Суперкондишн гнал в его сторону мощные струи. Красноглазый чувствовал себя словно в эпицентре холодных течений.

«Роза ветров…»

В дверь постучали.

—Прошу, Аркадий Акбарович… — Старшего смены сопровождал секьюрити, который нес поднос с пиалой, заварным чайником. Печенье.

Секьюрити наполнил пиалу, вышел.

Руководству «Дромита» заваривали чай, к которому оно привыкло — Самаркандской фабрики, терпкий «триста шестой».

Старший смены доложил:

— За Нисаном должен был ехать Шайба. Не Ковач!

Шайба — как и покойный теперь Ковач, мастер спорта — считался одним из опытных.

— Начальник службы безопасности знает? — Аркан поднял красные глаза.

— Я только что с ним разговаривал.

Старший смены достал «Мальборо», подумал, предложил советнику:

— Вроде бросали…

— А-а…

Они закурили.

—Думаешь, Шайба загулял?

Старший смены отрицательно покачал головой:

—Я доложил Савону. Кажется, он сам не знает…

Надо было возвращаться к Неерии. Красноглазый сделал последнюю затяжку. Поднялся. На него уже накатывало, но он надеялся по крайней мере еще пару суток продержаться.

«Похороны в Вабкенте, потом на Ваганьково…» Никто не мог Неерии заменить его.

Приглашения Союза кинематографистов на презентацию фильма были отпечатаны на дорогой мелованной бумаге. Фамилий Сметаны и Серого в них, естественно, не указали. Один из авторов новой ленты — известный писатель и сценарист — входил в число «бессмертных», в Комиссию по помилованию. Адвокат заканчивал вместе с ним юридический факультет МГУ — это все знали, и на этом строился расчет.

День был нехороший, отмеченный знаком Беды. Сметану и Серого с утра доставали бизнесмены, получавшие их крышу. Убийство Нисана Арабова вызвало панику.

Ведущие московские банки в знак протеста объявили о прекращении операций.

Твердили о мафии. Но это еще не была мафия. Она только еще оформлялась, переходя к легальному бизнесу.

Прежнее ворье — малообразованная, жесткая с ментами отрицаловка — хотело жить спокойно, было против переделов, разборок. В конце концов логически пришло к лояльности.

Сметане, Серому, еще многим это не подходило.

Воровской мир прекратил бы существовать, если бы сильный мирился в нем со слабым и незащищенным. Чем бы отличался тогда от мужицкого, фраерского?

Всю дорогу восставала в нем дерзкая и голодная молодежь, новые авторитеты, купившие, а не выстрадавшие по тюрьмам и лагерям свою воровскую масть, рыночники мученные и битые фраера, главари национальных группировок…

Новые русские требовали передела земли, а главное, модернизации преступного бизнеса.

И воровского дела.

Американские вышибалы публичных домов, бутлегеры, владельцы грузовиков, секьюрити, Меир Лански — сколько им пришлось вертеться, чтобы начать жить по-людски…

Первоначально суть реформы сводилась к одному: воровской кусокдолжен быть вложен в дело! Деньги не могут быть поделены, проиграны, прокучены, храниться в носках…

О б щ а к должен крутиться! Братва должна жить не на сам воровской капитал — а на процент с него. На доход!

Сметана и Серый стояли у колыбели реформы. Их поддержали умные головы. Кто мог теперь точно сказать, где кончается легальное предпринимательство и начинается мошенничество.

Сотни разлетевшихся, как карточные домики, фирм, выпустившие на сотни миллионов долларов бумаг, равноценных туалетной… Те же куклы, подброшенные не под ноги, не на тротуары… Одно из величайших достижений организованной преступности!

«МММ», «Чара», «Хопер»…

Впереди было виденное в чужих богатых иллюстрированных еженедельниках. В рекламе… Прозрачная жидкость кокосового ореха, соленые брызги над волнорезом. Офис с видом на море. Длинноногая с откляченным задом секретарша с блокнотиком, с тонкой кожей. Сучка с непрекращающейся течкой в образе Магдалины…

Подстриженные газоны с зелеными лужайками, с раскидистыми дубами, с благородными собаками меж столов, застеленных хрустящими белоснежными скатертями…

В конверте вместе с приглашениями лежала записка с напоминанием: «Сообщить про английский рейс…»

Друзья Сотника жаждали заполучить иерусалимского покровителя Арабовых в Москву.

