Роман говорил, продолжая покусывать виноградную гроздь, и при этом ласково трепал по загривку прильнувшего к нему дога. Было похоже, что его вопросы скорее подсказаны кем-то другим, и этот другой — вернее, другая — была тут же. Григорий видел, как горят темные очи юной жены Романа, как внимательно она смотрит.

Священник сразу понял, кто этот веселый белокурый юноша с румяными щеками и атлетической фигурой и кто его дивно прекрасная спутница с огромными глазами и черными косами, уложенными короной на голове. О ней многое рассказывали в Царьграде. И хотя после брака с наследным царевичем она взяла благородное имя Феофано, многие помнили ее простой прислужницей в трактире, когда она ходила с подносом и отзывалась на плебейское имя Анастасо. Но однажды эта чернокосая красотка приглянулась легкомысленному Роману и завладела его сердцем настолько, что он вопреки воле родителей сделал ее своей венчанной супругой. Еще говорили, что Феофано не только дивно красива, но и очень умна. По крайней мере то, как она смотрела на Григория — внимательно, изучающе, цепко, при этом прикрывая интерес известной долей спокойного высокомерия, — указывало, что эта дочь трактирщика знает, как себя вести, чтобы произвести впечатление и не вызвать нареканий. А еще Григорий отметил, что если Константин и патриарх почти не обратили на Феофано внимания, то Никифор и его племянник Иоанн Цимисхий смотрели на нее с немым восхищением. И, видит Бог, она стоила того!

Тем не менее особо об этом Григорий не задумывался. Появление молодой венценосной четы подсказало священнику, что его призвали не только для того, чтобы вопрошать о готовности или неготовности язычницы Ольги к вступлению в купель. Их интересовала ее странная спутница — ведьма. После того, что недавно случилось во Влахернском храме, весь город только и говорил о чародейке русской княгини. Причем эта новость уже обросла самыми невероятными подробностями: мол, ведьма прямо в храме превратилась в крылатого демона, летала над головами верующих, пока не погасила все свечи, не осквернила все иконы, и лишь тогда выпорхнула в окно, и теперь никто не ведает, где она.

Император при неожиданном появлении сына и невестки не выказал волнения или возмущения, только его мраморные щеки слегка порозовели, что указывало на сдерживаемый гнев. Ибо хоть император и давал понять, что Григорий, будучи греком по происхождению и священником христианской Церкви, остается его подданным, но все же был достаточно проницателен, чтобы уразуметь — тот слишком долго служил при русской архонтессе и слишком был к ней приближен, чтобы не стать ее человеком. Поэтому он и сказал без обиняков:

— Каково бы ни было наше почтение к мудрой правительнице варваров Эльге, как бы мы ни желали лицезреть ее при нашем дворе, мы не можем допустить встречи, пока при ней ее демон.

Это же подтвердил и патриарх:

— Святая Церковь всегда боролась с нечистью. А спутница архонтессы явила себя многим взорам именно как дьяволица, которая смутила и напугала наших подданных и осквернила наш храм. Так что пока досточтимая Эльга не отдаст ее на суд Церкви, не может быть и речи о том, чтобы ее приняли при дворе нашего богоизбранного императора.

Григорий покорно склонился, сказав, что передаст эти слова своей госпоже.

Его выводил из покоев все тот же спафарий Агав, по бокам шли охранники в алых палатийных накидках поверх доспехов. Григорий подумал, что в подобном лабиринте переходов вполне можно заблудиться. Они проходили через освещенный светильниками коридор с рядом малахитовых колонн, попадали в темные помещения, где даже роспись на стенах казалась призрачной, спускались по улиткообразной лестнице и шли через округлый зал, вдоль стен которого светлели мраморные скамьи. Именно тут они увидели, как отворилась какая-то из выводивших в зал дверей и им навстречу вышел рослый человек, в котором Григорий узнал только что бывшего с императором Никифора Фоку.

Сопровождающие Григория стражи вмиг остановились, прижав одну руку к груди. Никифор жестом велел им выйти вместе с Агавом, и они повиновались, оставив полководца и священника посередине круглого зала.

— Вот что, авва, — сразу же заговорил Никифор, — я хотел бы расспросить у вас об этой русской ведьме. Правда ли, что она демон?

— Правда, благородный.

— А насколько правдивы те слухи, что силы этого демона достаточно, чтобы развеять любое войско?

