Наконец, мы наткнулись на звезду с планетной системой. Ну, обследовали планеты. На шестой от солнца обнаружили черную цитадель. Нет, ее тайны не раскрыл никто. Мы заметили ее, как только вышли на орбиту, — уж очень огромной она была. Ринувшись вниз, мы сели среди джунглей. Радио молчало. Цитадель выглядела покинутой. Мы опустились на порядочном расстоянии от нее и отправились на разведку пешком. Планета относилась к земному типу, но сила тяжести на ней была выше, и каждый шаг давался с трудом. Мы буквально продирались сквозь влажные густые джунгли, а на горизонте вырастали невероятные стены цитадели.

Вокруг царила тишина. Тысяче-, если не миллионнолетиями ничто не нарушало ее. Тишина действовала угнетающе. Мы вздрагивали от хруста каждой веточки, хватаясь за оружие. Высоченные стены заслонили половину неба, тень от них была гуще ночи. Мы решились подойти к самому подножью этих ониксовых отвесных стен. Наклоненные наружу, они нависли над головой, и казалось, вот-вот упадут и раздавят нас. И тут на высоте примерно в три человеческих роста я заметил изображение вот этой самой доски, будто вырезанное на полированной глади стены резцом какого-то великана.

— Ну, и экспедиция исчезла? — перебил старика Алган. Он придвинул чурбан из розового дерева и уселся на него. По мере приближения ночи стены космопорта медленно наливались пламенем от всходившей красной звезды.

— Нет, — ответил старик. — Не в этот раз. В тот день мы вернулись на корабли, и начался горячий спор. Матросы считали, что надо поскорее сматывать удочки. Они издавна понаслышались легенд, хотя прежде не очень в них верили. Ученые, особенно один историк, буквально помешались, боясь, что им не дадут изучить невероятную находку. В конце концов матросы взяли верх — их поддержал капитан. Мы покинули эту черную восьмиугольную цитадель, превосходившую по высоте любые мыслимые горы, и отправились дальше, рассчитывая вернуться сюда после разведки всего сектора.

Не прошло и месяца, как мы сели на мертвую планету. Это был один из тех миров безмолвия и пустоты, которые тысячелетиями бороздят космос, наводя непонятный ужас на звездоплавателей, хотя любой радар легко определял положение таких бродячих призраков, позволяя вовремя разминуться с ними. Мы сели потому, что заметили с орбиты еще одну черную цитадель.

Мы опьянели от радости. Человек впервые наткнулся на следы разумной жизни, нас согревала надежда встречи с иной цивилизацией, цивилизацией межзвездной. Всякие сомнения отпали. Различные, не знающие друг друга расы не могли воздвигнуть идентичные постройки, размеры которых бросали вызов всем известным законам Вселенной.

Посадка была поспешной. Мы разбили лагерь. Извлекли из трюмов вездеходы. Здесь не надо было бороться с джунглями. Работать было легче, хотя планета уже давно лишилась атмосферы. Я объехал цитадель кругом. Шахматная доска с шестьюдесятью четырьмя клетками повторялась в нескольких местах. Кто вырезал эти рисунки? Ведь наши инструменты скользили по стенам, не оставляя на них ни малейшей царапины.

Что это было — символ или замочная скважина? Всех волновал этот вопрос, и воображение работало на славу. Мы прочесали библиотеки и отыскали все, что относилось к шахматам. Мы узнали, что эта игра была известна всем человеческим цивилизациям. Иногда шахматы становились предметом культа. Они очень точно сочетались с некоторыми особенностями человеческого мышления.

Быть может, за этими высоченными стенами хранилась тайна происхождения человека и жизни?

На двадцать пятый день нашего пребывания на планете и после пятнадцати месяцев нашего путешествия в космосе врата цитадели распахнулись. Они открыли мир света и каких-то немыслимых переплетений. Несколько человек вошли внутрь. Они вернулись, потрясенные величественностью и загадочностью его лабиринтов.

И здесь мы совершили ошибку. Мы решили исследовать цитадель всем составом экспедиции. Ученые требовали именно такого решения, а матросы забыли об опасности. И только меня оставили снаружи, у врат цитадели, чтобы принимать сообщения исследователей. Прошли часы. Я подремывал в скафандре, как вдруг заметил, что черные наклонные створки стали бесшумно сходиться. Громадные плиты со знаками шахматной доски закрыли вход, который несколько суток зиял в неизвестность. Призывы в моих наушниках слабели, а затем совсем прекратились. Я прыгнул в кабину ближайшего вездехода и на полном ходу понесся к лагерю и ракетам. И тут сверкнула молния. Оказалось, что осветив планету до самого горизонта, взорвались наши ракеты. Остановив вездеход, я выпрыгнул из него и со всех ног бросился прочь. Не пробежал я и сотни метров, как меня швырнуло на землю — на месте вездехода дымилась воронка.

