— Может быть…

Она удивленно на него смотрела. Ей вспомнилось, что в последние дни гость казался ей каким-то странным.

— Что-нибудь случилось? — с запинкой спросила она.

— Нет, — уверенно ответил он. Теперь он знал, что всё в порядке. Мало того, никогда он не был счастливее.

— Правда?

— Еще бы!

— Мне… мне казалось, что вы чем-то взволнованы. Билл быстро прибавил еще одно свойство: заботлива, как ангел.

— Спасибо, — сказал он, — но я в полном порядке. Взгляд ее успокоился.

— Вам хорошо?

— Это мягко сказано!

— Тогда я вас огорчу. Мы с вами влипли!

— Что такое?

— Обезьяна.

— Сбежала?

— Нет. И не думает.

— Ну и что?

— Пойдемте, присядем. Вы устали.

Они сели на каменную скамью, которой мистер Флек, хозяин фермы, украсил некогда свои угодья.

— Жуткая штука, — сказала Элизабет, — но сидеть можно. Скажите, зачем вы ходили к леди Уэзерби?

Пока он припоминал, зачем ему это понадобилось, Элизабет ответила сама:

— Вы хотели ее утешить! Вы такой добрый. А получилось хуже.

— Я не сказал, что обезьяна здесь.

— Что же вы сказали?

— Что я ее видел.

— Этого вполне хватило.

— Простите, ради Бога!

— Ничего, справимся, но надо действовать, и поскорее.

— А что такое?

— Пресса идет по пятам. Целый день отвечаю репортерам.

— Репортерам!

— Они просто кишат. И каждый раскрыл преступление. Полиция вот не сумела, а он…

— Как они сюда попали?

— Леди пригласила.

— Почему?

— Реклама нужна. Казалось бы, обезьяна… Но вы представьте, что она сбежала от короля, да еще швырялась яйцами в графиню или укусила герцога? Наша швырялась в судомойку, а укусила миллионера. В сущности, то же самое. В общем, репортеры здесь, у них тут вроде штаба. Еле в дом загнала покормить. Они хотели расположиться лагерем. Может быть, кто-то еще лежит в траве с блокнотом. Что будем делать?

Билл ничего предложить не мог.

— Чего доброго, — продолжила она, — нас арестуют за кражу. Леди Уэзерби предложила премию.

— Нет, правда?

— Пятьсот долларов.

— Быть не может!

— Может. Ради рекламы чего не сделаешь.

— Мне она ничего не сказала.

— Она предложит завтра-послезавтра. Чтобы подогреть интерес. Мысль неплохая, но не для меня. Что же мне, держать обезьяну, пока не взвинтятся цены? Пятно на гербе Бойдов. Так делать нельзя. Правда, бедный Натти был бы рад… — задумчиво прибавила она.

Билл огорчился.

— Да, положение…

— И тут еще одно. Мой птенчик решил, что обезьяна ему померещилась. Он не выносит холодной воды, а теперь моется, взял у вас гантели… Если он узнает правду, он тут же бросит. Разве это скроешь? Спасибо, что он гулял, когда здесь кишели репортеры. В общем, что делать?

— Надо от нее избавиться.

— Да-да, и поскорей. Но вы устали.

— Ни в малейшей мере, — бодро заверил Билл.

— Какой вы молодец, мистер Чалмерс! Добрый, надежный.

Сарай стоял за ульями, в кустах. Извлекая ключ из кармана, Элизабет обернулась.

— Как я волновалась! — сказала она. — Все ждала, что они сюда зайдут. Джеймс! Джеймс! Что он, там, в кустах? — Она открыла дверь. — Один был чуть не у окна, хотел заглянуть. К счастью, его пчела укусила. Ой!

— Что случилось?

— Тут нужен банан.

Они пошли в дом. На пути Элизабет остановилась.

— Вы сегодня не обедали!

— Не важно, подожду. Сперва управимся с ней.

— Нет, вы правда молодец. Я бы не выдержала. Ну, стойте здесь, а я посмотрю, у себя ли Натти.

Вдруг она остановилась. Тишину пронзили кошачий вопль и какой-то треск.

— Что это?

— Кот. А потом — машина.

— По-моему, выстрел. Ночью далеко слышно.

— Я думаю, у кого-то кот полез в курятник. Слава Богу, Джеймс — не вор. Постойте, я зайду к Натти.

Она почти сразу вернулась.

