Вот образец навязчивых симптомов, представляющих основу уже существующей, но еще незаметной и незначительно выраженной обсессивной личностной структуры.

Молодой человек, воспитанный в духе бюргерских принципов, после бала провожал домой соученицу по курсам бальных танцев. Девушка ему очень нравилась, и по дороге у него возникло желание взять ее за руку и поцеловать. Он испугался смелости своей фантазии и одновременно испытал страх перед тем, что она будет считать его неловким и неуклюжим. В результате он стал считать деревья, встречавшиеся на пути, переключившись с опасных импульсов на нечто нейтральное. Та кой возникший однократно выход из положения при вел к тому, что в ситуациях, когда у него появлялся страх или чувство вины вследствие инстинктивных же ланий, возникал навязчивый счет, отвлекавший молодого человека от реализации этих желаний. В трудных для себя ситуациях он уклонялся от принятия решений и активного поведения с помощью навязчивого счета, длящегося на протяжении всего периода искушения. Он не понимал этих взаимосвязей и страдал от бессмысленной и не зависящей от его воли навязчивости, испытывая при этом тягостное чувство.

В данном случае повод, возникновение и функция навязчивого симптома хорошо распознаются: поводом является ситуация искушения, сопровождающаяся страхом. Он не может решить, следует ли ему отказаться от реализации желания или осуществить его, и для того, чтобы уклониться от такого решения, переключается на нейтральную деятельность, которая оберегает его до тех пор, пока не минует опасность. У этого молодого человека имеется более длительная предыстория навязчивых расстройств.

Его мать рано овдовела и сама страдала достаточно выраженными навязчивыми расстройствами. После смерти мужа она старалась сохранить все в квартире таким же, каким оно было при его жизни, хотела, чтобы все повторялось так же, как при его жизни, и даже во время обеда ставила на прежнем месте его столовый прибор. Его письменный стол и книги содержались точно в том же порядке, какой был при его жизни. Все это обосновывалось следующим образом: «Когда он вернется, то найдет все таким же, каким оставил». В доме возникла атмосфера музея, где свято чтятся традиции, согласно которым любые, даже единожды выраженные отцом, воззрения и высказывания расценивались как неопровержимая истина. В связи с этим авторитет отца казался сыну непоколебимым и совершенным, однако одно временно это затрудняло его отношения с женщина ми: мать внушила ему, что женщины настолько пре красны и нежны, что мужчины по сравнению с ними выглядят неотесанными мужланами, которые не пони мают, как надо общаться с женщинами, и только один отец был среди них исключением: он был рядом с матерью на протяжении многих лет; не будучи назойливым и надоедливым, он был полон внимания и уважения к ней; он «носил ее на руках». Для молодого человека было очевидно, что если он встретит женщину, которая ему понравится, то должен будет соответствовать тому недосягаемому идеалу мужа, который создала его мать.

Так как его навязчивый симптом не обеспечивал ему достаточной защиты, он был вынужден прибегнуть к более сильным средствам. Как только у него возникали мысли о сексуальном, в противовес этому немедленно появлялись другие реакции. Иногда в критических для него ситуациях возникало «нарушение сознания» в виде внезапно наступавшего кратковременного абсанса, который всегда был эффективным выходом из критического положения. В других случаях он испытывал внезапно наступавшую усталость. Короче говоря, он использовал различные возможности, которые насильственным образом облегчали невыносимую для него ситуацию соблазна и помогали избежать конфликта или предотвратить его.

Господин Б. страдал от невроза, наступавшего в конце недели. Как только приходила суббота, он испытывал неопределенный и непонятный страх и угнетенное со стояние с безотчетным чувством вины, а недовольство и такие соматические симптомы, как усталость, разбитость, головная боль, доводили его до изнеможения. Подобное самочувствие длилось все воскресенье и с удивительной регулярностью прекращалось после полудня в понедельник.

В результате длительной психотерапевтической работы было получено следующее описание основ его заболевания.

Родители господина Б. составляли исключительно плохую семью. Самым драматичным было то, что в конце почти каждой недели они имели обыкновение напиваться допьяна. При этом они устраивали шумные сцены со скандалами и рукоприкладством, во время которых мальчик и его маленькая сестра испытывали страх и чувство протеста. Они боялись, что вспыльчивый отец во время опьянения, протекавшего с буйством и угрозами, может причинить матери увечье или даже убить ее. К страху присоединялись обида и ненависть к отцу, которые усиливались оттого, что пьяный отец компрометировал своего сына, делая ему бестактные замечания, внезапно сменявшиеся сентиментальностью. При этом ребенок испытывал отвращение, но не мог уклониться от отцовских поцелуев. Когда в воскресенье вечером мальчик ложился спать, он слышал, как родите ли спорили, предъявляли друг другу претензии, угрожали разводом и т. д. Рано утром в понедельник отец уходил на работу, мать отсыпалась после загула, и дети должны были сами готовить себе завтрак перед тем, как идти в школу, не повидав родителей. В школе г-н Б. чувствовал себя еще неважно: его преследовал страх, что, пока он спал, между родителями произошло что-то такое, чего он боялся, и, быть может, мать выполнила свою угрозу и ушла из дома К тому же он испытывал глубокое чувство вины и горечь из-за того, что происходило в его семье; он не мог, как его сверстники, рассказать о хорошо и весело проведенном уик-энде Он пытался прекращать такие разговоры с товарищами или уклонялся от них, чтобы не сделать очевидной свою ущербность. Все это усиливало его вполне понятную ненависть к родителям. Его чувства были тем более сложны и противоречивы, что одновременно с ненавистью он испытывал жалость и сострадание к родителям, чутьем понимая, что они сами несчастливы и страдают Когда в понедельник после полудня он возвращался домой и находил, что там все спокойно и не произошло никакой катастрофы, он испытывал облегчение и начинал верить, что теперь все будет хорошо. Так продолжалось до конца недели, когда его вновь охватывал страх. До конца недели он оставался беззаботным и радовался, когда у него появлялось свободное время; события, связанные с родителями, не казались уже столь трагичными. Ему казалось, что если он будет послушным, откажется от своих желаний и будет играть роль жертвы, которая является как бы заклинанием от несчастья, то все будет хорошо. С годами, когда реальные основания его детских переживаний прошли, он по-прежнему в конце недели испытывал чувство страха и виновности, а «заклинания» в форме самоотречения использовал как защиту от неприятностей и угроз, которые могут возникнуть в любое время. Он по-прежнему радовался, когда заканчивался уик-энд и он снова приступал к работе, и по-прежнему не знал, как использовать свободное время и куда себя деть в субботу и воскресенье. В детстве у мальчика нередко появлялось желание выплеснуть в лицо отцу свою горечь и свою ненависть, но тотчас же возникал противоположный, тормозящий импульс, связанный со страхом перед тем, что от такой его реакции положение может осложниться. И как же мог ребенок разрешить этот конфликт? Ему представлялось, что отец после этого изобьет его до смерти, ситуация в доме ухудшится, мать будет страдать еще больше, а гнев отца станет неуправляем. Все эти сложные проблемы послужили основой для формирования невроза, который сам по себе явился защитой от опасного для мальчика поведения и имел функцию магического заклинания, т. е. раскаяния, жертвенности и самонаказания. Аффекты страдания, ненависти, горечь разочарования, страстное желание дать реакцию протеста у этого ребенка не могли быть выражены, и их подавление явилось базисом для последующего развития навязчивой симптоматики.