Вовсе нет: именно на груди еврейской шлюхи, именно в обыкновенном свинарнике было возвещено, что явился Бог, который спасёт землю! Вот оно, достойное происхождение, предписываемое этой выдающейся личности! Но у него благородная миссия - выведет ли он нас из заблуждений?

Давайте всмотримся в него. Что он говорит? Что делает? В чём состоит его высокая миссия? Какую тайну он собирается раскрыть? Какой догмат он нам предписывает? В каких деяниях, наконец, засияет его величие?

Сначала я вижу туманное детство несколько, без сомнения, развратных услуг, оказанных этим распутником жрецам Иерусалимского храма затем исчезновение на пятнадцать лет, во время которого мошенник будет отравлять себя всякими измышлениями египетской школы, которые он занесёт в Иудею. Едва он там вновь появляется, как начинает бредить, будто он - сын Бога, равный отцу своему. К этому союзу он присоединяет ещё одного призрака, называя его Святым Духом. И эти три лица, клянётся он, должны быть лишь одним лицом!

Чем больше эта бессмысленная тайна поражает разум, тем уверенней наглец говорит, что великой заслугой будет принять её на веру... и грозит карой за отказ.

Этот недоумок уверяет, что для того, чтобы спасти всех нас, он, хотя и Бог, облёкся смертной плотью, войдя в тело человеческого ребёнка. И ослепительные чудеса, которые он намерен сотворить, вскоре убедят в этом весь мир! На непристойном ужине мошенник и впрямь якобы превращает воду в вино на десерт он кормит нескольких разбойников каким-то провиантом, заранее припрятанным его сторонниками. Один из приятелей притворяется мёртвым, а наш самозванец его воскрешает. Затем он удаляется на гору и там, лишь перед двумя-тремя дружками, делает трюки, которые заставили бы покраснеть от стыда самого скверного шута наших дней.

Кроме того, яро проклиная тех, кто не уверовал в него, этот мошенник сулит рай всем болванам, которые согласятся ему внимать. Он ничего не пишет, потому что он невежда, очень мало говорит, потому что он глуп, ещё меньше делает, поскольку он слаб. В конце концов, выведя из терпения должностных лиц своими бунтарскими выходками, шарлатан сам распинает себя на кресте, предварительно заверив сопровождающих его прохвостов, что каждый раз, когда они станут его призывать, он будет сходить к ним, и они будут его поедать.

Его пытают, и он смиряется с этим. Его дражайший папаша, этот великий Бог, о котором он дерзнёт сказать, что тот спускается к нему, не оказывает сынку помощи в эту тяжёлую минуту. Вот он вам, негодяй, с которым обращаются, как с последним из бандитов, достойным вожаком которых он был.

Собираются его прихвостни: Мы пропали, - говорят они, - все наши надежды погибли, если мы не придумаем какой-нибудь хитрости. Напоим стражу, охраняющую Иисуса, затем выкрадем его тело, пустим слух, что он воскрес - это надёжный трюк. Если поверят в наш обман, возникшая религия распространится, и она покорит весь мир... За дело! Так они состряпали свои делишки. У скольких мерзавцев наглость вытесняет достоинство! Труп похитили дураки, женщины и дети вопят во всё горло: Чудо!. Однако в этом городе, запятнанном кровью Бога, никто не хочет в него верить, не происходит ни одного обращения. Более того, происшествие кажется настолько ничтожным, что о нём не упоминает ни один историк. Только ученики самозванца надеются постепенно извлечь выгоду из обмана.

Эта деталь исключительно важна, и давайте хорошенько запомним её. Они выжидают несколько лет, прежде чем воспользоваться своей махинацией. В конце концов, они воздвигают шаткое сооружение своей отвратительной доктрины. Люди падки на любую новизну. Опасаясь императорского деспотизма, мир соглашается с необходимостью революции. Этих врунов слушают всё охотнее, и они достигают быстрых успехов. Такова история всех заблуждений.

Вскоре алтари Венеры и Марса заменяют на алтари Иисуса и Марии публикуют жизнеописания самозванца этот пресный вымысел приходится по вкусу глупцам Иисусу приписывают высказывания сотни вещей, которые никогда не приходили ему в голову. Несколько его собственных бессмыслиц тотчас становятся основой его морали, а поскольку этот водевиль разыгрывается для бедняков, милосердие стало первой добродетелью. Насаждаются дикие ритуалы под названием таинства. Самое оскорбительное, самое отвратительное, это когда у священника, погрязшего в преступлениях, есть, тем не менее, власть несколькими магическими словами заставить Бога оказаться в кусочке хлеба. Без всякого сомнения, этот постыдный культ был бы уничтожен в зародыше, если бы он вызвал презрение, которого он заслуживает. Но его вздумали преследовать, и в результате он лишь неизбежно укрепился.

Даже сегодня он падёт, если его высмеют. Искусный Вольтер никогда не пользовался иным оружием, и - он единственный из всех писателей, кто может похвастаться количеством своих приверженцев. Такова, Эжени, краткая история Бога и религии. Подумайте, какой трактовки достойны эти небылицы и определите своё отношение к ним.

ЭЖЕНИ. - Мой выбор ясен: я презираю все эти больные фантазии да и сам Бог, за которого я держалась из слабости или невежества, внушает мне сейчас только ужас.

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Поклянись же никогда о нём больше не думать, никогда им не обременяться, никогда в жизни не взывать и не возвращаться к нему.

ЭЖЕНИ, (бросаясь на грудь госпожи де Сент-Анж.) - Ах, клянусь в этом, будучи в твоих объятьях! Я ведь вижу, что всё, что ты требуешь - это для моего блага, и ты не позволишь, чтобы моё спокойствие нарушалось этими воспоминаниями!

Г-ЖА ДЕ СЕНТ-АНЖ. - Разве могли у меня быть иные побуждения?

ЭЖЕНИ. - Но, Дольмансе, мне кажется, что анализ добродетели увёл нас к размышлению о религиях. Сделаем шаг назад. Какой бы нелепой ни была религия, нет ли каких-нибудь добродетелей, ею предписанных, развитие которых может содействовать нашему счастью?

ДОЛЬМАНСЕ. - Хорошо, давайте посмотрим. Не целомудрие ли эта добродетель, которую разрушают ваши глазки, несмотря на то, что весь ваш облик олицетворяет её? Намерены ли вы принять обязательство сражаться со всеми проявлениями Природы пожертвуете ли вы ими ради бесполезной и смехотворной чести: никогда не иметь никакой слабости? Будьте справедливы и ответьте мне, милая подружка: думаете ли вы, что в этой абсурдной и опасной чистоте души вы найдёте все наслаждения противостоящего ей порока?