В промышленно развитых странах с разумными свободами пресса может выделить достаточные средства для нападения на отдельную систему или цель. Она может хорошо финансировать, может нанимать экспертов и получать доступ к информации. И если журналисты полагают, что их дело правое, они могут рисковать. (Конечно, журналисты, которые устроили Уотергейтский скандал, попадают в эту категорию.) Журналисты в Соединенных Штатах и других странах оказывались в тюрьме, защищая то, что им представлялось правильным. Некоторые даже умерли ради этого.

Организованная преступность – это гораздо большее, нежели итальянские мафиозные «семьи» из фильмов Фрэнсиса Форда Копполы. Это – глобальный бизнес. Русские преступные синдикаты действуют как в России, так и в Соединенных Штатах. Азиатские преступные синдикаты действуют как дома, так и за границей. Колумбийские наркокартели также интернациональны. Нигерийские и другие западноафриканские синдикаты захватили 70% чикагского героинового рынка. Польские гангстеры занимаются угоном дорогих машин в Соединенных Штатах и на кораблях переправляют их в Польшу. Конечно, случаются войны между соперничающими группировками, но хорошо развито и международное сотрудничество.

Объекты бизнеса организованной преступности не изменились за многие столетия: наркотики, проституция, ростовщичество, вымогательство, мошенничество, азартные игры. Использование современной технологии идет двумя путями. Во-первых, это – принципиально новая сфера криминальной деятельности: преступники применяют средства взлома, чтобы ворваться в компьютеры банка и украсть деньги; перехватывают идентификационные коды сотовых телефонов и перепродают их; они занимаются компьютерным мошенничеством. А во-вторых, это – присвоение личности, развивающаяся область; здесь лидируют китайские банды. Конечно, электронное воровство более выгодно: один крупный чикагский банк в 1996 году потерял 60 тысяч долларов из-за грабителей и 60 миллионов долларов из-за мошенничества с чеками.

Воровские шайки используют компьютеры и в своем основном бизнесе. Легко организовать незаконные азартные игры: сотовый телефон позволяет букмекерам работать повсюду, а быстродействующие компьютеры могут стереть все следы в считанные секунды. И отмывание денег становится все более и более тесно связано с компьютерами и электронными платежами: перемещение денег с одного счета через другой на третий, изменение реквизитов, маскировка происхождения денег – перемещение их через страны почти не оставляет следов.

В отношении к риску организованная преступность – это то, что получается при объединении преступников-одиночек в организацию, обладающую большими деньгами. Эти парни знают, что для того, чтобы сделать деньги, нужно их немного потратить, и вкладывают капитал в сулящее прибыль нападение на финансовую систему. У них минимальная квалификация, но они могут купить ее. У них минимальный доступ, но они могут купить и его. Они готовы пойти на больший риск, нежели преступники-одиночки; иерархия преступного синдиката часто вынуждает тех, кто стоит ниже, брать на себя самый большой риск, и защита, предоставляемая синдикатом, делает этот риск более терпимым.

В интересующем нас аспекте полицию можно рассматривать как разновидность национальных разведывательных организаций, за исключением того, что она хуже финансируется, хуже оснащена технически и сосредоточена на борьбе с преступлениями. Тем не менее надо понимать, что от того, насколько благополучна страна, проводятся ли в ней демократические выборы, «борьба с преступностью» может включать в себя целый ряд вещей, обычно не связанных с установлением правопорядка. Возможно, полиция подобна прессе, но имеет лучшее финансирование и читателей, которых интересуют только истинные истории преступления. Или можно думать о полиции как о промышленном конкуренте организованной преступности.

В любом случае полиция обладает достаточными финансированием и квалификацией. Она, в общем, не склонна к риску – никакой полицейский не хочет умереть за свои убеждения, – но так как законы на ее стороне, то вещи, которые являются рискованными для некоторых других групп, могут быть менее опасны для полиции. (Наличие ордера, например, превращает подслушивание из опасного нападения в допустимый инструмент сбора улик.) Первичная цель полиции – сбор информации, которая может быть использована в суде.

Но полиция не должна нарушать закон. Фундаментальное предположение заключается в том, что мы доверяем государству защиту нашей частной жизни и надеемся только на мудрое использование власти. В то же время истина в том, что по большей части злоупотребления регулярны и бывают значительными. Поток незаконных прослушиваний ФБР во Флориде и их утаивание получили некоторое освещение в прессе в 1992 году; было еще 150 или около того незаконных прослушиваний Лос-Анджелесским полицейским управлением. (Конечно, не обошлось без наркотиков: один человек сказал, что война против наркотиков, кажется, является основным паролем к американской Конституции.) Джон Эдгар Гувер регулярно использовал незаконное прослушивание для сбора сведений о своих врагах. А 25 лет назад действующий президент использовал незаконные подслушивания в попытке остаться у власти.

Дела, кажется, изменяются к лучшему со времен Гувера и Никсона, и у меня есть много причин надеяться, что возврата к старому не будет. Но риск остается. Технология развивается медленно, а намерения меняются быстро. Даже если сегодня у нас есть уверенность, что полиция будет придерживаться законодательства, вести подслушивание, только когда необходимо, получать все необходимые ордера и вообще вести себя, как положено государственной службе, – мы ничего не знаем о завтрашнем дне. Кризис, подобный тому, который привел к преследованию подозреваемых коммунистов в эпоху Маккарти, может снова наступить. Данные переписи в соответствии с законом не предназначены для использования в любых других целях. Даже в том случае, когда они использовались американцами для обнаружения японцев, проживающих в Америке, и помещения их в концентрационные лагеря во время Второй мировой войны. Организация с устрашающим названием «Комиссия суверенитета Миссисипи» шпионила за тысячами активистов движения за гражданские права в 1960-е годы.

ФБР использовало незаконное прослушивание, чтобы шпионить за Мартином Лютером Кингом-младшим. Национальная инфраструктура «открытого ключа» может предшествовать национальной регистрации шифрования. Как только появится новая технология, всегда будет искушение использовать ее. И едва ли гражданская активность создаст механизм удержания полиции в предписанных ее статусом рамках.

Эта категория охватывает широкий диапазон идеологических групп и индивидуумов – как внутренних, так и международных. Здесь нет места для рассуждений на тему морали: террорист – это истребитель свободы других людей. Террористические группы обычно мотивируют свои действия геополитикой или (что еще хуже) этнорелигией – «Хезболлах», «Красные бригады», «Светлый путь», «Тигры Тамила и Ламы», IRA, ETA, FLNC, PKK, UCK, – но они могут быть движимы и моральными или этическими убеждениями, вроде таких, как Earth First и группы радикалов, ратующих за запрещение абортов.

Эти группы вообще больше сосредоточены на причинении вреда, чем на сборе информации, так что их действия по большей части приводят к дестабилизации и полному разрушению. В то время как их долгосрочные цели – обычно нечто невразумительное, вроде восстановления материка Гондвана или возвращения всех коров в дикое состояние, их ближайшие цели – это месть, хаос и кровавая реклама. Хотя больше всего им нравятся бомбы, они не брезгуют и похищениями людей. Когда с неба падает самолет или оказывается разнесенной в пыль клиника по прерыванию беременности, возникает большой международный ажиотаж. Но в конечном счете эти парни поймут, что гораздо большего результата можно достичь, если научиться заставлять диспетчеров аэропорта О'Хара направлять самолеты друг на друга. Или что если они смогут взломать систему бронирования авиабилетов, чтобы выяснить, каким рейсом вылетит на юг Франции делегация Конгресса этим летом, то их террор будет намного эффективней.