Его везли! Она не ослышалась?

Долго раздумывать об этом Касс не пришлось. Днем опять явился полковник – на сей раз один. Он закрыл за собой дверь и сел у кровати Касс. Протянул ей дощечку с листом бумаги. В нижней части листа была проведена линия.

– Это ваше заявление об уходе.

– Из больницы?

– Нет, капрал. Из армии.

Касс попыталась сесть.

– Сэр, я, конечно, плоховато соображаю из-за морфия, но я что-то не помню, чтобы высказывала желание уйти из армии.

Полковник бросил на нее многозначительный взгляд.

– Неужели капрал забыла, какой выбор ей был предложен? Либо военный трибунал по делу о нанесении увечий гражданскому лицу по неосторожности, наказание – до двадцати пяти лет в военной тюрьме; либо простое увольнение в связи с личными обстоятельствами.

Вот оно что.

– Теперь, после того как я услышала об этом от полковника, я что-то такое начала вспоминать. Наверно, морфий действует на память.

– Случается. Распишитесь здесь, здесь и здесь.

– Не следует ли мне вначале посоветоваться с военным юристом?

– Коуэн, – сказал полковник с долей сочувствия в голосе. – Есть люди, которые хотели прибить вашу содранную кожу к дверям одного пятиугольного здания в Вашингтоне. Если бы не капитан Дримпильский и конгрессмен Джепперсон, вороны сейчас доклевывали бы ваши останки. Я, наверно, резко выражаюсь, но мне хочется довести до вашего сознания суть. Вы поняли меня?

– С кристальной ясностью, сэр, – вздохнула Касс.

Когда полковник уходил, она спросила его вдогонку:

– А медаль «Пурпурное сердце» мне дадут?

Бывшего капрала Кассандру Коуэн не встречали на родине ни толпы, ни надписи «ПРИВЕТ ГЕРОЮ!».

Люди, казалось, не знали, как себя с ней вести: то ли подмигивать (Трахалась с конгрессменом на минном поле!? Ну, ты даешь!), то ли осуждать (Вот шлюха!), то ли сочувствовать (Слава богу, ты, осталась жива, но, пожалуйста, никаких больше минных полей!). К концу первой недели, проведенной дома, Касс покрасила свои красивые светлые волосы в цвет «миссисипского ила», купила дешевые очки с простыми стеклами и целые часы стала проводить перед зеркалом, пытаясь сделать себя неузнаваемой даже для собственной матери. Ходила в библиотеку читать статьи о пластической хирургии.

Когда Касс однажды вышла из ванной после очередной домашней гримировки, глаза ее матери округлились.

– Ну как? – спросила Касс.

– Ты выглядишь… Господи, как хорошо, что ты вернулась.

– Мама. Я прошла общую боевую подготовку. Я могу убить мужчину голыми руками. Скажи мне. Я выдержу.

– Радость моя, ты выглядишь замечательно. Прямо как та киноактриса.

– Какая киноактриса?

– Которую арестовали за кражи в супермаркете.[25] Ее тогда сфотографировали… Вообще-то она очень миловидная…

Вскоре из Министерства обороны пришло письмо, что ввиду обстоятельств своего увольнения Касс теряет право на оплату учебы. Йельские тоже явно не жаждали видеть ее в числе студентов. Касс на неделю похоронила себя в своей комнате, где в равной пропорции глядела в потолок и на телеэкран.

Однажды позвонил отец. Мать постучалась и вошла с беспроводной телефонной трубкой, которую держала так, словно извлекла из канализационного отстойника.

– Это ты, золотко? Привет! Как поживает моя дочура?

Голос был по-калифорнийски жизнерадостным, как будто в жилах у отца тек сплошной гранатовый сок. Они не говорили полтора года.

– Нормально, – сказала она.

– Я слышал, у тебя там было маленькое происшествие.

– Да.

– Зачем ты вдруг поехала по минному полю?

– Долго рассказывать, папа.

– Мы из-за тебя переволновались.

– Мы?

– Да. Собственно, из-за этого я тебе и звоню. Во-первых, звоню, чтобы узнать, как твои дела. Но во-вторых… – Вот она, манера технарей. К концу разговора можно дойти и до «двенадцатых». – У меня для тебя новость. Я собираюсь жениться… Ты слышишь меня?.. Золотко?

