Дурак, вот дурак! Ведь собирался пойти в забой, посмотреть, как поработала ночная смена, — и не зашел! Дубина! Зашел бы — и самородок числился бы за ним персонально, а теперь в лучшем случае пойдет в счет бригады. Вот черт! Провозился с монитором и не зашел в забой! Надо, надо поправлять дело! Но как? А тут еще этот Краюшкин восторгается, телячьи слюни пускает.

— Знаешь, Матвеевна, как мы его назовем? Коммунистическим! Подходяще ведь, верно? — улыбается Краюшкин.

— Подходяще... — улыбается и Раиса Матвеевна. Она рада. Каким незадачливым было начало утра, переругались из-за пустяков, а смотри-ка — наладился денек! Небо в тучах, а все равно — как будто снова солнышко проглянуло. Что значит — удача!

— Вот что, Раиса... — сиплым голосом строго приказывает Костерин. — Беги к телефону! Вызывай директора! Скажи: так и так, костеринская бригада самородное подняла. Крупное! Пускай приезжает. Я пока документы оформлю. Беги!

Раиса Матвеевна убегает по мягкой, разжиженной дождями тропке, увязая в грязи, чуть не выскакивая из резиновых сапог. Потом сворачивает в сторону, на траву. Здесь бежать легче, и она скоро добирается до будки землесосного агрегата. Долго крутит ручку телефонного аппарата, прежде чем в далеких тресках и шумах различает голос телефонистки поселкового коммутатора.

— Люся, ты? — кричит она телефонистке — Люсенька, мне директора давай. Срочно давай. Будь добренькая, вызови!

— А что? — настораживается любопытная Люся. Не так уж часто в тихой приисковой жизни случается такое, чтобы срочно вызывали директора.

— Самородок подняла. Пребольшущий!

— Да что вы! С удачей, Раиса Матвеевна! — радуется и Люся.

— Спасибо! Люсенька, да скорее же ты!

— Петра Алексеевича нету в кабинете. Да вы не беспокойтесь, я его найду. Сейчас же найду!

Слышно, как она щелкает штепселями. Раиса Матвеевна кладет трубку и идет обратно.

— Пойти поглядеть, что за диво ты там нашла, — присоединяется к ней Григорий Смехов.

Они шагают к мониторам, Смехов — по зыбкой тропе, Раиса Матвеевна — обочь, попутно смывая мокрой, хлюпающей травой грязь с сапог.

— Кто поднял золото? — спрашивает Смехов.

— Я подняла, Гриша. Смотрю: лежит на самом виду, точно к себе подзывает, мокрый да темненький такой...

— Значит, тебе премия положена, — прерывает ее Смехов, которому не очень интересно, какой самородок, светлый или темный, сухой или мокрый. Важно, что его нашли.

— Не откажусь, Гриша. Сам знаешь — сыны. Сынам чего-нибудь куплю, — виновато говорит Раиса, словно ей и стыдно, и неловко получать деньги за свою находку. Ведь не заработано!

— Дозвонилась? — отрывисто бросает Костерин, вглядываясь в Раису суженными острыми глазами.

— Нету его в кабинете... Люся обещала...

— Тоже мне! — сердится Костерин. — У Люськи ветер в голове, одни женихи на уме, а ты поверила. Ну, никакого, никакого дела нельзя поручить! Хоть разорвись!

Он выхватывает самородок из рук Смехова и широкими шагами идет к землесосу. Его узкое, сосредоточенное до угрюмости лицо смягчается. Костерину кажется, что подвернулся удобный предлог, чтобы уйти от товарищей, унести с собой находку, первым показаться Торбину. Если, конечно, Торбин приедет. Если не приедет — что ж, пешком унесет золото в приисковое управление. Так поступать не положено по инструкции: самородок-то крупный. Могут и взгреть за такое нарушение... Ну ничего, победителя не судят.

Из березняка на полном ходу выскакивает директорский газик, и Костерин опрометью бежит ему навстречу, прижимая к груди самородок. Те, что стоят у мониторов, видят, как Костерин передает золото Торбину, как подходит длинноногий шофер Бронислав, как они по очереди осматривают самородок. Потом лезут в газик, и машина, подбуксовывая и елозя на мокрой дороге, поворачивает к Пудовому.

— Эй! Алло! — высунувшись, кричит Костерин. — Я поехал! Раиса, подмени меня на мониторе!

