- Твоя очередь.

Майкл посмотрел на выжидающую Клэр, милая улыбка играла на ее полных розовых губах. Боги, как он хотел прикоснуться к ней. Попробовать ее. Почувствовать мягкость лепестков ее губ возле себя.

- Прости. У тебя есть тузы?

Клэр состроила недовольную гримасу и передала карту. Сейчас их разделяло всего несколько дюймов, хотя он чувствовал, что между ними на мили простиралась пропасть. Он не знал, как сократить разрыв. Что делать, что сказать, что позволило бы ей полностью довериться ему. Его сердце перестало биться два дня назад, и еще никогда он не чувствовал так же остро пустоту, как сейчас. Кровь Клэр больше не поддерживала его, и если он снова скоро не покормиться, то жажда крови накроет его с головой, и он возьмет ее вену, хочет она того или нет.

- У тебя глаза серебряные.

Майкл собрал четыре туза и отложил карты в сторону.

- Да. - Ему не нужно было подтверждение. Его эмоции балансировали на грани. Изменчивые. Каждый момент, проведенный рядом с Клэр был раем и адом одновременно. Или, скорее, чистилищем.

- Что-то огорчает тебя, - сказала она, и это его восхитило. - Или ты думаешь, как заставить свое моджо контроля над разумом сработать на мне?

Если бы это работало. Майкл выдохнул.

- Я... - слова ускользали от него. Забивали мысли, будто идешь по вязкой грязи. - Разочарован.

- Я не понимаю, почему. - Тон Клэр был легким, но глаза были прикрыты. Темное золото в полночном небе. - Ты выигрываешь.

- Я надеялся, что расстояние между нами сократится, но, кажется, с каждым днем оно становится только шире. - Он пытался раздавить разочарование внутри него, кипящее и бурлящее, как речной поток. - Ты все еще не доверяешь мне.

- Нет. - Клэр отложила карты, подтянула колени к груди и обхватила их руками. - Не доверяю.

- Почему?

- Потому что ты сказал мне, что хочешь, чтобы продолжала называть тебя Майклом.

Снова эта дурь? Майкл поднялся с пола и раздраженно выдохнул.

- Тебя не должно волновать, какое имя я выбираю.

- Волнует, если это ложь.

Раздражающая женщина.

- Пусть это ложь, если ты так считаешь. Но это не меняет того, кто я есть.

- Именно! - Клэр тоже встала, раскидав карты. Ее волосы каскадом лились на одно плечо, будто золотая пелена, а щеки покраснели от злости, что дразнило его жажду крови. - Так зачем врать? Это не изменит того, кто ты, Михаил.

Вторые клыки вырвались из десны, также как и рык из груди.

- Ты солгала. Назвалась не своим именем в ту ночь, когда мы встретились.

- Кроме шуток! - выплюнула Клэр. - Потому что я разводила тебя. Я солгала тебе, но не самой себе. Что ты делаешь каждый день. Ты лжешь себе о том, кто ты на самом деле, и нет никакого способа, при котором я могу тебе доверять — вообще — пока ты продолжаешь это делать.

Как он мог объяснить ей боль, которую он испытывал? Вину? Ответственность, которая давит через это имя на него? Это была мантия, которую он сбросил по определенным причинам, а она настаивала, чтобы он натянул ее снова и снова.

- Ронан говорит...

- Да срать я хотел на то, что говорит Ронан. - Майкл шагнул вперед, слова жгли горло. - Он такой же, как и ты. - Он подкрадывался к ней, но Клэр стояла на месте, вызывающе подняв подбородок. - Ты не знаешь той боли, которую причиняешь мне каждый раз, когда говоришь это имя. - Боль, да. Но удовольствие тоже. Такое интенсивное удовольствие, что пробудило, как заточенное лезвие, и очистительный огонь Сортиари. Он не хотел, чтобы она называла его Михаил, потому что заставляла его хотеть ее еще больше. Жаждать ее с такой силой, что он не понимал и не мог остановиться. Если они не смогут найти доказательства того, что Клэр действительно Сосуд, она никогда не будет ничем большим для него, кроме источника крови. И от этого ему захотелось кричать от злости на богов и резать всех и вся, чтобы не осталось ничего, кроме разрушений. Что-нибудь, чтобы притупить боль и необъяснимое чувство утраты, которое он чувствовал каждый раз, когда она произносила его имя.

