— Эй вы, имена которых я помню, вы пришли?

— Мы здесь! — ответили духи утробным голосом.

— Вы знаете, кто позвал вас сюда?

— Ты — наш срединный хозяин, Хадий Нэрё.

— Вы проголодались с дороги?

— Да, мы хотим есть!

— Так вот вам рыба! Она ваша! Ешьте ее! Ешьте! — Хадий остервенело давил ногой ускользающие слитки радостного улова, превращая их в ослизлую грязь, в которой перламутром мерцали чешуйки…

— Теперь вы сыты? — спросил, старый шаман.

— Да! Мы довольны твоей жертвой! — ответили духи.

— Отвечайте, вы знаете, зачем я вас позвал? Чтобы заглянуть за порог жизни своей дочери…

— Так покажите мне ее жизнь! — крикнул Хадий и что-то бросил в огонь. Вспышка осветила чум, клубы вонючего дыма метнулись вверх. Хадий выхватил охотничий нож с костяной рукояткой и вложил его в руку сына лезвием вверх. На лезвии метались отблески огня.

— Смотри, Тир! Хорошо смотри!

— Да, отец! — Тир открыл глаза и мутным взглядом уставился на нож.

— Что ты видишь?! Отвечай!

— Я вижу нашу Амдэ.

— Что она делает?

— Она идет по черной тропе.

— Куда ведут-ее ноги?

— К большой белой сопке… Это очень странная сопка, отец. На ее склонах горит тысяча утренних солнц!

— Не упусти Амдэ! Где она?

— Она входит в эту сопку, там есть вход… Темно… Я ничего не вижу, отец.

Снова резкий удар бубна, снова вспышка и столб вонючего дыма… — А что ты сейчас видишь, сын?

— Большую пещеру. В ней очень много людей.

— Не надо о людях! Скажи, где Амдэ?

— Я ее не вижу, отец. Но я чувствую, что она где-то рядом…

— Смотри, смотри, сын! Пусть твои глаза проникнут в тайну ее жизни! А теперь ты видишь ее?

— Да! Вот она вышла! У нее в руках бубен! Она камлает и смеется!

— Тир, узнай, почему она смеется! Проникни в ее душу, но узнай все! Почему она смеется? Тир, узнай!

— Да, отец… Сейчас… — Закрыты глаза у Тира. Алая струйка крови от прикушенной губы торопится к подбородку. Все тело Тира дрожит как в лихорадке.

— Тир, узнай! — хрипит старик.

— Сейчас, отец… Сейчас… — Он вдруг открывает глаза. В них клубится ужас. — Я понял, отец! Я все узнал!

— Ну?! Говори!

— Не надо, отец!

— Ты должен мне все сказать, Тир! Ты должен мне сказать! Над кем смеялась Амдэ?

— Она смеялась над тобой, отец! — Звонкий мальчишеский, голос срывается на пронзительной ноте.

— Я так и знал! О, проклятые духи! Вы обманули своего хозяина! Зачем вы отдали этой девчонке власть над людьми?! Разве мой сын на это не имеет права?! Гнусные твари! Уходите прочь! Прочь!.. — И старый шаман, выронив бубен, упал прямо на огонь.

— Отец! Отец! Что с тобой? — кричал в отчаянье Тир, сбивая жадные языки огня со священной малицы и оттаскивая почти бездыханное тело от очага. — Отец! Очнись! Открой глаза!..

Старый Хадий из рода шаманов Нэрё открыл глаза только на третий день после потрясения. Он был очень слаб и бледен.

Тир приподнял седую голову и покормил отца супом из молодого оленя.

На следующий день Хадий взглядом подозвал осунувшегося сына.

— Она не пришла?

— Нет. Она в Красном чуме.

— А ты ей сказал, что я умираю?

— Да, отец. Я ей сказал, что тебе совсем плохо.

— Что сказала она?

— Она сказала, что подождет человека в белом халате и придет вместе с ним.

— Нет, Тир! Она не придет! — Старик даже приподнялся, глаза его горели, переполненные ненавистью. — Она никогда не переступит порог родного чума! Мы для нее стали чужими! Она опозорила наш род! Убей ее, Тир!

— Отец, что ты говоришь?! Амдэ — моя сестра.

— У тебя больше лет сестры! Я ее проклинаю! — Старик яростно плюнул в сторону выхода из чума. — Я проклинаю ее! Ты слышишь, Тир?! И ты должен ее убить! Пусть ее кровь утолит жажду духов! Так говорю тебе я, Хадий из рода Нэрё! Я на пути в нижний мир, и потому я оставляю тебе свое последнее слово — убей ее, Тир!.. Сын, ты сделаешь так, как я велю? Ты выполнишь последнее слово отца?

