— Ты ведь будешь горд и счастлив быть старшим братом, правда? — спросила она его, но Скотт не ответил. Он совсем не был уверен в том, что хочет стать старшим братом или что он будет гордиться малышом. У Мелинды было два малыша, и теперь, когда Скотт навещал отца, ему приходилось спать на кушетке. После того, как у него один за другим появились два единокровных брата, его визиты стали реже, чем прежде. Раньше он спал на кровати в маленькой спальне в их квартире, но теперь спальню превратили в детскую, и Мелинда боялась, что Скотт может ночью побеспокоить малышей.

      — Моя комната! — закричал он, когда увидел ее опустошенной. — Что случилось с моей комнатой? Где моя кровать? И мои книги? И мои игрушки?

      Тетя обняла его и объяснила, что его кровать и все его вещи были перенесены в комнату, где мама раньше занималась шитьем.

      — Ты уже взрослый и крепко спишь всю ночь. Мама хочет, чтобы малышка была рядом с ней, так чтобы она могла слышать, если понадобится ей.

      — Но мои обои! — запротестовал Скотт. — Мои космонавты!

      — Ты уже взрослый, Скотт. Зачем тебе эти детские обои?

      Скотт проглотил слезы. Ему очень хотелось сказать, что ему нужны эти обои и что они не для детей, а для покорителей космоса и он еще не слишком взрослый, чтобы стать исследователем космоса. Он вырвался из рук тети, пересек прихожую и нашел свою постель. Там были его игрушки и книги, все в коробках.

      —Ну, Скотт. Нам нужно расставить книги на полках. Можешь помочь мне. Я не знала, в каком порядке ты хотел бы их поставить, поэтому ждала тебя.

      Книги вновь обрели свое место на полках, но перенести обои было невозможно. Позже их заменили обои с балеринами, кружащимися в розовых облаках, которые, как сказала мама, должны понравиться отчиму. Скотт почувствовал себя обманутым, отверженным. Его новая сестра была захватчиком, узурпатором. У нее была комната, ближе всего расположенная к комнате мамы, и у нее были обои, а ему пришлось поменять своих космонавтов и космические корабли на бледно-голубую краску. Он больше не был космическим исследователем. Его загнали в старую швейную комнату матери без единого корабля и надежды на лучшее.

      — Сыр, — сказала Дори и отодвинулась, чтобы Скотт смог насыпать горсть натертого швейцарского сыра в кастрюлю с фондю. Потом потрясла кастрюльку, чтобы растопить добавленный сыр.

      После суматохи, сопутствующей переезду, они решили спокойно встретить Новый год дома.

      Как только сыр расплавился, Дори налила белого вина и перенесла кастрюльку с плиты на кофейный столик перед камином. Они со Скоттом сели, скрестив ноги, на больших напольных подушках, которые купили утром, и принялись за еду, макая в фондю кусочки хлеба, ветчины и салями.

      Прислушиваясь к советам Дори и игнорируя их, Скотт разжег огонь при помощи поленьев, которые они купили в супермаркете вместе с продуктами для фондю и мороженым на десерт, способным удовлетворить любого гурмана. Погода была теплой, и огня не требовалось, но им удалось сохранить уют в комнате, немного приоткрыв окна.

      Огонь в камине и свеча, подогревающая фондю, были единственными источниками света, пока они ужинали, наслаждаясь фондю, смеясь над своими усилиями поднести облитые кусочки хлеба ко рту, не закапав одежду. Когда они покончили с фондю — принялись за мороженое, затем, жалуясь друг другу на то, что они объелись, положили свои подушки рядом и легли на них в полутьме комнаты.

      С момента приезда Скотта они были слишком заняты упаковкой и распаковкой и лишь сейчас могли позволить себе расслабиться. Благодарная за эти спокойные минуты, Дори взяла Скотта за руку и переплела свои пальцы с его.

      — Тебе нравится дом?

      — Я уже говорил тебе, что нравится.

      — Как только я приспособлю кабинет под офис, я куплю компьютер и соединю его по электронной почте с компьютером на работе, чтобы можно было работать дома в те дни, когда у меня нет консультаций и мне не нужно присутствовать в суде.

      — Это было бы прекрасно.

