И он погружался в предположения о реальности или сказочности всего божественного. Они медленно препровождали его в царство сна.

Утром он решал с бьющимся сердцем:

- Я спрошу ее, не выйдет ли она за меня замуж. В сущности, это, может быть, очень просто, только мои сомнения осложняют дело. Говорят, что у любящих всегда так бывает... Она скажет "да", потому что любит меня. Мы подождем, пока мне исполнится двадцать лет...

Вечером он натягивал одеяло до подбородка, стискивал зубы и бормотал:

- Как это мне приходят в голову такие безумные мысли?

Просыпаясь, он всплескивал руками.

- Но я так люблю ее. Не должна ли она ответить мне тем же? Никто не может принять безвозмездно столько любви, это было бы слишком несправедливо: любовь не допустила бы этого.

Amor ch'a nullo amato amar perdona.

"Иолла бледна, она утомлена, она носит просторные платья. Она говорит: "Я хотела бы, чтобы меня любили", - конечно, она подразумевает меня".

А ночью он стонал:

- Не меня, я знаю, а того, другого!

Он обеими руками брался за голову; она болела от напряжения, с которым он подавлял в своем мозгу истину.

- Не думай, - кричал он тому Нино, который не хотел отказаться от самообмана, - что я серьезно слушаю твои невозможные выдумки. Ведь я все-таки знаю, что будет!

Он не знал ничего, - и это было самое ужасное.

Однажды после обеда герцогиня сказала:

- Сойдем вниз на дорогу! Я жду гостей.

Он ничего не спросил; кровь у него застыла.

- Фрау Беттину и ее мужа, - пояснила она.

Дорогой они почти не разговаривали. День был душный. Раз, на повороте, мальчик увидел наверху, между массами зелени, белые ступени.

"Теперь они исчезнут навеки, - подумал он. - Они уже не поведут меня в царство сказки".

Он закусил нижнюю губу; ему удалось не заплакать.

Герцогиня сказала устало:

- Очевидно, они не приедут. Вернемся.

Нино шел, колеблясь между надеждой и отчаянием. Лестница показалась снова. Вдруг он сказал себе холодно, почти испытывая облегчение:

- Теперь все кончено.

Он услышал стук экипажа. Из него вышли Якобус и его жена. Он присоединился к герцогине. Нино шел впереди с фрау Беттиной. Тупое спокойствие не покидало его; он лег с ним в постель и спал в течение часа.

Затем он открыл глаза, и вдруг сон соскочил с него, как в разгаре дня. Страх пронизал его до кончиков пальцев. При каждом треске дерева, при каждом шорохе листьев в саду его нога сама собой высовывалась из-под одеяла.

- Теперь ночь, теперь ночь. Что происходит теперь, - боже, что происходит теперь? Вместе ли они? Когда двое любят друг друга... Где они, в спальне у Иоллы? Я все еще не знаю коридоров, которые ведут туда, двери, через которую она входит. Я не знаю решительно ничего! Что они делают? Когда в школе рассказывали истории о женщинах, я представлялся, что понимаю. Зачем я не попросил объяснить их себе! Маленького Миньятти! Я мог бы пригрозить прибить его, чтобы он не рассказал никому... Они целуются, конечно, потом они раздеваются. Потом ложатся в постель? А потом, что потом?

Он закрыл рот рукой и застонал.

- Нет! Они лгали! Все женщины могут делать такие вещи. Но ради Иоллы я отрицаю их Я отрицаю, что такие вещи существуют!

Он стал на колени в постели и умоляюще протянул руки, обливаясь слезами, обезумев.

- О, не допускай этого!

Вдруг он вздрогнул и упал ничком. Он услышал за окном шум. "Это шаги". Он был уже у окна. Кто-то выступил из тени дубов. Только один? Да, только один. Вспыхнула сигара: это был Якобус. Он подошел ближе и узнал мальчика.

- Нино, ты не спишь? Сходи же вниз.

- Сейчас! - крикнул Нино, отбегая от окна. Он любил этого человека!

"Он бродил по аллеям, пока я лежал и воображал всякий вздор. Все, все это неправда".

Он наскоро оделся и сбежал в сад. Среди ликования его охватил страх, что ноги могут отказаться служить ему. Он сказал, наконец, облегченно вздыхая:

- Вот и я.

Они долго шли рядом. Якобус думал:

"Я не выдержу этого - спать под одной крышей с ней и вдали от нее. Это унижение. Я совсем не лягу. По крайней мере здесь со мной этот мальчик, который мне так симпатичен. Я думаю иногда, что, если бы его не было, она меня совсем не любила бы. Для меня было благодеянием знать, что он с ней".

Он вынул папиросы.

- Хочешь?

Нино закурил, наслаждаясь своим спокойствием и уверенностью.

"Он возле меня, - вот, мне стоит только протянуть руку. Ничего не может случиться".

И они бродили под мерцающими звездами; спускались с горы и опять поднимались на нее, без устали ходили между туями с ярко освещенными луной статуями и в тени рощиц, вдоль изгородей из роз, сквозь чащу и вокруг бассейнов, - но ни разу не прошли вдоль дома, под открытыми окнами, откуда ночной воздух доносил до них сонное дыхание их возлюбленной.

* * *

"Я не спал почти всю ночь - из-за Иоллы", - с гордостью говорил себе Нино. Но он чувствовал себя усталым и вяло слонялся по дому. После обеда, когда даже голоса птиц заснули и слышно было только, как молчит погруженная в задумчивость жара, он прокрался вниз по аллее статуй, мимо большого бассейна с его всадниками, нимфами и тритонами, и вошел в кусты, густо обступившие круглую площадку. Ему пришлось пробиваться сквозь них, по узким тропинкам, под шипами. Цветы чертополоха протягивали свои желтые головки и странно благоухали. Зашуршала белка. У ног мальчика с хриплым криком взлетела, хлопая крыльями, большая робкая птица.

Наконец, мальчик добрался до обширного треугольника, заросшего травой и уже давно попавшего во власть разрастающегося кустарника и потерявшего свою форму. Его закрывала завеса из высоких платанов, одетых плющом. Она отрезала самый острый угол площадки. Нино пробрался в это убежище. Под нависшей скалой в высоком дерне виднелось что-то мраморное, поросшее мхом. Когда-то это, очевидно, был водоем бассейна; еще прежде - саркофаг. Над ним, у скалы, неподвижно глядела большая каменная маска; когда-то она, очевидно, выплевывала воду. Другая, с пустыми глазами и открытым ртом, зевала в стене античного бассейна; через нее когда-то выливался излишек воды.

Нино проделал дыру в плюще, вившемся по краям. Он вполз в отверстие и вытянулся на подушках сухих растений. По пальцам у него проползла медянка и исчезла. Он был совершенно один. Над ним, по воздушному потолку из сердцевидных листьев, пробирался, спиной книзу, толстопузый паук. Было тихо, прохладно, пахло увядшими листьями. Ему достаточно было слегка приподняться, чтобы вложить лицо в маску, которая служила истоком. Сквозь ее глазные впадины он видел запущенный треугольник с нетронутым человеческой ногой дерном. Несколько солнечных лучей встретились и затерялись в нем. Блеснул цветок. Запела синица. Небо было темно-синее. Нино упал на свое ложе и заснул. Проснувшись, он услыхал где-то сзади голос Якобуса.