Гидравлисты молча смотрят вслед машине, пока она не исчезает в березняке. Листва на березах еще густа, тут и там пламенеют огненно-светлые пряди.

Потом все становятся на рабочие места. Две тугих водяных струи вырываются из сопла мониторов, по-лебединому выгибаются широкой дугой и с глухим шумом бьют в песчаную стену забоя...

Костерин стоит перед решеткой у кассы и стучит в закрытое оконце. Стучит робко и нерешительно: он не уверен, что удастся получить деньги, хотя оформление документов прошло без сучка и задоринки. Документы выписаны на имя «Б. Костерина», что можно понять двояко: и как «бригада Костерина», и как «Борис Костерин». Скорей, скорей надо получать!

И Костерин опять стучит в окно, уже погромче. Только бы получить, а уж там едва ли кто решится отобрать. Пусть попробуют доказать, что самородок подобрал не он, а эта дуреха Раиса Окунева! Краюшкин видел, правда... Черт с ним! Кто ему поверит? И Раиске не поверят. Другое дело — слово бригадира. Кому же верить, как не руководителю бригады?

Что он там, заснул, старый хрыч? Костерин стучит громко и властно — он поверил в свою неуязвимость. Теперь он убежден, что наградные будут принадлежать ему и никому больше. На кой черт дурехе такую кучу денег? Истратит на разные глупости. А у Костерина одним ударом будут решены все жизненные вопросы. Точнее сказать, один вопрос — покупка «Волги». Добавить наградные к тому, что есть, загнать мотоцикл — он все равно что-то барахлит последнее время, — и наберется полная сумма, хоть сейчас поезжай в магазин. Да это же заветная мечта сбывается, Костерин! Только не зевай!

Костерин стучит в окно кассы изо всей силы, кулаком. Из соседней комнаты, где размещен приисковый коммутатор, выглядывает телефонистка Люся. Светлые кудри прижаты наушниками, у пояса болтаются штепсели. Люся объявляет Костерину, что кассира на месте нет, и пытается расспросить о находке. Как они собираются премию делить? Что будут покупать на такую кучу денег?

Костерину не до кудрявой. Пропади она пропадом за такую новость! И надо же — в такую минуту уехать сдавать металл! Что делать? Черт! Что делать? Не слушая Люсиных вопросов, Костерин сквозь зубы цедит:

— Не знаешь, когда приедет?

Оказалось, что кассир приедет только завтра.

Стукнув напоследок кулаком по кассовой решетке, Костерин уходит, оставив за собой недоумевающую и разобиженную Люсю: не ответил ни на один вопрос, даже не посмотрел. Задавака!

А Костерин быстренько шагает к себе домой — на гидравлику возвращаться сегодня он не намерен, незачем. Неприязненно косится на встречных — только бы не останавливали, не заговаривали! Чем меньше будет разговоров, тем лучше.

Но разве можно в мелком приисковом поселке скрыть такое событие? К вечеру о нем говорили всюду, а секретарь партбюро Азначеев даже специально заходит к соседу по квартире мониторщику Краюшкину, чтобы поздравить с удачей.

— Отличились вы сегодня, прямо молодцы! — радуясь, хвалит бригаду Азначеев. — Бригадир-то ваш, Костерин, а? Такую штуку поднял!

Краюшкин сидит за ужином, слушает хвалебные речи Азначеева и ничего понять не может.

— Штуку? Штуку Раиса подняла. При чем тут Костерин?

— Что? Постой, постой, как же так? При мне Торбин все документы на Костерина подписывал...

Они идут к Смехову — его квартира этажом выше, — потом идут на квартиру к Торбину и уже вчетвером шагают в приисковую контору. Дежурного вахтера послали за Костериным. Бригадир является бледный-бледный, но признаться ни в чем не хочет. Самородок поднял он, Раиса тут ни при чем. Вот и Краюшкин видел, как было дело. Ах, не видел? Ах, видел, но наоборот? Понятно, успели, сговорились... Но этот номер вам, друзья, не пройдет...

— Вот что, Борис, — сухо приказывает Торбин. — Документы на стол!

— С какой радости? Не отдам!

— Отдашь. Пока не разберемся — никакой выплаты тебе не будет. Понятно? Аннулирую!

Костерин долго, молча смотрит на директора. Не успел получить деньги, не успел! Эх! Вот не везет! У него вздрагивают руки, когда он выкладывает на стол документы. Тихо в кабинете, только четыре пары глаз внимательно следят за трясущимися руками.