Молодая женщина подошла к лейтенанту и выдала одну из листовок ему. Тот с интересом изучил текст, затем спрятал листок в карман, глянул на часы и стал выстраивать в шеренгу выходившее из сортира пополнение. Молодняк снова был пересчитан по головам, построен в колонну и куда-то зашагал мимо притихших пассажиров. Многие из новобранцев выглядели, как розыскиваемые житомирскими представителями Христа целевая аудитория, однако погоны лейтенанта и развевавшиеся на ветру коленки спортивных штанов указывали на то, что призванные на защиту Родины алкоголики и наркоманы смогут позвонить по указанному на листовке номеру только через год – если, конечно, доживут до дембеля и узнают номер.

– Не будет у вас зажигалки?

Обращавшийся ко мне голос принадлежал похожему на студента парню с наушниками, на которого я обратил внимание еще в Киеве. Зажигалка у меня была, он прикурил и сказал, что его зовут Денис, но он привык к тому, что его называют Дэн. Я назвал себя, мы разговорились и после сигнала к отправке вернулись в автобус хорошими знакомыми.

– Учишься в Германии? – спросил я, когда автобус вырулил с парковки автовокзала. Вещи, которые были на Дэне, выглядели как привет из немецких супермаркетов.

– В Берлине, – ответил Дэн. – В колледже, на экономическом факультете.

– А почему на экономическом?

– Я денег от жизни хочу, много денег. А если хочешь денег, нужно идти учиться туда, где учат их зарабатывать. Плюс у меня способности есть, я много раз проверял.

– Подрабатываешь?

– Без этого никак. Есть один ресторанчик на Hackescher Markt, я там официантом работаю.

– Хватает?

– Вполне. Особенно, когда сезон – туристов полно, а у нас там пиво, кресла на воздухе, живая музыка. В общем, только успевай бегать.

– А когда сезон?

– Летом, когда тепло.

– А куда потом?

– Закончу – в корпорацию устроюсь. Я молодой, знаю, английский, немецкий и русский, не пропаду.

– А бизнес открыть не хочешь?

– Можно, только это непросто. Идея нужна, а ее у меня пока нет. Если у тебя есть скажи – мне в Германии пригодится.

Я кивнул и на некоторое время задумался. Идей для бизнеса у меня было сколько угодно, но я никогда не думал о том, чтобы стать предпринимателем в Украине. Это было почти то же самое, что объявить войну государству, не говоря уже про потенциальных конкурентов, а свой душевный покой я ценил намного больше денег. Впрочем, это не означает, что мне стоит подражать – в Украине хватает людей, которые сумели заработать большие деньги благодаря своему уму и таланту. Меня всегда занимал вопрос – насколько успешны они были бы в богатой и благополучной стране вроде Германии или Швейцарии, где не нужно давать взятки сотрудникам управления по борьбе с организованной преступностью, бороться с прокуратурой, жадным заместителем мэра и годами дожидаться возвращения налога на добавленную стоимость.

– Открыть бизнес в Германии легко?

– Несложно, особенно мне. Я ведь практически местный, живу там с трех лет, у меня гражданство, даже в армии успех послужить.

– С трех лет? А по-русски говоришь без акцента.

– Это все родители, ну и немного приятели. Мы ведь в Нюрнберге в русском районе жили, там сейчас каждый десятый из бывшего Союза.

– Здорово! А как в армии, не мешало?

– Нет, хотя эмигрантов там немного – немцы в основном служат. По крайней мере, у нас так было.

– Долго служить?

– Девять месяцев. Хотели меня оставить, можно было и про офицерские курсы подумать, но не захотел я – платят солдату негусто по нашим меркам. Но я не жалею, что пошел.

В биографии этого парня был один пробел, который не давал мне покоя, и я решил восполнить его немедленно.

– Слушай, ты не обижайся, но как ваша семья в Германию попала? На немца ты непохож, на еврея – тоже…

В евреях я разбирался – благо, сам был евреем.

– Тут, Сергей, военная хитрость помогла. В начале 90-х мы в Одессе жили, а мой папа машины из Германии гонял. И вот, как-то занесло его в Нюрнберг. Идет он себе по городу и вдруг натыкается на какой-то еврейский дом – не то синагога, не община. И тут он вспомнил, что читал статью о том, как определить еврейские корни. Есть такие законы?

