Часов в комнате нет. Но еще не приходила молчаливая тетка с лошадиным лицом, которая приносит Наташе еду. И поднос с завтраком отсутствует, значит – раннее утро. Потом завтрак, и визит Эймса.

Дышать стало трудно. Девушка перевернулась на спину и стала рассматривать каштановые розетки на потолке. Где она находится? В Эдинбурге или в Лондоне? Куда перевезли ее англичане в тот день, когда они с Егором пришли в ближайший полицейский участок и сделали заявление? Ответов на этот вопрос не было. Эймс всегда уклонялся от прямых ответов. Так повелось с самого начала, с самого первого дня ее заточения в этом месте:

– Мистер Эймс, вы скажете, где я нахожусь?

– Вам не нравится ваша комната, госпожа Иволгина? – Эймс был галантен и предупредителен, обаятелен и заботлив. От непривычного обращения «госпожа» даже сердечко забилось чаще.

– О, она просто великолепна! А такой потолок я видела только в кино! Ведь это настоящий дуб, правда?

– Увы, госпожа Иволгина. Дубовые здесь только балки. А кессонные розетки – это каштан. – Эймс умилялся ее восторгам вполне искренне, и Наташа по-женски немудряще решила подыгрывать англичанину:

– Подумать только, каштан! Никогда бы не подумала! Так все же где я? В Шотландии или уже в Англии?

– «Есть много, друг Горацио, на свете, что до конца не ясно мудрецам», – он нараспев произнес эту фразу и вопросительно посмотрел на гостью. Наташа поняла, что сейчас необходимо как-то по-особенному отреагировать, ответить неким определенным образом, но в голове не было ни малейших соображений на этот счет. Она вопросительно взглянула на Эймса. Лицо британца выражало легкую досаду. Буквально секунду-другую. И вновь – широкая дружеская улыбка и мелодичный баритон: – Это Шекспир, «Гамлет». А вот кто из ваших соотечественников автор перевода, извините, запамятовал. Кстати, давно собираюсь спросить: в русских школах изучают Шекспира на уроках литературы или нет?

Наташа растерялась. Настолько далеко от нее была школьная пора! Казалось, что прошло-то всего-ничего, каких-то три года, а в памяти ни малейшего представления о школьном курсе литературы. Она смутилась.

– Не обращайте внимания, госпожа Иволгина. Я понимаю, что сейчас ваши мысли заняты другим…

Другим! Наталья соскочила с кровати и подбежала к камину. Быстро взяла фарфоровую статуэтку – старая дама с зонтиком и пучеглазым мопсом на руках. С ногами забралась в кресло с высокой спинкой и внимательно стала рассматривать миниатюру. Отвлечься не получалось. Чемпионат, конкуренты и соперники… Первый же день пребывания в Англии уничтожил все сомнения, таившиеся в сокровенных глубинах ее сознания. Фантасмагория рекламных огней и необычных автомобилей, кричащая роскошь магазинных витрин и прочие внешние признаки заграничного благополучия в один вечер сделали больше, чем пережитое разочарование в ленинградской жизни и уговоры Егора. Ее первое выступление на чемпионате. Еще никогда она не чувствовала такого прилива сил, собранности и одновременно – вдохновения и ощущения полета. Это было крайнее напряжение всех сил ее организма, и после завершения программы Наташе понадобилась помощь, чтобы покинуть манеж. А дальше был настоящий фурор, бесчисленные газетчики и разговоры вокруг: «Русское чудо! Секретное оружие русской сборной!»

Вот, мадам, мисс, миссис или как вас там, и «секретное оружие»! Наташа обращалась к фарфоровой даме. «Вы-то, видно, на прогулке, раз с зонтиком и собачкой, а я, «русское чудо», в самом настоящем плену…».

Послышался звук отпираемой двери, и на пороге появился улыбающийся Эймс с подносом.

– О, вы уже проснулись, госпожа Иволгина! Доброе утро!

