Мартин Холлингтон изучал ее. Его взгляд скользнул по распущенным волосам, голубому муслину ее платья и опустился к носкам ее черных туфель. Он не трогал Эмму, но ей казалось, что его руки ощупывали ее тело. Комок застрял у нее в горле.

– Очень мило. Я теперь понимаю, почему Эндовер проявил к вам интерес. – Холлингтон посмотрел мисс Уэйкфилд прямо в глаза. Неприкрытая похоть была видна в его взгляде. – Сорвал ли он этот нежный цветочек или нет? Просто кивните.

Эмма застыла на мгновение в нерешительности. Она не знала, как ответить. Если бы она солгала и сказала, что Эндовер был ее любовником, то Холлингтон потерял бы интерес к ней. Но он также мог убить их обоих.

– Давайте, мисс Уэйкфилд, скажите, испортил ли вас Эндовер или нет. Вы с ним спали?

Эмма покачала головой.

Улыбка зазмеилась на губах Холлингтона. Он поднялся и подошел к девушке. Пряный запах дорогого одеколона окутал Эмму.

– Вы заметили, что над постелью висит колокол, а к нему привязана веревка? – спросил он.

Эмма посмотрела на кровать, встроенную в одну из ниш. Перед ней висел выкрашенный в изумрудный цвет колокол, к язычку которого была привязана золотая кисточка. Ужас охватил Эмму, когда она подумала о том, что сделал бы с ней этот человек на столь изящном ложе.

– Если вы будете хорошо себя вести, то мне не придется звонить в колокол и вызывать одного из моих людей. Если же вы не будете слушаться меня, это очень плохо кончится и для вас, и для Эндовера. – Холлингтон схватил Эмму за подбородок и заставил смотреть ему в глаза. – Надеюсь, мы поймем друг друга?

Эмма не ошибалась: его взгляд был холоден как лед. Этот человек мог убить и наслаждаться, наблюдая за агонией жертвы. Эмма должна была найти способ сбежать, иначе ни она, ни маркиз не выживут. Она покорно кивнула.

Он провел рукой по ее растрепанным волосам. Прикосновение Холлингтона, нежное, словно лепестки розы, так контрастировало с холодным взглядом.

– Мне всегда нравились женщины, которые знают, как надо себя вести, – произнес он.

Эмма осматривала каюту, пока Мартин развязывал ей руки и вынимал кляп изо рта. Если бы пол не качался под ней, она бы подумала, что – находится в спальне богатого дома в Лондоне. Каюта была шириной с корабль и длиной по крайней мере с четверть судна. Изумрудный бархат, которым были обиты стулья и под которым скрывался альков, где была кровать, говорил о богатстве и изысканности.

Уголки рта Эммы болели от кляпа. Ее запястья, натертые веревкой, горели. Но она отказывалась демонстрировать этому человеку хоть какие-то признаки слабости. Вместо этого она смотрела Холлингтону прямо в глаза.

– Я думаю, что вы быстро очаровываете женщин. Я не могу понять, почему же вы опустились до такой низости, как похищение? – спросила девушка.

– Когда женщина легко достается, то это неинтересно, – Холлингтон поднял прядь волос и стал играть с ней, пропуская сквозь свои длинные пальцы. – Судя по вашему взгляду, с вами будет нелегко. Если бы я приказал привести сюда Эндовера и четвертовать его перед вами, то вы бы набросились на меня как тигрица. Но вместо этого вы будете сопротивляться без применения силы.

– Для вас это просто игра, в которой главное – власть. Вам нравится держать людей под контролем, – сказала Эмма Холлингтону.

– А вы все прекрасно понимаете, мисс Уэйкфилд, – он приподнял свои темные брови и посмотрел на нее слегка удивленным взглядом.

– А вас легко понять, мистер Холлингтон, – Эмма отвернулась от него и пошла по направлению к письменному столу, стоявшему с противоположной стороны от кровати. Надежда не подвела ее: на столе рядом с пресс-папье в форме лошади лежал нож для вскрытия писем. Тонкое лезвие поблескивало в свете свечей.

– А Эндовера тоже легко понять?

– Большинство мужчин легко понять. Они не так сложны, как женщины. – Эмма повернулась, села на край письменного стола и убрала руки за спину, будто бы она решила отдохнуть, а сама же пыталась достать нож для вскрытия писем. – К примеру, вы используете меня как пешку в своей игре с целью отомстить Эндоверу.

– Вы действительно очень догадливы, у меня особые планы насчет Эндовера.