— Все в порядке. Дышит у окна, оно в другую сторону. Пошли.

Дверь сарая была открыта.

— Это вы оставили.

— Нет.

— И не я. Сама распахнулась. Значит, она ушла.

— Посмотрим вокруг?

— Да, надо бы. У вас спички есть? Билл зажег спичку. Она погасла.

— Господи!

— Что такое?

— Тут что-то на полу. Я было подумал…

Он наклонился. Спичка опять потухла. Наконец, раздался голос:

— Вы правы. Это выстрел. У нее вот така-ая дырка в боку…

Детство, как и корь, должно прийти в свое время; позже они опасны. Детства Дадли Пикеринг избежал. Выйдя из колыбели, он пережил пору незрелости, но, облачившись в штаны, с нею покончил, особенно — миновал неприглядный период между десятью и четырнадцатью годами. В десять он был учен и умен, в четырнадцать — кем-то вроде старого консерватора.

Теперь, на четвертом десятке, детство к нему вернулось. Рассматривая револьвер, он испытывал странные чувства, с которыми тридцать лет назад должен был охотиться в саду на индейцев. Воображение, почти атрофировавшееся за ненадобностью, вцепилось в него со всею силой.

Он был совершенно уверен, что открыл заговор, возглавляемый этим типом. Обстоятельства благоприятствовали. Если уж эта атмосфера — не мрачная, мы и не знаем, что такое мрачность.

Ничего не попишешь, дома грабят, особенно — снятые на лето. За последние два месяца обчистили полдюжины. Дадли здесь не жил и не знал, что кражи на Лонг-Айленде — вроде комаров или медуз. Как говорится, местная достопримечательность. Стоит домик в пустынном месте — ну, как не залезть в чердачное окно?

Пикеринг жил в атмосфере краж и бандитов. Особенно волновал его Загадочный Субъект. Нет, посмотрите сами — заглядывает в окна, при окрике бежит! Сослался на Клару. Услышав о ней, опять сбежал. А она твердо повторяет, что совершенно с ним не знакома. Что до невинной пасеки, тут все ясно. Пикеринг слышал или читал, что разумный грабитель непременно занимается чем-нибудь невинным.

Если бы детство нашего героя кончилось в свое время, он действовал бы иначе — сообщил бы полиции и взял в постель револьвер. Но дети — это дети. Он решил пойти на ферму, в самый вертеп, и разобраться, что к чему. Особых результатов он не ждал. Главное — взять револьвер и патроны.

Ночь была — лучше некуда. Луна с едва заметной выемкой спокойно сияла, обеспечивая и тень, и светлые участки. Пикеринг быстро шел по дороге. Поближе к ферме он замедлил шаг, потом притаился за кустами. Еще позже, собравшись с духом, он через них пополз.

Как генералы, писатели, актеры и все те, кто, разработав план, обращается к деталям, он понял, что сложности только начинаются. Казалось бы, лезь через кусты. А сучья, а шипы, а какие-то дыры? Словом, оказавшись у чего-то вроде ульев, он был измучен и мокр. Какое-то время он мечтал только о холодных напитках и холодной ванне. Потом, обретя разум, заметил, что стоит на открытом месте, и нырнул в кусты. Они ему не нравились, но ты хотя бы спрятан.

Теперь он ждал действий от врага, каких — неизвестно. Подсознание шептало ему, что в такую ночь что-нибудь случится. Именно эти мысли посещали лет тридцать назад его тогдашних ровесников. Как ни жаль, Дадли Пикеринг начал играть в индейцев.

Где-то завыла собака. Проехал автомобиль. Подумав о том, какая же это марка, страдалец внезапно заметил, что по шее что-то ползет. Гусеница? Червяк? А вдруг укусит?

Оно не кусалось. Снова завыла собака. Видимо, на них напала тоска.

Пикеринг устал. Он был не так уж молод, воображение слабело. Собравшись было покончить с приключениями, он вдруг услышал голоса — и спрятался за кусты.

Где-то, почти рядом, были мужчина и женщина. Первые же слова повергли его в трепет; она себя выдала.

— Я так беспокоюсь. — Голос у нее был приятный, нежный, но знаем мы эти голоса! — Все время боялась, что сюда зайдет репортер.

Сюда… Где же это они? А, в сарае! Он давно подозревал такие строения.

— Джеймс! Джеймс! — крикнула она. — Мне показалось, он в кустах.