— Что произошло потом? — спросил Алган.

— Почти ничего, — ответил старик. Голос его зазвенел, полузабытые слова все легче слетали с уст. Взгляд стал спокойным. Исчезла горькая ирония. — Почти ничего, — повторил старик. — Через пять суток меня ждала неминуемая смерть — таков был запас воздуха в скафандре. Провизии хватило бы на несколько недель. Затем с неба явились люди и спасли меня.

Они прилетели не с Бетельгейзе и ни из какого другого известного мира. Их звездолеты были менее совершенными, чем наши. Они не понимали моей речи, а я не знал ни слова из их языка.

— Люди? — переспросил Жерг Алган.

— Люди, — повторил старик, махнув иссохшей рукой. — Можете верить или нет, считать меня безумцем, как те с Бетельгейзе, которые сослали меня сюда, или выслушать, не перебивая, как сделали торговцы с Эльсинора, которые, кстати, заплатили мне всего четверть обещанной суммы. Да, меня спасли люди. Они немного отличались от нас. Они пониже ростом, быстры и грациозны в движениях, у них маленькие заостренные уши и очень бледная кожа. Язык их столь сложен, что я так и не разобрался в нем. А знаете, как мне удалось наладить с ними общение? Никогда не догадаетесь, все очень просто. Играя в шахматы! Только и всего. Король, ферзь, пешки могут называться по-иному и иметь иные формы, но ходят они везде одинаково, и возможности комбинаций на шестидесяти четырех клетках столь же неисчерпаемы, как и Вселенная.

— Откуда они прибыли? — осведомился Алган. Его сердце учащенно билось, а голос охрип. Он вдруг ощутил усталость, но продолжал внимательно слушать.

— С другого конца Галактики! — бесстрастно произнес старик. Он успокоился, руки его вновь легли на колени. — Думаю, вы мне не поверите, — продолжал он, — сочтете меня сумасшедшим, мифоманом, ведь я уже двадцать лет в ссылке. Я не могу предъявить доказательств. Но вы явились, чтобы услышать историю моих странствий? Располагайте ею как хотите.

— Я верю вам, — прошептал Алган, ощущая на затылке легкое дыхание ветра. Над космопортом взошли три розовые луны. В прошлую ночь он их не заметил. Потом понял, что видит на низких тучах световые пятна от лучей мощных прожекторов.

Ему ничего не оставалось, как принять рассказ старика, довериться его воспоминаниям — ведь тот был единственным очевидцем невероятных событий. «На самом деле в его истории нет ничего невероятного, — подумал Алган, — звездолеты, несущиеся со скоростью света, отодвинули границы возможного. Мир как-то сразу раздался во все стороны, человеческий опыт оказался слишком скудным, и все, что выходит за его рамки, кажется чудесами и фантастикой». В человеческой истории подобное случалось — так было, когда на Земле европейские мореплаватели открыли новые материки, и сомнение уступило место вере. Потом земли освоили, и люди забыли о недавнем опьянении новым. А в космосе сколько бы люди ни открывали миров, еще больше их оставалось неоткрытыми. Люди забыли, что границ познания не существует. Они могли освоить любую планету, если только ее не заняли другие.

— Меня мало волнует, поверите вы или нет, — сказал старик, и голос его вдруг стал старчески пронзительным. — То были люди, как и мы, и прибыли они с противоположного конца Галактики. Их раса появилась в условиях, сходных с земными, и мне не надо было пересказывать историю их рода. Я вдруг сообразил, что знаю ее. Это была история рода человеческого. Конечно, с некоторыми отклонениями. Природа отнеслась к ним с большей снисходительностью, чем к нам. Они прошли более долгий путь развития. Но он был не столь извилистым. Они совершили меньше ошибок, хотя их тоже было предостаточно. Их язык совсем не похож на наш, он более гибок и одновременно сложнее любого человеческого языка. У них иной звуковой аппарат — я не мог повторить многие из звуков их языка, а наши фонемы оказались непроизносимыми для них. Но языковые различия не могут быть барьером между людьми. В Освоенной Галактике существуют и существовали разные языки, однако люди есть люди. И пришельцы тоже были людьми.