Он ускорил шаг, скорее всего просто несколько тинэйджеров безобидно радуются погожему деньку. Крики стали громче.

«Господи, да неужели я в их возрасте так шумно себя вел?» – подумал он.

Войдя в спальню, он прошел по ковру цвета сельдерея и распахнул балконные двери. Со своего наблюдательного поста, расположенного футах в четырнадцати над тротуаром, он увидел трех юнцов, а буквально в пяти футах от них между кустами и своим забором притаившуюся Холли Хамелтон.

– Ну, ты и дурак! – кричал один парень другому.

– Ты же сам упустил ее! – набросился на него третий. – Да как же ты мог ее упустить, клянусь альпахи, я тебя…

Эвен протянул руку и включил прожектора.

– Извините, – громко шепнул он.

Все трое подняли лица в сторону балкона, щурясь от яркого света прожектора. Эвен перегнулся через перила и посмотрел на них.

– Вы не могли бы потише? У меня маленький ребенок, и жена его только что уложила, – сказал он, показывая через плечо. Хотя сидящую на корточках в тени Холли было почти не видно, Эвен заметил, как рот у нее сначала открылся от удивления, потом тут же снова закрылся. Главное, чтобы она сейчас ему доверилась и тогда уже через полминуты она будет в полной безопасности.

– Извините, – сказал один из юнцов, – просто тут все дело в том, что…

Другой подхватил:

– В том, что тут «славная девочка», по-моему, мы ее заметили, выследили, но вот этот дубина, – указал он на одного из своих приятелей и пихнул его кулаком в плечо, – этот дубина упустил ее.

Эвен перегнулся через перила и изобразил возбужденный интерес.

– На самом деле «славная девочка», говорите? Это, что – та, которая… – он изобразил руками традиционные женские формы, отчего Холли внизу сверкнула на него глазами.

– Да! – радостно закричала снизу троица.

Эвен кивнул, потом покачался на пятках.

– Слушайте, – сказал он, – а я ведь пару минут назад видел, как тут пробегал кто-то в купальнике, только она села, подождите, дайте-ка вспомню, – медленно сказал он. – Точно, в пикап, села в пикап светлого цвета.

– А куда он поехал, – спросил тот, что упустил, потирая плечо.

– А, брось ты, придурок! – сказал другой. – Теперь она где угодно может быть.

Он взглянул вверх на Эвена.

– Спасибо, извините, если разбудили вашего ребенка.

– Без проблем, – ответил Эвен театральным шепотом. После этого он дождался, пока они уйдут и свернут за угол. Облокотившись локтями на чугунные витые перила, Эвен положил подбородок на руки и стал рассматривать Холли внизу. Та по-прежнему сидела, вжавшись в каменный забор и спрятав голову между коленями.

– Эй, там внизу, привет!

Она тут же подняла голову в его сторону и одними губами произнесла:

– Ушли?

– Да.

Тогда она с трудом встала на ноги и отряхнула с тела листья и песок.

– Зря вы так радуетесь.

– Зря, это точно, – сказал он, как бы поддерживая разговор. – Кроме того, спешу заметить, это было такое зрелище…

– Вам бы посмотреть на него с моей точки зрения. – Холли вздохнула. – Ну да ладно, радуйтесь себе на здоровье и давайте с этим покончим. Я забыла ключи от калитки. Эй, а вы разве не должны сейчас быть в Джерси-сити или на Манхэттене?

– А я вернулся.

– Сама вижу.

– Шшш… ребенка разбудите.

Холли продралась сквозь кусты, вышла на тротуар и снова гневно посмотрела на Эвена.

– Нет у вас там никакого ребенка.

Она опять была в оранжевом купальнике, и волосы ее, по-прежнему мокрые от морской воды, густыми прядями прилипли к плечам, ноги, облепленные песком, были слегка похожи на цукаты, а купальник, купальник с вырезом до пояса, так плотно облегал ее тело, как пластиковая обертка.

Эвен тяжело вздохнул.

Холли снова посмотрела на него снизу вверх. Тот стоял, не меняя позы, и продолжал улыбаться ей.

– Ну а теперь вы на что пялитесь? – спросила она.

– На вас.

Обхватив себя руками, она посмотрела на свои пальцы, на ноги, на тело и с негодованием спросила:

– И что тут такого смешного?

