы выкопали на Рейне. Но это, клянусь, интересно! Ойген, слышишь, капитан зовет! А мы обещали помогать. Поднялись, побежали!

Джералд молча позавидовал. Тим, старший и любимый сын миллионера (имевший, впрочем, самые плебейские из всех плебейских корней – ирландец!), наследник и держатель почти половины акций компании «Техаско О’Донован Ойл», никогда не бегал от черной работы, на раскопках возился вместе с поденщиками в глине и грязи, курил с ними дрянные папиросы и пил вонючий ром... А теперь он фактически превратился в оптимистичное знамя провалившейся концессии, обретшей клад, а с ним и проклятие древнего чешуйчатого ящера, полубога, Духа Разрушения, Фафнира.

Тимоти южанин, техасец, оставшийся тем, кем и воспитали – конфедератом, ненавидящим янки, работягой и взбаломошным авантюристом в духе как недавних, так и давно забытых предков. Папашины миллионы его не испортили. Американский ирландец – не тупой янки, а именно ирландец-конфедерат с Юга, – кто может быть бесстрашнее и наглее? Только ирландец австралийский, и то не всякий...

Ему можно завидовать. Никакой утонченный лорд Альбиона не сумеет одновременно выдержать два образования – британского чопорно-колледжского и американско-техасского, пиратского. Тим выволок на своем горбу и то, и другое, став самым незаменимым членом команды лорда Вулси. Нахальный, склонный к безумным аферам, любящий покрасоваться и пострелять, и одновременно вполне свободно говорящий на трех языках великих мировых империй – французском, немецком и русском; запомнивший пресловутый бином Ньютона, способный легко договориться как с самым утонченным маркизом, так и с грязным клошаром из гавани провинциального германского городка... За такими людьми будущее? Возможно. Но уж точно не за вымирающей аристократией, владеющей только громкими именами предков, бесполезными банковскими счетами, причем постоянно тающими, и ничем не обоснованной гордыней наследников феодальных князей.

На сией грустной ноте лорд Вулси закончил размышления о смене старой аристократии на новую, и решился пройти на палубу. Капитан Пфеффер как раз подгонял свое небольшое судно к причалу. Ойген, Тим и совсем молодой матрос-кочегар (кстати, приятель Ойгена по старой работе), представившийся Вольфом Лаубом, готовили длинные вервия, по-морскому именующиеся «швартовами».

В полутьме вырисовывались контуры города и господствующий над черепичными крышами колючий двузубец готического собора.

«Карл Великий» прибыл на кратковременную ночную стоянку в Мангейм, княжество Вюртемберг, входящее в состав обширных земель Германской империи.

Можно удивляться сколько угодно, но ночь с 29 на 30 марта прошла абсолютно спокойно. Появления сверхъестественных существ не отмечалось, с Ойгеном никаких пертурбаций не происходило – Хаген словно глубоко уснул. Полиция на борт «Карла» не заглядывала... «Тишь, гладь и Божья благодать», как высказался Тимоти. В соответствии с вечерней договоренностью дежурили по двое, тщательно наблюдали за опасным ящиком и природными явлениями вообще, однако за время с полуночи до пяти утра не произошло ничего страшнее кратковременной весенней грозы, нагнанной ветром с запада, и получасового ливня.

Едва рассвело, капитан поднялся, проворчал, что недолго прогуляется по гавани, и отбыл, приказав Ойгену и матросу разводить пары – по возвращении герра Пфеффера судно немедленно выходит в дальнейшее (и уже недолгое) плавание. К полудню благородные господа непременно окажутся в Страсбурге.

Капитан, как и обещал, пришел совсем скоро, молча перебросил лорду Вулси пачку перевязанных бечевкой утренних газет и направился прямиком в рубку. Еще через двадцать минут «Карл Великий» довольно резво шел к месту слияния Рейна и Ягста, а Джералд созвал чрезвычайное собрание концессии. Повод был настолько значительный, что игнорировать поступившие новости было бы преступной самонадеянностью.

Газеты, зачем-то доставленные капитаном Пфеффером, в абсолютном большинстве являлись дешевыми утренними листками, из серьезных изданий выделялось только «Берлинер Рундшау», представляющее вполне уважаемую буржуазную прессу. За пухлого «Берлинского обозревателя» первым делом и взялся милорд, процитировав вслух крупный заголовок на первой странице:

– «Варварское избиение монахов в Рейнланд-Пфальце», – Джералд закашлялся и обвел взглядом притихших соратников. – Это про нас. Не хотите взглянуть на иллюстрации?

Соратники, конечно, хотели. Рядом с обширной статьей, повествующей о душераздирающей кровавой драме в провинциальном аббатстве, красовались выполненные умелым графиком портреты самого милорда, Тимоти и Робера Монброна. За сведения о местопребывании злодеев полиция сулила вознаграждение в двести пятьдесят рейхсмарок.

– Дешево нас оценили, – фыркнул Тим. – Но насколько же быстро сработано! Суток не прошло! Акулы из «Нью-Йорк таймс» обрыдаются от зависти!

Статья была интересной во многих аспектах. Во-первых, действия шайки, возглавляемой неназванным «английским аристократом, известным в Европе противозаконными авантюрами», были мотивированы, как «стремление похитить ценнейшие древние рукописи, хранившиеся в аббатстве Святого Ремигия». Во-вторых, в составе банды имелся «кровавый маниакальный убийца» (замечался высокий слог господина Киссенбарта), каковой «со звериной жестокостью расправился с попытавшимся остановить разбой шестнадцатилетним послушником». В-третьих, жертвой налетчиков, ранним утром обрушившихся на монастырь, был назван «известный британский ученый-археолог Уолтер Ричард Роу, безжалостно зарезанный кинжалом прямиком в храме аббатства». Потерпевшими одновременно числились трое монахов, якобы оказавших сопротивление и застреленных «разыскиваемым в САСШ за многочисленные преступления гангстером по кличке „Тим“». Похищены несколько старинных рукописей и инкунабул, которые, наверняка будут подпольно проданы нечистым на руку бессовестным коллекционерам. Полиция Рейнланд-Пфальца и прилегающих земель проводит тщательное расследование и розыски опасной вооруженной шайки.

– Здорово! – не без доли восхищения воскликнул знаменитый гангстер по кличке Тим. – Джералд, можно оставить на память? Предъявлю папочке, будет гордиться!

– Тимоти, глупые шутки сейчас неуместны, – огрызнулся милорд. – Очень странная, я бы даже сказал, удивительная статья.

– А мистера Роу правда убили? – разинул рот Монброн, сразу принявший бледный и напуганный вид. – Значит, вы говорили неправду? Будто Роу уехал?

– Только без слез! – немедленно толкнул Робера Тимоти. – Потом расскажу. Джералд?

– Странность вот в чем... – огладив бакенбарды начал лорд Вулси. – Наши имена не названы, лишь мистера О’Донована мельком упомянули. Далее: о судьбе отца Теодора ни слова, равно как и о двух его приспешниках, умерших в подвале дормитория. Мистера Роу представили в качестве невинной жертвы. Самое главное в другом. Статья появилась в утренней газете, следовательно, набиралась и была передана телеграфом в местную типографию вчера днем или вечером. Значит, аббата освободили утром и он начал лихорадочную деятельность по нашим поискам. Не удивлюсь, если это сочинение, – Джералд постучал пальцем по лежавшей на столе газете, – написано лично его высокопреподобием. Особо отмечу: в тексте не упоминается о вчерашнем аресте Робера и его громком освобождении. Меня это в очередной раз наводит на дурные мысли.