— Пора паковать вещи, а то опоздаете. Он горько рассмеялся.

— Вы выгоняете меня?

— Да. Я хочу, чтобы вы уехали, пока я могу удержаться.

— Если вам так трудно, зачем же…

— Откуда вы знаете, что я не лгу? Может, это хитрый заговор?

— Да, дело плохо, — сказал он. — Слишком много сложностей.

— Вам кажется, — сказала она, — что я все нарочно усложняю. Нет, я просто смотрю в будущее. Если бы я хотела поймать вас из-за денег, я бы вела себя именно так. Рано или поздно это придет вам в голову. Вы будете бороться, отталкивать такую мысль — но не вечно же! Она вас одолеет.

Он беспомощно пожал плечами.

— Как тут поспоришь?

— Вот именно. Ну, сложим вещи.

— Сейчас-сейчас. Не беспокойтесь.

— Ни один мужчина не умеет их складывать.

Он пошел к себе, вынул чемодан, символ конца, и стал смотреть, как мелькают на фоне окна ее золотистые волосы. Она аккуратно складывала вещи, словно нежная заботливая жена. Жестоко, думал он, представлять домашнюю сцену, когда они расстаются. Что тут обдумывать? Глупо, безжалостно, обе жизни сломаны.

Снова ему довелось встретиться с женской практичностью. Она держала что-то в руке, огорченно покачивая головой.

— Что ж вы не сказали? Носки все в дырках! Как это они умеют перейти от горя к носкам?

— Просто решето! — она вздохнула и нахмурилась. — Вы все такие беспомощные! Наверное, у вас осенью мокрые ноги. А зимой мерзнет голова. И я не могу о вас позаботиться.

— Элизабет!

Она стояла на коленях, склонившись к чемодану. Он заглянул ей в лицо.

— Не надо, Билл. Иначе нельзя.

— Это чепуха какая-то! Она секунду помолчала.

— А вот подумайте обо мне. Откуда мне знать, что вы меня любите?

— Я же вам сказал!

— Вот именно. Всё слова, слова, слова. Откуда узнать, правда ли это? Может быть, вы меня жалеете, или у вас чуткая совесть. Вы очень хороший человек, настоящий Дон Кихот. А я ненавижу быть обязанной. Я гордая. Мы бы следили друг за другом, проверяли, подлавливали. Какой ужас!

Он поднял чемодан.

— Я провожу вас до ворот.

Они шли молча. Потом она сказала:

— Прощайте, дорогой.

— Прощайте.

Он быстро двинулся по дороге, обернулся, посмотрел, двинулся дальше. Она стояла у ворот, сжимая изо всех сил теплую деревяшку. Наконец она пошла к дому.

Из сада шел Натти. Он был весел. Глазки светились. Губы что-то насвистывали.

— Где Долиш?

— Уехал.

— То есть как? В каком смысле? У-е-хал?

— Вот именно.

— Совсем?

— Совсем.

— Абсолютно?

— Да.

— Значит, полностью?

— Да.

— И ты за него не выйдешь?

— Нет.

— А, черт! — вскричал он и шмякнулся на ступеньки, как медуза.

Элизабет это не тронуло. Она была доброй, но его не пожалела, даже испытала какое-то облегчение. Когда, очнувшись, он открыл рот, закрыл и открыл снова, она побежала по тропинке. Она не выдержала бы вопросов. Надо заняться пчелами, а не поможет — уйдет с головой в уборку.

Зачем он слушал ее? — думала она. — Почему не обнял, не выругал? Почему мужчины вообще слушают женщин? Если бы он ее любил, он бы остался. Эти размышления прервал слабый голос:

— Не верю…

Натти шел за ней, повторяя: «Нет, не верю».

— Привыкнешь, — отвечала она.

— Ты прогнала его?

— Да.

— За что?

— Что ж еще было делать?

— Он что, слышал вчерашний разговор?

— Да.

— Ой!

Она промолчала.

— Ты бы объяснила.

— Как?

— Ну, не знаю, как-нибудь. Значит, ты его выгнала?

— Да.

— Не понимаю.

У нее лопнуло терпение.

— Натти, поговорим о чем-нибудь другом.

— Да, но…

— Не надо! Я не выдержу. Я и так еле жива.

Он продолжал ворчать, но она его не слушала. Длилось это долго, пока не раздался гудок автомобиля.

Из автомобиля вышел молодой высокий человек в светлом костюме и соломенной шляпе. Когда он заговорил, оказалось, что он англичанин.