– Вы, – сказал он, и оттолкнулся от перил. – Смешная!

Итак, он считает, что она смешная. Холли стояла и переминалась с ноги на ногу.

«Что теперь? – подумала она, – огорчиться или, наоборот, прийти в восторг, что она так повеселила его, что он даже не постеснялся ей об этом сказать?» Впрочем, ей почему-то нравилось смешить его. Какая-то неизведанная грань женской натуры приходила от этого в восторг. Она улыбнулась ему в ответ.

– А скажите мне, Холли, почему это вдруг вы решили поплавать посреди ночи, ведь сейчас купаться темно и очень опасно?

Он не шутил, голос его стал вдруг невероятно серьезен.

– Мне необходимо было вырваться отсюда, – сказала она, указывая через забор, – размяться.

– И вам не было страшно? Вы что, не видели фильмы про акулу?

– Эвен, я уже большая, и права я или нет, но решение я принимаю сама за себя.

Она уже практически кричала на него, если так пойдет и дальше, парни могут вернуться, поэтому она перешла на шепот. – А может быть, мы об этом поговорим внутри?

– Хорошая мысль.

Не прошло и минуты, как он уже открывал ворота, едва калитка приоткрылась, как Холли молнией метнулась внутрь и тут же прижалась к внутренней стороне кирпичного забора, распластавшись по нему силуэтом хищной птицы.

– Мне там кто-то послышался, – шепотом сказала она и тут же закрыла рот и принялась усердно дышать через нос.

– Вы хоть когда-нибудь делаете что-нибудь спокойно? – глядя на ее вздымающуюся и опускающуюся грудь, он вдруг понял, что сам он сейчас себя спокойно не чувствует. Тонкая ткань купальника только подчеркивала сочную линию ее груди и выступающие как камушки соски. В паху у него снова начало все напрягаться, хотя, если подумать, возбуждаться он начал сразу же, как увидел ее на берегу и до конца возбуждение так и не проходило.

«А почему ему собственно проходить? – спросил он сам себя. – И вообще имеет ли она хоть какое-то представление о том, что делает с ним ее неровное дыхание?»

Наконец, ей снова удалось выдавить из себя шепот:

– Я не помню.

Эвен моргнул:

– Чего не помните?

– Не помню, когда в последний раз была спокойна.

Взгляд ее пропутешествовал по всему его телу.

– Эвен, – заговорщически шепнула она.

Возбуждение приняло угрожающие размеры. Он протянул руку к ее щеке, прикоснулся к ней и в это самое мгновение понял, что ему даже больше нравится, когда она задыхается. Что такое: резинка его бледно-голубых трусов была расположена угрожающе низко и обнажала вертикальную полоску жестких волос ниже пупка.

– Эвен, вы в одних трусах.

– Я сплю в трусах. – Он склонился к ней и глубоко вдохнул, она пахла морем и вишневым тортом. – А вы в чем спите?

Она спала голая, но у нее не было намерения рассказывать ему об этом, а если бы и было, то как она могла ему что-нибудь рассказать, когда губы его уже накрыли ее? Эвен подошел вплотную, холодный изгиб ее бюста вжался в его грудь. Губы ее были прохладны и солоны от моря, он провел по ним языком, и они раскрылись. Слегка застонав, она поддалась волшебству его прикосновения. Опустив руки ей на бедра, он притянул ее к себе.

– Поцелуй меня, Холли.

Холли оторвалась от забора и попала в его объятия. Руки Эвена и ночная тьма сомкнулись вокруг нее. Она была в сильных, надежных руках, здесь ей ничто не грозило. Она защищена ото всего, пока Эвен прижимает ее к себе и так глубоко целует.

Упиваясь этими чувствами, она нежно застонала от облегчения и желания. Все перестало существовать для нее, кроме его бедер, прижавшихся к ее, и горячей плоти его рук у нее на спине, она таяла от его твердой решимости, она не могла даже помыслить ни чем другом, кроме того, чтобы заняться с ним любовью, но отдаться взаимному желанию значило бы осложнить себе жизнь. Занятие любовью не привело бы ни его, ни ее ни к чему хорошему. Неважно, что она так сильно хочет его, она не может ради себя и ради него.