- Нет, думаю, я не знала, что причиняю тебе боль. - Клэр едко посмотрела на него, упрямо сжав челюсти. - Потому что ты ничего не рассказал мне о себе! Я - пленница в этом доме уже почти неделю без объяснений, кроме того, что это для моей собственной защиты. Я осталась. Даже после того, как ты отверг меня. И это даже не потому, что у меня не было выбора, а потому, что каждая клеточка моего тела кричит доверять тебе. Как я могу, когда ты так много скрываешь от меня? Доверие - не улица с односторонним движением, Михаил. Если ты хочешь получить мое доверие, ты должен сам довериться мне. Так что, пока ты не решишь вытащить свою деспотичную, упрямую голову из задницы, не разговаривай со мной. И поскольку ты, кажется, не реагируешь ни на что кроме злости, я ставлю тебе ультиматум. У тебя есть ровно двадцать четыре часа, чтобы дать мне хорошую причину, почему я должна остаться здесь, с тобой. Если не сможешь, я ухожу. Всего хорошего.

- Отверг тебя? - Боги, он едва сдерживался. - О чем ты говоришь?

- О той ночи! - Ее челюсти сжались крепче, и она издала натужный вздох. - Ты хочешь, чтобы я доверяла тебе? Я позволила тебе укусить меня, Михаил! Практически вручила себя тебе на блюдечке, как какой-то шикарный ужин! И что ты сделал? Ты отстранился, повел себя так, словно я сделала что-то неправильно. Я доверилась тебе, Михаил. А ты не доверяешь мне. - Она пусто рассмеялась. - Черт, ты даже не хочешь меня.

Она повернулась и направилась в сторону фойе. Майкл почувствовал, как она ускользает, будто вода сквозь решето.

- Клэр, не выходи из дома. - Он зашагал за ней, сжав кулаки. Он не мог объяснить своего иррационального страха, что не сможет управлять ей. У него не было причин опасаться, что Сортиари — или никто, кроме Ронана, если на то пошло — знали, где она, ведь его собственность была хорошо защищена. Но его нутро сжималось при мысли о том, что она выйдет на улицу ночью.

- Иди к черту, Михаил, - выплюнула она и рывком распахнула дверь. - Ты не можешь приказывать мне, что делать.

Дверь захлопнулась за ней, это был конец, который Майкл чувствовал своим спинным мозгом. Если она уйдет сейчас, у него не будет шансов найти ее. В его теле не осталось ни капли ее крови. Ронан предупредил его, но он не внял предупреждениям мужчины. Он относился к Клэр, будто она была не более, чем имуществом — особым необычным ужином — и Майкл оттолкнул ее. Он был глупым, упрямым ослом, и если он не откроется, не впустит ее, он потеряет ее и все надежды на восстановление расы. Навсегда.

У него был небольшой опыт с такими эмоциями как терпение, понимание, и даже любовь. Века бездушия и безразличия были хороши в бою, и хотя он заботился об Илии, их отношения имели мало общего с нежностью, больше с первобытной похотью. Боль, которую он чувствовал, потеряв ее, была отражением его уничтоженной расы гораздо больше, чем просто от потери женщины. И за прошедшие века его сердце редко билось, застыв в камне. Михаил Аристов не нуждался в чувствах.

До сих пор.

Осторожно, чтобы не насторожить ее своим присутствием, Майкл открыл переднюю дверь и вышел в теплый ночной воздух. Он поймал ее запах на ветру, слаще, чем любой из цветов, которые украшали его огромный сад. Фонарики на солнечной энергии освещали путь сквозь изгородь и клумбы с большим фонтаном, в центре трех тысяч квадратных футов пространства. Каждый сантиметр был тщательно ухожен и засажен цветущими ночью растениями. Луноцвет¹⁰ и жасмин, Царица ночи¹¹ и лилия Касабланка¹². Майкл никогда не видел розы при свете дня, или ярких оранжевых птиц-из-рая на фоне голубого неба, но ему было все равно. Он видел ночью также хорошо, как никто при полном свете. И цветы благоухали только под покровом тьмы, а не под карающими лучами солнца. Возможно, даже сильнее. Но красота его сада не шла ни в какое сравнение с той женщиной, сидящей на краю фонтана и ласкающей воду пальцами.