Один талантливый, но очень своеобразный и малоконтактный музыкант жил в очень тяжелых финансовых условиях. При посредничестве своего знакомого он получил хорошо оплачиваемое место, соответствующее его интересам, что означало для него существенную помощь. В день, когда он должен был прийти на новое место и выразить свое согласие на новую работу, он засомневался в принятии решения и утратил свой шанс. Для себя он аргументировал такое поведение тем, что его друг своим предложением продемонстрировал свое превосходство и, использовав бросающееся в глаза плачевное положение нашего музыканта, быть может, даже руководствовался гомосексуальными мотивами. Вместо того чтобы принять доброжелательное предложение, он испытывал страх стать обязанным своему другу и быть зависимым от него. Он должен был самому себе объяснять, что его друг руководствовался сомнительными мотивами. Более глубокое объяснение этого малопонятного поведения заключается в том, что музыкант подвергал своего друга своеобразному испытанию: если такое мое поведение его не испугает, то это означает, что он не оставит меня в беде и его намерения достаточно серьезны. Это делает более понятным тот порочный круг, ту безысходность, которая приносит новый опыт человеку: кто может дать гарантию, что можно верить симпатии данного человека? И, с другой стороны, кто готов отказаться от такого рода требований и полностью понять первоосновы и обусловленность каждого конкретного поступка? На эти вопросы не может ответить ни один мудрец во всем мире. Ситуация для этого человека тем более осложнялась, что он желал, чтобы знакомый не оставлял его, несмотря на такое поведение. В одном случае он должен корригировать свое мнение относительно этого человека и вынужден ему доверять, к чему он вряд ли стремится. В другом случае его мнение о том, что этот человек недостоин доверия, подкрепляются, и он остается в гордом одиночестве со своим презрением к людям, что удобно для него. Этот музыкант часто менял подруг, которых оставлял под различными предлогами – у одной ему не нравились манеры, у другой – ножки, у третьей – уровень образования: с ней не о чем было говорить, – каждый раз обосновывая свой страх перед связью, а также потребность в защите. Когда ему намекали, что у него есть внебрачные дети, он всячески увертывался от такого рода напоминаний и намеков как от проявления назойливости. Вот другой пример такого рода личностной структуры. Один мужчина, достигнув среднего возраста, по-прежнему мучительно переживал свое аутсайдерство. Он испытывал чувство, что никому не нужен, что посторонние либо отвергают его, либо насмехаются над ним. Он страдал от этого, такое чувство делало его неуверенным, наносило ущерб его карьере, он ощущал, что люди враждебно к нему относятся, их присутствие создает «внешнюю тяжесть и преграду» для его действий, а его ответные реакции по типу рокового или порочного круга лишь затрудняют его общение с окружающими. Его поведение отличалось порывистостью, казалось совершенно немотивированным и грубым, ироничным и оскорбительным по отношению к начальнику, резким и необоснованным по отношению к коллегам, его одежда и образ жизни так отличались от общепринятых, то большинство сторонилось его и предпочитало не иметь с ним ничего общего Увеличивающееся дистанцирование и одиночество такой человек проецирует на окружающих и, в особенности, чаще всего на тех, кто ищет взаимности или заботится о нем. С другой стороны, окружающие склонны бессознательно проецировать на него часть своих душевных проблем, связанных с проявлениями враждебности, непривычности и неинтегрированности. Постепенно он все больше и больше становится белой вороной и козлом отпущения для коллектива, в котором живет и работает. Ему непонятно, почему большинство коллег так неприветливы, хотя он прилагает усилия, чтобы понять причину такого отчуждения. У него создается впечатление, что о нем распространяются слухи – может быть, о том, что у него «не все в порядке с головой», возможно, о его сексуальной неполноценности или политической неблагонадежности. Короче говоря, его подозревают в чем-то, о чем он не знает. Он бессознательно проецирует на людей свои собственные непереработанные проблемы. Никто из посторонних об этом не высказывается, он испытывает только возрастающее, непонятное для него дистанцирование от других, он воспринимает их недоверчивые взгляды или понимающее перемигивание друг с другом, значение которого он не может понять. Короче говоря, с обеих сторон возникает такое раскручивание ситуации, такой заколдованный круг возрастающего непонимания, который невозможно разорвать. Биографические основы другого шизоида я хочу обрисовать более широко, исходя из того, что ростки будущих трудностей в контактах имеются у каждого шизоида, хотя он не может самостоятельно увидеть и правильно оценить их, воспринимая как загадочные и фатальные. Он происходит из необычной семьи. Его отец был писателем, описывающим путешествия, очень известным во время раннего детства своего единственного сына. Он зарабатывал много денег и жил на широкую ногу в атмосфере шумного праздника. Его мать целиком