Жара в Лондоне не спадала.

Варнава и Миха Туманов вернулись в отель быстро. Про встречу с английскими легавыми и московским ментом не говорили.

Жид принял душ. Черный, похожий на афганца — с матовым лицом, масляными глазами, с блатными татуировками на спине и груди, — сбросил на пол гостиничный халат, стал собираться. Левое запястье авторитет последние годы бинтовал. Подключичную звезду тоже прятал. О наколках, которые приходилось скрывать на Западе, можно было лишь догадываться.

Череп со свастикой пахана зоны? «Рожден вором»? «Начал воровать малолеткой»?..

Туманов достал из бара виски. Разлил. Поднял хрустальную британскую рюмку:

— Первый тост за Мессию!

За Посланца Господа…

— Второй — за московский «Спартак»!

Это было у Афганца постоянным.

Обе стопки пошли хорошо.

Жид чувствовал себя за границей прекрасно. Как дома!

Варнава вроде тоже отошел. Нездоровое, покрывавшееся испариной лицо прояснилось. Поручение, которое ему дали Сметана и Серый, было выполнено. С Жидом, консультантом братвы, осевшей за границей, они снова были не разлей вода. Словно в прежние годы, прогулялись с куклой— подошли к огромнейшему, не очень дорогому «Си-энд-Эй», нерушимой точке притяжения российских лохов.

Никто из нынешних авторитетов не мог бы себе такое позволить, потому что не было у них по жизни ни капли воровского — а только бандитское! Вымолотить, отначить, кинуть… А еще лучше — замочить и расседлать… Убить и взять…

Не важно, что из этого ничего не вышло. Мент, ушедший в секьюрити, носил старомодную куртку российского челнока…

—…Московские авторитеты за законы братвы целиком, но на них давят. Неславянские фирмы не хотят брать московскую крыш у !..

Миха осторожно кашлянул, показал на стену. Варнава повернулся к телевизору, усилил звук. Снаружи до самых окон поднимался чужой Лондон.

—Скотленд-Ярду не больно интересно! Сметана и Серый держат ситуацию под контролем. Арабова они не сдадут. В Иерусалиме и «Белая чайхана» могут быть спокойны… А пощипать их — это закон никому не запрещает. Вор украдет, фраер заработает…

Варнава не беспокоился о чужих ушах. Кроме того, был уже прилично поддатый.

— В Иерусалиме говорят о банке, с которым они контачат… — Миха был осторожнее. Имен не называл. Стены и за границей имели уши. — Народ там стремный. — Сбоку на столе лежали белоснежные салфетки. Туманов достал ручку. — Эти!..

— Ты им не опасен…

— Считаешь?

— В Москве тебе ничего не грозит…

— Известно, кто они по жизни?

— Бушлаты… Им, конечно, помогли открыться. Но сейчас я о Фонде… — Варнава тоже нацарапал на салфетке. — Им нужен советник по Востоку…

Варнава по одному ему ведомой ассоциации вспомнил о менте на Оксфорд-стрит:

— Почему он далнабой на «Дромит»?

— Спутал с кем-то!

— Пару таких путаниц — и, смотришь, голову потерял!

— Там было что-то…

Варнава уже дал отбой.

Допивали наспех. Времени не оставалось. Чемодан уже спустили из номера в холл. Миха достал зажигалку-пистолет. Поднес к пепельнице, щелкнул. Высокое пламя поглотило текст.

— Ну, на посошок!..

Улица напротив отеля была все еще заполнена людьми. Девки, мужики двигались колонной. Кривлялись. Один — опущенный — в шортах, в бюстгальтере, на крыше автобуса, над толпой, под ламбаду всухую крутил передком. Проходившие внизу хлопали. Орали. Варнава плюнул:

— На зоне ему бы в момент вдули!

— Делать нехера…

Против «Черчилля» колонной стояли такси.

— Чего они все время лыбятся?