В глубине души Григорий был поражен суеверию победителя Киликии и Финикии. Поэтому стал уверять, что слухи о неимоверной силе ведьмы весьма преувеличены. Действительно, одно время на Руси поговаривали, что именно благодаря ее помощи Ольга смогла завоевать самое непокорное из славянских племен — древлянское. Причем эта чародейка сама из древлян, а они все там слыли колдунами и волхвами, знавшимися с темными силами. Однако за все то время, что Григорий состоит при Ольге, ее ведьма никаких опасных действий не предпринимала, скорее она служит княгине из собственных побуждений, советует ей, ворожит.

— Так она ворожея? — заинтересовался полководец.

— О том говорят, о великий. Я слышал, что именно она предрекла Игорю, супругу Ольги, что его второй поход на Византию будет удачным… хотя и без особой славы для него.

— Как это без славы? — удивился Никифор. — Помнится, это было двенадцать лет назад, я тогда воевал в Келесирии, когда пришла весть, что надо спешно возвращаться в Царьград, ибо русы идут на нас несметным воинством, да еще и печенегов уговорили примкнуть к своему походу. Но тогда все обошлось мирно, и держава откупилась от варваров огромной суммой.

— Так и было, о великий. И договор, выгодный для Руси, был составлен именно тогда. Игорь вернулся победителем, да только на Руси люди больше склоняются к мысли, что воспевать надо воинов, а не политиков. И то, что госпожа моя Ольга возвысилась благодаря уму, а не воинской славе, — в том особая ее заслуга. Она вообще очень мудрая и разумная правительница, и для Византии было бы выгодно…

— Да, да, я это уже понял. Так, говорите, эта чародейка — умелая ворожея? Она умеет предрекать будущее?

Григорий вздохнул. Увы, в Константинополе, несмотря на то, что этот город был центром великой христианской веры, в чести были и знахарство, и ворожба, и наведение порчи, и все в таком роде. Официально это сурово порицалось и наказывалось, но люди все равно предавались суевериям и обращались к гадалкам и всяким шарлатанам-колдунам.

Священник убедился в этом еще раз, когда после ушедшего Никифора его остановил Иоанн Цимисхий. Он тоже справлялся о ведьме, спрашивал, правда ли, что она сейчас на одном из русских кораблей и к нему никто не осмеливается приблизиться. Получив утвердительный ответ, Иоанн, как и его великий дядя, полюбопытствовал, насколько ведьма может заглянуть в грядущее или, еще лучше, наворожить удачу и славу, изменить судьбу по желанию обратившегося к ней человека? Григорий не мог ответить ничего конкретного, но признался, что Ольга всегда советуется с чародейкой, та всячески ей помогает и до сих пор все их начинания были успешными.

Его опять вели по переходам и залам. В какой-то момент они вышли на длинную террасу, откуда открывался вид на сады Палатия и блестевшее вдали море. В темном небе плыл тонкий молодой месяц, сверкали звезды, тополя и кипарисы в саду казались застывшими вдали стражами. Жара уже спáла, роса увлажнила гладкий мрамор балюстрад, и они выглядели глянцевыми в призрачном ночном освещении. Картина была настолько дивной, что Григорий даже не удивился, когда впереди появился тонкий силуэт прекрасной женщины с высоко уложенными короной косами. Ее светлое платье с пурпурной каймой, казалось, отсвечивает во мраке, за складками одеяния невозможно было рассмотреть, какова ее фигура, но двигалась она легко и грациозно, словно в танце. Григорий увидел, как его стражи, тоже прижав руки к груди, застыли, выражая почтение, а потом отступили, повинуясь ее жесту.

Григорий склонился, стараясь скрыть улыбку. Он не ошибся — прекрасной Феофано тоже было интересно узнать про ведьму. Но эта возвысившая с низов девушка спрашивала не только о том, умеет ли предсказать будущее чародейка: ее волновало, умеет ли та готовить, к примеру, любовное зелье, выпив которое человек никогда не перестанет любить и не будет глядеть ни на кого иного? Что ж, дочери трактирщика, получившей высокое положение августы, и впрямь было важно, чтобы ведьма помогла ей в этом. Но священнику совсем не понравилось, когда Феофано спросила, может ли чародейка готовить быстродействующие яды? А медленно действующие? Странные мысли бродили в хорошенькой головке этой так неожиданно и невероятно возвысившейся трактирщицы.