вошла в эту великосветскую жизнь и не уделяла своему ребенку достаточно времени и внимания, не проявляя по отношению к нему ни глубокого понимания, ни подлинного интереса и любви. С раннего возраста он находился на попечении няни, а затем за ним ухаживал чернокожий слуга. Он вспоминал позднее, что оба относились к нему доброжелательно. Когда ему исполнилось пять лет, родители развелись, и с тех пор трудно было говорить о постоянном и устойчивом окружении ребенка, так как родители, придерживаясь новомодных представлений о свободе, много раз меняли партнеров. Он оставался с отцом, и ему сначала без всяких комментариев сообщили, что его мама «будет отсутствовать длительное время». Вскоре после этого к нему на короткое время заглянула мать. Лишь позднее он узнал, что она около двух лет лечилась в нервной клинике от душевного заболевания. Мы можем, следовательно, предполагать, что с тех пор она не была психически здоровой. Отец после развода женился на сестре матери. Это был его третий брак. Мачеха ненавидела свою сестру, которая была привязана к своему прежнему дому. Позже, когда нашему пациенту исполнилось 15 лет, мачеха покончила с собой. Вскоре его отец женился в четвертый раз. В такой среде рос господин X. Он всегда чувствовал себя лишним («как пятое колесо в телеге»), никто всерьез не заботился о нем, никому по-настоящему не было до него дела, он рано испытал чувство, что никому не нужен, является помехой и, в конечном счете, нежеланным. Все это усиливалось следующими обстоятельствами. родительский дом располагался за чертой города на холме, в малонаселенной местности, вследствие чего подросток не имел товарищей для совместных игр и времяпрепровождения. Отец, человек очень своеобразный, много пил и придерживался особого жизненного стиля: он превратил день в ночь, работал только по ночам, так как в это время никто не мог ему мешать, и спал днем, так что сын почти никогда не попадался ему на глаза; кроме того, он неделями путешествовал. Он пренебрегал сложившимися в обществе порядками, считая, что они созданы для дураков и слабоумных. Когда, сын достиг школьного возраста, он не был послан в школу – родители предпочли частное образование в виде менявшихся домашних учителей. Лишь в 10 лет начался процесс систематического обучения в школе. Проблема контактов возникла после следующей малоудивительной истории. Он не имел буквально никакого опыта общения со сверстниками, так как никогда не бывал в их обществе. С чувством неуверенности искал он такую роль в классе, чтобы с ее помощью укрыться и защитить себя. Так вышло, что в некоторых ситуациях он непроизвольно выглядел комично, что вызывало симпатию и доброжелательный смех сверстников, так он впервые выступил в роли классного клоуна. Позднее за ним закрепилось прозвище «полоумный». Он привлекал к себе симпатии своих товарищей тем, что по любому поводу иронизировал, высмеивал учителей, оставаясь равнодушным к предостережениям и наказаниям; он часто прогуливал и отлынивал от занятий. Его отец воспринимал такое поведение скорее с удовольствием, что расценивалось как проявление столь редкой со стороны отца симпатии – отец был горд тем, что его сын, так же как и он сам, уклоняется от соблюдения общепринятого порядка. Дружеский контакт, столь желательный для него, не был продолжительным, так как посторонние воспринимали его, несмотря на интерес к нему, как забавного аутсайдера. С 12 лет началось то, что он позднее стал называть «большой болезнью», – скудость и блеклость чувств, предрасположенность к болезням. Он связывал это с тем, что мачеха освободила его от всяких физических усилий и занятий спортом из-за якобы «больного сердца и потому, что он слишком быстро рос». В результате, между прочим, выяснилось, что он не способен к нормальному физическому развитию, что его телесные недостатки не дают ему возможности чувствовать себя здоровым и естественным. Возникла характерная связь между его заторможенностью и телесной неловкостью, что затрудняло возможные контакты, телесную близость и здоровое соперничество со сверстниками. Мачеха, скрывая за чрезмерной заботливостью антипатию, таскала его от одного врача к другому. Он должен был длительное время безо всяких на то оснований лежать в постели. Врачи принимали участие в этой игре и, в конце концов, диагностировали у него латентный туберкулез легких. Вследствие этого он более двух лет был ограничен пределами своей комнаты и длительное время проводил в постели. В этот период он перечитал множество книг без всякого выбора, все, что попадалось под руку из богатой отцовской библиотеки. Однажды во время лечения он очень метко сформулировал свои особенности: «Я эмоционально на 10 лет моложе, чем интеллектуально», – и это типичное характеризующее шизоидов изречение. «Я не знаю, присуща ли мне гетеро– или гомосексуальность» – вот другое определение, данное им самому себе и являющееся выражением неуверенности в своей половой восприимчивости. После 14 лет он снова стал посещать школу, и эта вторая попытка в отношении установления контактов была столь же несчастливой, как и первая. Два года изоляции без партнера в период