– Доброе, если оно действительно…

– Постойте! – перебил Наташу англичанин, ставя поднос с завтраком на стол. – Сейчас попробую отгадать! Ваши слова – это цитата из русского мульт-фильма про Винни-Пуха. И произносит эти слова, если я не ошибаюсь, ослик Иа! Все верно?

Наташа равнодушно согласилась – просто кивнула.

– Теперь вы будете за мной ухаживать, мистер Эймс?

– Некоторое время. Миссис Флоттон приболела, но я почту за честь…

– Постойте! Что значит: «некоторое время»? Вы хотите сказать, что мне тут еще торчать и торчать?!

– Не нужно так резко, госпожа Иволгина. Все, что происходит с вами сейчас, делается для вашего же блага.

– Скажите, когда я смогу увидеть Егора?

– Миссис… госпожа Иволгина. Я принес вам русские газеты и записку от господина Курбатова. Думаю, что это чтение многое объяснит вам лучше и полнее, чем это смог бы сделать я. – Он протянул Наташе несколько газет, в которых она без труда узнала «Ленинградскую правду» и «Комсомолку», а также небольшой кремовый конверт. – Мы еще увидимся сегодня, я не прощаюсь…

«… Я никогда не смогу объяснить тебе, почему нам приходится расстаться. Но я хочу, чтобы ты знала главное: все причины к этому – только моя вина. Это связано с деньгами, и ты не имела и не имеешь ни малейшего представления об этом. Единственное, на что надеюсь, это на то, что мне удастся решить эти проблемы, и тогда мы обязательно соединимся снова…» – дальше читать записку Егора она не смогла. Остервенело порвав печальное послание на мелкие кусочки, Наталья ссыпала их в ладошку. С печальной гримаской пересыпала рваные снежинки на другую ладонь и, горько усмехнувшись, резко дунула на них. То, что еще минуту назад существовало как желанная весточка от Егора, разлетелось по полосатому покрывалу, стало обыкновенным мусором, который мог бы заинтересовать миссис Флоттон, но только не ее.

Пытаясь отвлечься, она попробовала есть. Аппетитно пахнущий традиционный английский бекон показался жирным и противным. Безо всякой охоты Наташа просмотрела газеты. Сначала ленинградскую, потом – центральную. Везде было одно и то же: сокурсники и товарищи по команде, преподаватели, представители Госкомспорта и даже комсомольско-молодежная бригада ивановских ткачих клеймили позором и презрением перебежчицу Иволгину. Все они, как один, выступали «с решительным осуждением» и призывали советский народ «еще тверже придерживаться светлых идеалов строителей коммунизма». От сатирического однообразия заголовков – «Предатели обрели свободу», «Хороша Наташа, да не наша» и им подобных – стало противно и скучно. Девушка несколько раз прошлась по комнате, от камина до кровати и обратно, и мысли ее крутились вокруг одного и того же:

– Я смогла, значит, я смогу и большее! – заметив, что говорит вслух, Наташа испуганно посмотрела на дверь. Тут же взяла себя в руки и решительно присела к столу.

«К черту всё и всех! Жизнь продолжается, а полная неизвестность… Что же, совсем недавно было еще хуже…» Случайно скользнув взглядом по газетной полосе, она увидела маленький заголовок: «В семье предателей». В двух куцых столбцах какой-то В. Горохов глумливо комментировал положение отца-одиночки Вадима Иволгина, заявившего ему лично, что он не верит в предательство жены и уверен, что со временем все узнают, что никакого предательства не было.

Слезы выступили мгновенно. Сколько же времени она даже не вспоминала о Вадиме и дочери! Как же они теперь будут жить там, где все и вся против них? А Вадим…

Но Наташа быстро справилась с наступившей слабостью. «Потом, не сейчас, когда все прояснится…» Слезы высохли мгновенно и, будто бы этого момента специально дожидались, в дверном замке повернулся ключ…