Тем временем начальник охраны никак не мог успокоиться от неожиданной встречи, хлопал боевого товарища то по груди, то по плечу.

- А помнить, в Ревеле, на пристани, гренадер задирался и как мы его? Ох-ха-ха? А помнишь, Ядвига, плутов-га черроглазая, тебе записочки посылала, а ты неграмотный, ха-ха-ха!

Максюта отвечал рассеянно, смотрел вниз, где охранники палками поднимали каторжан, и те переваливаясь, как медведи, проходили по мосткам на каторжную барку.

- А вот это кто такой? - показал Максюта на высокого каторжанина, загорелого до черноты и с клеймом 13 на щеке. - Знаком больно, а откуда, не помню.

- Ну как же, как же! - засмеялся начальник охраны, вытирая ладонью упитанное лицо. Жарко, страсть! - А помнишь, десант был в Стокгольм? И этого неужто не помнишь? Отчаянный был мужчина!

- Тот самый! - изумился Максюта. - За что ж его?

Начальник охраны оглянулся, хотя рядом никого не было.

- "Святой Иаков"!

- Он был на фрегате "Святой Иаков"?

- Да, да... Но прошу тебя, тише. Мы не имеем права знать, кто и за что...

- Значит, на том самом, что выбросил за борт императорский штандарт?

- Да, да!

- Но ведь "Святой Иаков" был в упор расстрелян всей эскадрой, и было приказано с воды никого не подбирать?

- Но как видишь...

Максюта и начальник охраны молча смотрели, как поднимается с травы великан Тринадцатый, как прочие каторжане жмутся к нему.

- А знаешь? - вдруг сказал Максюта. - Он еще там, на Аландских островах, ко мне подбирался. Но я ответил, что присягу давал на святом Евангелии.

- Вот и меня также бог миловал, - вздохнул начальник охраны и перекрестился.

8

Между тем спор Шумахера с Дрезиновым не стихал.

- Я сам к государыне вхож! - кричал библиотекариус. - А вы, майн герр, получаете как иностранец двести золотых в год и радения никакого! Были бы русским, получали бы в двадцать раз меньше!

Это было не интересно, и начальник охраны продолжал расспрашивать былого однополчанина:

- Значит, еще не женился? А приварок у тебя хорош?

- Какой приварок?

- Ну там, кроме кормленья да экипировки, то да се, да такое, разэтакое...

- Какой же приварок от моих монстров да скелетов?

- Не скажи! Говорят, у вас посетителям вино отпускают. Угощения ради.

Максюта засмеялся. Вино-то вино, да посетителей нет. Хотел спросить товарища, а есть ли приварок у него, да смекнул, что сукно его мундира, по цвету такое же васильковое, как и у Максюты, однако не в пример и тоньше и добротнее, - не из казенной швальни, а из гостиного двора. Максим Тузов, сам бывший приказчик, в сукнах толк понимал.

В этот момент снизу, от причаленного каторжного судна, раздался взрыв брани, отчаянный звон цепей. Клубок тел в бурых лохмотьях катался возле трапа, а охрана старалась разбить этот клубок ударами плетей.

Наконец один из дерущихся выпрямился - это был Тринадцатый. Лицо его было в багровых полосах от плетей, но он твердо сжимал руку другого каторжанина, державшую нож.

- И-эй, бояре, воеводы! - верещал тот, в чьей руке был нож. - И-их, спасите Нетопыря, Нетопыря убивают!

Охранники вцепились в Тринадцатого, но тот успел все-таки выкрутить руку Нетопыря, и нож выпал в воду.

Тринадцатый поднатужился, видно было, как напряглись его плечи. Он разбросал охранников, как котят, и стоял не нагибаясь над их кнутами.

- Господин полицейский офицер! - крикнул он, протягивая руки к Максюте. Тот даже обернулся, чтобы посмотреть, не стоит ли кто за его спиной. Сомненья не было - Тринадцатый обращался именно к нему, Максюте, приняв его за полицейского чина по сходству цвета кафтанов. - Господин офицер, не дайте свершиться несправедливости! Вы независимый здесь человек, не допустите беззакония!

- А! - поморщился начальник охраны. - Не обращай внимания. Видишь, какая у нас служба собачья!

Но Тринадцатый требовал не умолкая, и другие каторжные тоже стали кричать. Привлеченные скандалом, спустились с башни Шумахер и архитектор Дрезинов. Начальник охраны дал знак своим клевретам, чтоб они перестали махать плетьми, а сам приблизился к месту драки, с ним и заинтересовавшийся Максюта.

Оказалось, что каторжные просили не отделять от них заболевшего их товарища, старика. Из-за этого у них весь сыр-бор загорелся. Хмуро взглянув на Максюту, начальник охраны приказал забрать больного на борт.

- Но, может быть, ему нужна помощь? - спросил Максюта.

- Ах, мать честная! - раздраженно сплюнул начальник охраны. - Если б ты знал, какие они все притворялы, бездельники!

Однако приказал открыть лицо лежащему уже на носилках старику. Бедняга тяжело дышал, зловещие тени гнездились на сомкнутых веках.

И Максюта не удержался, чтоб не ахнуть. Перед ним лежал его бывший хозяин, московский купец с Красной площади, Авдей Лукич Канунников, правда постаревший на сорок сороков лет и зим, но он, он!

- Унесите! - распорядился начальник охраны. Каторжане наклонились, чтобы поднять носилки, но Максюта упросил - еще чуток.

И в ту самую минуту вся его юность прошумела вновь, как мимолетная птица. И лавка в рядах, и безродная жизнь, и лицо девушки, похожее до боли на лицо старого каторжанина...

Старика унесли, а Максюта все еще был как в обмороке. Что-то указывал ему Шумахер, какой-то чертеж демонстрировал Дрезинов, все это проносилось сквозь его сознание, а мысль была все об одном: да как же он, Канунников, оказался на каторге, среди воров и убийц? Ведь был он всегда справедливый и богобоязненный и не раскольник никакой. А он-то, Максюта, в эти годы частенько его поминал. Думал - живет тот себе тихо-мирно, а он, оказывается, вот как!

- Кто он тебе, старик-то? - спрашивал начальник охраны. Несколько подобострастный тон его, с которым он сначала обращался к Максюте, как своего рода академическому начальству, теперь сменился на откровенно презрительный: меня, мол, не проманешь, я тут всякое видывал. - Так кто ж он тебе? Отец, дядя? Хо-зя-ин? Ну. брат, был хозяин, стал холоп, так и нечего его чтить!

А Максюта напряженно думал свое: эх, ударить бы одним махом по тому, кто жизни загубил и этого старика, и его, Максютина, невесть где сгинувшего отца, и той бессчастной Аленки Грачевой... Эх, ударить бы, да как его, виновного, различишь? А и ударишь, лишь кулак отшибешь...