— Да, — тихо ответил Тир и склонил голову.

Качнулся полог у входа в чум. Качнулся и снова замер. Наверное, это был порыв ветра.

— Тир! — Последним усилием старик подтащил к себе бубен — Возьми его. Это святыня нашего рода! Пусть он будет у того, кто продолжит наш древний род шаманов Нэрё! — И пальцы старика судорожно разжались. И упал бубен на пол, и зарокотал печально, словно прощался со старым шаманом…

— Амдэ, что с тобой? На тебе нет лица! — встревоженно спросил учитель, когда девушка стремительно вбежала в Красный чум.

— Он меня должен убить!

— Кто?

— Мой брат Тир.

— С чего это ты взяла? Выдумала все?

— Нет, учитель! Я сама слышала, как отец, умирая, приказал ему убить меня!

— Ты была в чуме отца?

— Я не успела войти, когда услышала, что отец меня проклинает. И он сказал свое последнее слово: «Убей ее, Тир!»

— Успокойся, Амдэ. Тир не сделает этого. Он же твой брат.

— Учитель, вы — русский. Вы не знаете, что у нас никто не может ослушаться того, кто уходит в нижний мир. Последнее слово должно быть выполнено, или его самого разорвут голодные духи! Что мне делать, учитель?

— Да, дело серьезнее, чем я думал… Хорошо, Амдэ. Я тебе помогу. У меня в поселке есть товарищ, у него прекрасная семья. Вот там ты и поживешь. Они позаботятся о тебе. Главное, не бросай учебу!

— Я не брошу, я вам обещаю, учитель!

— Ага! Вон и доктор приехал. Вот на его упряжке мы и отправимся. Собирайся поскорее, Амдэ!

— Я сейчас, учитель!..

Прошло девять лет.

К Дому самоедов в Тельвиске подкатила усталая оленья упряжка. Ездовой, плотный и широкоплечий ненец, спрыгнул с нарт и постучал хореем в ворота. Через несколько минут ему открыли, он ввел упряжку во двор и привязал оленей. А сам вошел в теплое помещение, где за столами сидели уже разморенные горячим чаем и теплом такие псе оленеводы, которым, предстояло здесь отдохнуть эту ночь.

Ездовой снял с себя малицу, сложил ее на лавке, а сам сел сверху. Ему тут же принесли заварной чайник и вазочку с густым янтарным вареньем из морошки. На столе пыхтел огромный самовар с золотистыми боками. В ярко начищенной меди отразилось молодое лицо с тонкими усиками…

Когда ездовой осушивал уже второй чайник, за его стол уселась только что прибывшая компания русских парней, геологов-изыскателей. Они были молоды и веселы. Рыжий, веснушчатый парень достал вчетверо сложенную газету и кисет с табаком. К нему тут же потянулись руки. Быстро свернули цигарки из неровно оторванных клочков газеты и дружно задымили. И хотя ездовой сам не курил, но к дыму относился с безразличием. «Пусть себе глотают, — думал он, вытирая пот со лба, — шибко злой табачище! От него, однако, и душа станет черной, как у злого духа!»

Рыжий, складывая газету, вдруг рассмеялся.

— Слышь, ребя! Глянь, что тут пишут! — И он стал читать почти по слогам: «На ленинградской сцене проходит с большем успехом выступление ненецкой танцовщицы Амдэ Нэрё». Вот имечко, язык поломаешь!

Ездовой резко пододвинулся к рыжему.

— Послушай, товарищ! Прочти еще раз эти буквы!

— Я те што, агитатор?! На, читай сам! — Он вложил газету в руки ездового. Тот повертел, повертел газету и снова склонился к рыжему.

— Понимаешь, глаза что-то болят… Буквы, как мошкара, ползают. Да и не шибко я грамотный… Прочитай сам!

— Тогда другое дело! — протянул рыжий и взял газету. Он снова прочитал об успехе Амдэ Нэрё на ленинградской сцене. Потом спросил: — Она что, из ваших?

Ездовой явно смутился.

— Я ее брата знаю, — глухо сказал он и добавил: — Отдай мне эту бумагу! Деньги заплачу!

— Вот чудак! Зачем мне твои деньги. Бери так. Все равно мы ее на цигарки изведем. А ты эту газету брату можешь показать. Он рад будет такой весточке!

— Спасибо, товарищ! — И ездовой поспешно засобирался. Надел малицу, подошел к стойке и расплатился за чай. Пошел к выходу.