пубертата, когда он переживал свое отторжение от сверстников и был предоставлен собственной фантазии, само собой, разумеется, отбросили назад его эмоциональное развитие и усугубили трудности в общении. Снова он чувствовал себя среди других инородным телом – он пришел как новичок в классный коллектив, отношения в котором складывались годами. На вопрос в анкете, касающийся выбора желательной в будущем профессии, 15-летний юноша ответил: «профессиональный курильщик». Не стоит обижаться на эту самоиронию, а нужно видеть за ней не только беспомощность и тяжелое положение подростка, но и сигнал бедствия, обращенный к окружению. В школьные годы он встречал различные общества и товарищества, но чувствовал себя полностью несостоятельным для вступления в них, хотя и предпринимал мужественные попытки проявить себя и не уступать сверстникам. Желание быть таким же, как и другие, послужило основанием для того, чтобы добровольно пойти на службу в армию, где он прослыл чудаком из-за своей неловкости и был предметом добродушных насмешек. После армии он продолжил обучение, изучая историю, языки и литературу. После окончания обучения он избрал специальность учителя и зарекомендовал себя весьма сведущим специалистом, странным и замкнутым, чей кругозор ограничивался книгами и домом. Ученики ценили его глубокие познания и снисходительно относились к его слабостям. В 24 года он женился (правильней было бы сказать -"его женили"). Жена очень быстро поняла, что книги и процесс обучения интересуют его гораздо больше, чем она. Он не понимал, что предоставлял ей все возможности для измены, но, с другой стороны, был разочарован тем, как убог ее духовный мир, узки и ограниченны ее интересы. Вскоре этот юный брак распался из-за взаимной измены. С его стороны это были гомосексуальные переживания, сопровождавшиеся тяжелым чувством вины и идеями преследования в рамках пограничных реакций, потребовавших психотерапевтического лечения. Приведенная биография содержит некоторые типичные основы жизненной истории шизоидного развития: полная оторванность от реальной жизни, эмоциональная неразвитость, нерегулярная и неправильная связь с личностями, от которых ребенок зависит с самого начала своего существования, дефицит телесной близости и понимания со стороны тех, кто заботится о ребенке. Отстраненность или отказ взрослых от руководства ребенком, состояние одиночества при прохождении существенных ступеней развития, недостаток контактов и общих со сверстниками переживаний, слабая взаимосвязь с группой, с обществом, неудовлетворительные условия для развития эмоциональности и доверительности – все это создает пропасть между шизоидами и окружающими их людьми, дефицит практического жизненного опыта, что всегда вызывает замкнутость на себе самом и снижение внешней реактивности и вынуждает таких людей исполнять роль аутсайдеров. Эти качества являются основой для возникновения одной из основных форм страха – страха перед самоотдачей и близостью, служащего источником для соответствующего импульса повышения самооценки и автаркии (самоудовлетворенности) как единственной возможности самосохранения. Таким образом, собственное одиночество по необходимости становится для шизоида единственным мерилом добродетели. Это может достигать экстремальных форм в виде ожесточенной враждебности ко всем и ко всему, презрения к людям, цинизма и нигилизма. Между тем, за этим отрицанием и попыткой укрыться от страха может стоять глубокое стремление к близости, доверию, любви и взаимности. Мы должны также понять, что такого рода развитие может легко привести к асоциальным и криминальным действиям, которые иногда становятся разрешающим внутренний конфликт механизмом. Рост поведенческих отклонений шизоидов от первоначальной недоверчивости через уклончивость, индифферентность и холодность к ненависти и презрению к людям является в большинстве случаев реакцией на опыт взаимоотношений шизоидов с окружающим миром, т. е. следствием описанного выше порочного круга. Вот еще один короткий пример самоописания недостаточности эмоциональных контактов и попытки заменить их рациональным путем, метко описанный одним шизоидным пациентом, который сказал: «У меня такое впечатление, что если другие дают реакцию на что-то, исходя из своих чувств, то у меня этот процесс носит расщепленный характер». Исключительность данного описания состоит в том, что шизоид свою неспособность к эмоциональным связям заменяет рациональным бодрствованием и радароподобной чувствительностью смысловых и мыслительных органов, что он называет «процессом расщепления». Трудности и конфликты, которые шизоиды не могут преодолеть, переводятся в соматические симптомы; при этом соответствующая проблематика, относящаяся к органам чувств и органам, осуществляющим контакты, заменяется на признаки поражения кожи и дыхания в форме экзематозных и астмоидных расстройств, иногда встречающихся уже в раннем возрасте. Кожа есть орган, отграничивающий нас от внешнего мира, и если внешний мир вызывает беспокойство, отражающее у шизоидов трудности их контактов, то это проявляется в преходящих кровотечениях, псориазе, потливости и пр.