– Есть. Для наглядности можно израильский «Закон о возвращении» почитать.

– Вот-вот. Папа еврей на одну четверть – по бабушке. И как-то так получилось, что у него были при себе документы, которые это подтверждают.

– И что дальше?

– Зашел папа в здание и видит – молитва идет. Ему дали кипу и молитвенник. Простоял он до конца молитвы и шевелил губами – как будто молился. Хотя Б-г его знает, может, и в самом деле молился, чтобы из Украины удрать получилось. А как закончилась молитва, он к раввину подошел и вопрос задал: «Правда ли, господин раввин, что у нас, евреев (Дэн подмигнул), еврейство по материнской линии определяется?» «Правда», – говорит раввин. Тут папа вывалил на стол свои документы и попросил, чтобы ему справку выписали на немецком, – что он на самом деле еврей, а никакой не русский, как в советском паспорте было написано. Раввин подумал, и справку отцу сделали.

– И что дальше?

– А дальше отец поехал в немецкое посольство в Киев, показал эту справку и нам без лишних вопросов разрешили в Германию уехать – как самым крутым евреям.

Я сделал два больших глотка из пакета с яблочным соком и занялся изучением окрестного пейзажа. Практически все пассажиры уже проснулись и чтобы развлечь их и заодно подготовить к ужасам пересечения границы, водитель врубил «Код да Винчи». Шел автобус небыстро – до самого Львова шел Великий Дорожный Ремонт, вызванный надвигающимся Чемпионатом Европы по футболу. Дорогу полировали турки, у которых по сравнению с местными работягами, было два неоспоримых преимущества – они не пили и не воровали строительные материалы. Продвигалась работа медленно – было видно, что ее начали всего несколько недель назад, хотя се знали, что по документам новую дорогую прокладывают уже полтора года. На обочинах стояли усатые турецкие мастера и желтые асфальтоукладчики,  которые выглядели как участники неизвестного Шумахеру и Алонсо Grand prix Zhitomir, где нет победителей, а про машины, которые сошли с дистанции, не говорят в новостях.

Автобус медленно приближался к польской границе 1939 года. На карте этой границы уже давно нет, а лежащие за ней города давно перестали быть польско-еврейскими островками среди моря украинских крестьян, однако в наших мозгах по-прежнему остается красная черта, которая разделяет даже тех, кто живет в городах, расположенных по соседству. Лучше всего об этом сказал мой отец, инженер-транспортник, всю жизнь возившийся с трамваями и троллейбусами.

– Там совсем другие люди, сынок, – сказал он мне, когда я усомнился в том, что жители Винницы и Тернополя так сильно отличатся друг от друга.

Ты уверен? – спросил я – Да, наша родная Винница окончательно отошла к Советскому Союзу в 1920-ом, Тернополь – в 1939-ом, но ведь с тех пор прошло столько лет, были репрессии, войны, выселение поляков и немцев, еврейская эмиграция, Украина стала независимой, дикий капитализм…

– Все это ерунда, сынок – люди не одинаковы. Однажды у нас, в Виннице, троллейбус сломался. Дело было поздно вечером, так что отбуксировать его в депо смогли только на следующее утро. И что ты думаешь – за ночь какие-то сволочи вынесли из троллейбуса все, что смогли, даже рукавицы водителя забрали. А через пару недель такая же история была в Тернополе – мне главный инженер местного депо рассказывал. Так чтоб ты знал – за ночь в троллейбусе ничего не пропало, даже мелкие деньги остались на месте. Вот так.

Нашей следующей остановкой был город Ровно, до 1939 года входивший в состав Польши. Я знал стариков, живших здесь до войны: они с удовольствием рассказывали о мирной спокойной жизни и еврейской футбольной команде «Хасмонея». К сожалению, после войны Ровно превратилось в безликий советский областной центр, главной достопримечательностью которого стали воспоминания его жителей. Более того, мои приятели, выросшие в Ровно, категорически не советовали посещать родной город в качестве туриста. Этот совет я помнил и поэтому бывал в Ровно исключительно проездом.