Натти смотрел на него угрюмо. Можно ли веселиться в такую минуту? Элизабет, погруженная в думы, его даже не заметила.

— Простите, — спросил пришелец, — здесь обитают Бонды?

— Да, — отвечала хозяйка.

— Спасибо, — сказал гость. — Моя фамилия Николз. Надеюсь, вы получили мое письмо?

Что-то она такое слышала. «Николз…» Кто же это?

— Я, знаете ли, юрист. Написал вам про это завещание.

— А, да! — вспомнила она и собралась пригласить в дом, но он продолжал:

— Понимаете, я должен кое-что объяснить. Я написал сразу. Так нельзя нам, юристам. Хотел поскорее сообщить, чтобы вы зря не надеялись. Понимаете, Билл, то есть лорд Долиш, — мой друг. Когда я узнал, что Натком умер, я ему позвонил и сказал, что тот ему всё оставил. Так, по-дружески, как говорится, в неформальном стиле. Вы, конечно, мисс Элизабет Бойд?

— Да.

— Рад слышать. Если бы вы ею не были, вы бы меня не поняли.

Она его и так не понимала. Натти напоминал растерянную змею.

— Видите ли, — продолжал юрист, — мой отец, глава фирмы, все делает, как следует. Это очень долго, люди ждут, где же их деньги. Вот я и решил сообщить сразу. Мне бы не стоило быть юристом. Если отец узнает про письмо, он так и подумает. Вот я и приехал попросить, чтобы вы ничего не говорили.

— Вы просите, — проверила Элизабет, — чтобы мы не говорили про письмо?

— Да-да.

— А почему я могла бы о нем говорить?

— Да так, знаете, к слову.

— Когда? Я с вашим отцом незнакома.

— Скоро познакомитесь. Он хочет с вами встретиться из-за этих денег.

— Денег?

— Вы не получили его письма?

— Нет.

— Я думал, они пришли вместе. Вот он, отцовский метод! Неужели письма нет?

Наконец Элизабет нашла силы улыбнуться. Ей понравился этот человек.

— У меня — нет, — сказала она.

— И вы ничего не знаете о завещании?

— Только то, что вы написали.

— Что хотеть от этого… психа? — спросил Натти. — Помнишь, он стал вегетарианцем? А как он читал со мной Марка Аврелия? Да что там, одни странности. Вечно он меня мучил. Теперь оставил эту мелочь!

Мистер Николз сочувственно кивнул.

— Знаете, почему я решил, что он все оставил Биллу? Тот ему помог с гольфом. Вот уж бедняга!

— Кто, ваш Долиш? Получил пять миллионов.

— Не получил.

— То есть как?

— Так. Есть другое завещание.

— Какое?

— То, о котором я говорю.

Он удивленно оглядел их. Они явно не понимали.

— А, — догадался он, — я вам ничего не сказал! Видите ли, они с отцом повздорили, а потом помирились. На радостях дядя составил новое завещание. Я думал, оно уже пришло. Надо было предупредить, чтобы вы меня не выдали. Сослался на усталость и — сюда. Конечно, жалко старого Билла, но вас я поздравляю, мисс Бойд.

— Который час? — спросила она. Николз удивился и взглянул на часы.

— Без пяти одиннадцать.

Тут он удивился еще больше, ибо Элизабет, стремглав пробежав мимо него, садилась в машину.

— На станцию! — крикнула она солидному шоферу.

— А?

— К одиннадцатичасовому поезду!

Заметив, что он склонен к тугодумству, она крикнула:

— Десять долларов!

Машина дернулась, словно ее укололи. Два-три раза в жизни шофер мог схватить идею сразу. То был один из них.

— Это правда? — спросил гостя Натти.

— Еще какая.

Радостный крик озарил летнюю тишину.

— Выпьем! — закричал Натти. — Ах, забыл! Мне же нельзя.

— А что такое?

— Вижу обезьян.

— Один мой приятель видел кенгуру.

— Что ж, съедим пирога, выпьем водицы. Поговорим про дядю. Хо-хо!

— Хо-хо, — согласился Николз. — Пирога — самое время!

Билл продвигался к курительному вагону, в котором почти никого не было. Он был в том состоянии, когда надо закурить или сдаться на милость судьбы. Наконец он сел к окну и закурил трубку.

Контролер проверял билеты. Билл машинально показал билет, контролер двинулся дальше. Связных мыслей не было. Тупая боль, муть какая-то — и больше ничего.