      — Но мне все равно понадобится няня на целый день, даже когда я здесь, хотя я все же смогу больше времени быть с ребенком.

      Скотт никак не отозвался на ее слова. Дори почувствовала, как у нее в горле встает комок, тот самый, который всегда поднимался в ответ на его подчеркнутое молчание, когда речь заходила о ребенке. Переезд утомил ее, и способность выносить поражение была ослаблена. Ей хотелось броситься на Скотта, пинать его и кричать, пока он не перестанет избегать этой темы, но не было сил, чтобы противостоять ему, и ей не хотелось нарушить праздник, поэтому она не сказала ни слова.

      Постепенно возникшее молчание потеряло свою напряженность. Комок в горле у Дори растаял. Скотт нежно сжал ее руку и прошептал:

      — Как хорошо. Я рад, что мы решили остаться дома.

      — Я тоже, — ответила Дори шепотом.

      Они долго лежали, прислушиваясь к потрескиванию горящих в камине поленьев и наблюдая за тенями, которые танцевали на потолке. Вдруг Дори почувствовала легкое движение внутри себя. Она задержала дыхание и замерла, не уверенная, что это мог быть ребенок. Она почувствовала его снова, другое слабое движение, но более определенное на этот раз, потому что ждала его. Дори изумленно вздохнула от неожиданной волны эмоций, охвативших ее от этого едва заметного проявления жизни.

      — Дори? — спросил Скотт.

      Она повернула к нему лицо и улыбнулась.

      — Я почувствовала, как шевельнулся ребенок. — Она удовлетворенно рассмеялась. — Я чувствовала, как шевельнулся ребенок. Чувствовала, как он двигается! — Она взяла его руку и положила себе на живот. — Может быть, если он вновь пошевелится, ты тоже сможешь почувствовать.

      Ребенок вновь пошевелился, но Скотт не почувствовал этого.

      — Ты уверен? — разочарованно спросила Дори. — Просто легкое движение.

      Скотт беспомощно покачал головой.

      — Думаю, что он недостаточно велик и недостаточно силен, чтобы ты почувствовал его снаружи. — Скотт собрался было убрать руку, но она удержала его. — Он ощутил твое тепло, твое присутствие.

      — Ты действительно так думаешь? — спросил Скотт.

      — Может быть, и нет, — ответила Дори. — Он окружен жидкостью и очень хорошо защищен. Но мне все равно приятно чувствовать твою руку здесь. Это так, словно ты... — ее голос перешел в шепот, — словно ты любишь.

      — Я действительно люблю, Дори, — тихо признался он. — И тебя, и ребенка.

      — Я рада, — произнесла она и зажмурилась, чтобы не заплакать. Она подняла голову с подушки, положила ее на согнутую в локте руку Скотта и слушала успокаивающее биение его сердца. — Я очень рада.

      — Я хочу узнать нашего ребенка. Я хочу, чтобы наш ребенок знал меня, знал, что я его отец.

      — Он узнает, — пообещала Дори, приникнув ближе к Скотту. — Он обязательно узнает.

      Когда наступил Новый год, она заснула рядом с ним. Скотту было жаль будить ее, поэтому он поцеловал ее в лоб и прошептал «С Новым годом!» так тихо, что она даже не пошевелилась. Он тоже ненадолго уснул, но через пару часов проснулся, чувствуя под собой жесткий пол. Он разбудил Дори, помог ей встать на ноги, затем повел ее, полусонную, к манящей мягкости постели.

      На следующее утро они смеялись над тем, как бурно встретили Новый год, и ознаменовали его тем, что занялись любовью. Позже, охваченная приятными воспоминаниями об их любовной близости, Дори сказала:

      — Я думала, Скотт...

      Скотт навострил уши.

      — О чем? — спросил он, хотя на самом деле ему вовсе не хотелось знать. Ее спокойный голос и выражение ее лица подсказали ему, что то, что ему предстояло услышать, было важным, но, возможно, и неприятным известием.

      — Если ты серьезно хочешь узнать ребенка...

      — Я не собираюсь игнорировать нашего ребенка, Дори.

      — Я думаю. — Она замолчала, напряженно втянула в себя воздух и начала снова: — Если бы ты был просто знакомым... я имею в виду, что если бы ты был случайным другом или клиентом и я не была бы так втянута в эту... ситуацию...