– Вы собираетесь убить его?

– Вовсе нет, – он тихо рассмеялся. – От того, что мучаешь мертвого, – никакого удовольствия.

– Он вам не нравится лишь потому, что он был против вашего брака с его сестрой? Или вы не любите его по другой причине? Может, вам не дает покоя его явная мужественность?

– Его явная мужественность? – Холлингтон уставился на Эмму. – И почему же она не дает мне покоя?

– А потому, что по сравнению с вами маркиз более мужественен, – пальцы Эммы нащупали пресс-папье. – Вы чувствуете, что стоите ниже его?

– Ниже его? – Холлингтон двинулся к девушке. На лице его было написано удивление. – И кто же сейчас играет в игру, мисс Уэйкфилд? На что вы надеетесь? Рассердить меня окончательно?

Он встал перед Эммой так близко, что его ноги соприкасались с подолом ее платья.

– Мне кажется, что вы сердитесь, – сказала она. – Вы недовольны своей жизнью.

– Недоволен? – Холлингтон поднял темно-синюю ленту, находившуюся в середине неглубокого выреза платья Эммы. Он медленно дернул ленточку и развязал бант. – Сейчас, может быть, и недоволен. Но скоро буду.

– Вы хотите заставить меня служить вашим удовольствиям, – Эмма провела пальцами по холодному серебристому лезвию ножа. Страх, опасение и надежда смешались в ее душе, отчего сердце девушки бешено билось. – А мне кажется, что ложиться в постель с женщиной, которая желает вас, гораздо приятней.

– А вы меня и возжелаете, – Холлингтон положил ей руки на грудь и скользнул подушечками пальцев к соскам. От его прикосновения по телу Эммы пробежал мороз. – Следить за тем, как вы боретесь со своими основными инстинктами, – тоже часть наслаждения. Вы видите, что страсть мало к чему относится, кроме чисто физических воздействий. Я узнал это от мачехи, будучи в весьма нежном возрасте.

– Я никогда не возжелаю вас. – Эмма сжимала ручку ножа для вскрытия писем, одновременно собирая всю храбрость и готовясь защищаться от Холлингтона.

– Ошибаетесь, – он наклонился и прижался губами к ее нежной коже под правым ухом.

Кончик ножа уперся Мартину Холлингтону в подбородок. От страха Эмма прижала нож слишком сильно и поранила его. Кровь стекала по лезвию ножа.

– Делайте, что я сказала, Холлингтон, или я всажу нож вам в горло, – прошипела Эмма.

У Эммы перехватило дыхание, когда Холлингтон схватил ее за запястье и отвел нож от своей шеи. Она ударила его коленом в пах. Холлингтон задохнулся от боли, согнулся пополам и упал.

– Вы… вы… еще пожалеете, – прошипел он. Девушка вскочила и ударила Холлингтона ногой.

Его голова откинулась назад, он потерял сознание.

В следующее мгновение девушка распахнула дверь, ведущую в каюту.

Эмма обернулась и подняла нож. Она держала его так; будто это был меч. Девушка ожидала, что сейчас соберутся приспешники Холлингтона. Но вместо них в каюту ворвался Эндовер с пистолетом в руке. Он взглянул на Эмму, потом на Холлингтона и снова на нее.

– Я думал, что вас надо спасать. Похоже, я ошибся, – проговорил маркиз.

Эмма, не думая ни о чем, подбежала к Себастьяну и обвила его шею руками.

– Слава Богу! – обрадовалась она.

Он прижал ее к себе, а затем слегка оттолкнул, чтобы посмотреть на лицо Эммы.

– Холлингтон не поранил вас? – спросил маркиз.

– Со мной все в порядке, – ободрила его Эмма. Она чувствовала, как Себастьян беспокоится за нее. Он окружал ее заботой, такой же уютной, как его объятия.

– Слава Богу, – и в следующую секунду маркиз крепко поцеловал девушку. Этот поцелуй длился не больше мгновения, но этого было достаточно, чтобы зажечь в ней кровь. Маркиз отошел на шаг и потрепал своей теплой рукой Эмму по щеке. – Нам лучше уйти отсюда, прежде чем кто-то либо из людей Холлингтона заметит, что что-то не так.

И в этот миг Эмма увидела, что манжеты на его рукавах были обуглены. Она схватила руку маркиза и осмотрела ожоги на его запястьях. У девушки все сжалось внутри при виде обожженной и покрытой волдырями кожи.