– Я тебя слышу.

– Ее зовут Лиза. Она замечательная. Ей не терпится познакомиться с тобой. Я ей все о тебе рассказал.

– Папа…

– Что, золотко?

– Положи трубку.

– Без проблем. Позвоню тебе на днях. У нас тут все идет отлично. Скоро начну посылать тебе деньги. Как только смогу. На этот раз дело выгорит. Мы близки к цели. Чао.

Без проблем?.. Чао? В Коннектикуте он таких выражений не употреблял.

Она опять уставилась в потолок. Потолок, оказывается, – интересная штука, если достаточно долго смотреть. При хорошей медикаментозной поддержке он заткнет за пояс даже Сикстинскую капеллу.

Однажды, под конец третьей недели затворничества, она включила телевизор и увидела, как конгрессмен Ранди подъезжает к Капитолию в первый после вынужденного перерыва рабочий день. Там его опять ждала огромная толпа. Большой плакат возвещал прибытие АМЕРИКАНСКОГО ПАТРИОТА. Ранди вышел из машины на двух костылях, сделал свой теперь уже фирменный жест (большой палец вверх) и удостоился громовых аплодисментов примерно полусотни человек, ожидавших его на ступенях Капитолия. Касс должна была признать: смотрелось выигрышно. Не каждый день политического деятеля чествуют как живого героя.

Стояли лидеры как большинства, так и меньшинства палаты. Они приветствовали его в таких выражениях, от каких покраснел бы и генерал Макартур. Когда Ранди наконец позволили говорить, оба встали рядом с ним, чтобы попасть в кадр. Помощники капитолийских депутатов называют этот прием паразитированием.

– Благодарю вас, – сказал конгрессмен Ранди. – Благодарю вас, коллеги, дорогие друзья, американцы, за этот замечательный прием! И позвольте мне от всей души заявить: как же это хорошо – вернуться к работе!

Оглушительные аплодисменты и возгласы. Касс пялилась в немом изумлении. Напоминало документальный телефильм о городе в Индии, где по улицам носили пятисотлетнюю мумию какого-то святого и люди в религиозном экстазе откусывали у нее пальцы ног. Так, чего доброго, он потеряет и вторую конечность. Того и гляди, предложат переименовать в его честь Национальный аэропорт имени Рейгана.

– Я хотел бы сказать, – продолжал он, когда шум немного утих, – я хотел бы сказать храбрым мужчинам и женщинам, которые несут военную службу за рубежом: мы ценим ваши жертвы!

Рев толпы.

– Мы никогда о вас не забудем!

Еще более громкий рев.

– И мы будем биться за вас здесь, как вы бьетесь за нас там!

Но что это за птичья стайка на заднем плане? Белые голуби? О, господи. Они выпускают из клетки белых голубей на ступенях Капитолия! Зачем мелочиться? Зачем баллотироваться в сенат? – подумала она. – Почему сразу не объявить себя императором? Какая-то прямо небесная фотосессия. Будут изучать в пиар-академиях столетия спустя. Вот он, хромая, отходит от трибуны. У женщин слезы на глазах. И что – музыка? Да, музыка. «Рожденный в США» Брюса Спрингстина. Да какие там выборы – просто пронесите его на руках по Пенсильвания-авеню и посадите в Овальном кабинете. Касс выключила телевизор и снова уставилась в потолок.

Она провела у себя в комнате и следующую неделю – выходила только в туалет и перехватить что-нибудь на кухне. Питалась главным образом рисовыми хлебцами, запивая их содовой. Лицо стало бледно-восковым, на волосах оставили след восемь разных красок. Наконец мать не выдержала и вошла к ней.

– Ты что, собираешься кого-нибудь убить?

– Что? – переспросила Касс, глядя в потолок.

– Ты ведешь себя так, что я не удивлюсь, если в один прекрасный день позвонит репортер и скажет: «Миссис Коуэн, ваша дочь только что застрелила президента. Ваши комментарии?»

– Интересная идея. Надо подумать.

– Кассандра, не разговаривай со мной так.

– Мама. У меня нет сил никого убивать.

– Ты выглядишь как персонаж из книги Энн Райс.[26] Жуткий образ жизни. Нездоровый. Ты неделю не выходила на свежий воздух. А эта комната… Здесь же пахнет!