— Неужели нет? — удивился конюший и, когда доктор это подтвердил, даже рассердился.

— А почём я знаю, какие зубы бывают у коров? Я не коровий зубной врач. Всю жизнь я имел дело только с лошадьми.

Ему хотелось на ком-нибудь сорвать зло, и он стал корить художника за глупую и неуместную шутку.

У художника достало такта не показать виду, что он и сам обманут пастухом.

Конец этому объяснению положил приход подпаска, учтиво пригласившего гостей к завтраку.

Мальчик выполнял в стойбище обязанности повара. Пока господа отбирали скот, он, не торопясь, приготовил степной завтрак — кашу-затируху, вынес казанок из «очага» и поставил на треногу. Господа столпились в кружок и оловянными ложками стали доставать из казана кашу, показавшуюся им очень вкусной. Когда они наелись досыта, казанок обступили пастухи во главе с гуртовщиком. На долю подпаска остались одни поскрёбки.

Тем временем почтенный Шайгато приготовил в «очаге» «венгерский кофе». Кто бывал в этих краях, знает, что это такое. Готовят его из красного вина, которое кипятят в казанке с жёлтым сахаром, корицей и гвоздикой. После такой ранней, предрассветной прогулки по степи этот напиток кажется очень вкусным.

Когда казанок был опустошён, подпасок ополоснул его, затем снова наполнил водой и повесил над огнём, чтобы к возвращению господ с прогулки был готов гуляш.

Уж это-то блюдо будет приготовлено на славу.

Ферко Лаца повёл гостей осматривать достопримечательности степи: загон-убежище в бурю и кладбище для скота, обнесённое оградой.

— Видите ли, в добрые старые времена, где скотина пала, там её и бросали. На падаль стаями слетались коршуны и начисто обгладывали её. Но с тех пор как в стране наведён «порядок», о павшей скотине приказано заявлять доктору на матайский хутор. Он приезжает, составляет акт и уж потом велит зарыть тушу со всеми потрохами. Ну, а нам, пастухам, конечно, жалко, что столько мяса пропадает, вот мы иной раз и отрежем бедро, изрубим его на куски, немного поварим, а потом разложим на крыше загона и высушим на солнце. Когда мясо высохнет, складываем его в мешок. А потом гуляш из него варим: кладём в казан по пригоршне сушёного мяса на каждого едока.

Художник пристально посмотрел на пастуха и, обернувшись к гуртовщику, спросил:

— Скажите-ка, хозяин, говорит ваш пастух когда-нибудь правду или нет?

— Очень редко. Но сейчас он правду сказал.

— В таком случае покорно благодарю за ваш гуляш.

— Не извольте брезговать. Нет в нём ничего плохого. Так уж ведётся с тех пор, как господь бог сотворил эту гладкую Хортобадь. Посмотрите на наших парней. Они так и пышут здоровьем и силой. А ведь все выросли на падали. Пусть себе говорят, что хотят, господа учёные. Венграм такое мясо не во вред.

Но конюший после слов гуртовщика запретил есть гуляш даже моравским погонщикам.

— А вдруг этот плут только для того и сочинил всю историю, чтобы отпугнуть нас от обеда, а потом над нами же поиздеваться? Посмотрим, будет ли кушать доктор. Он-то наверняка знает, из чего этот гуляш, — подбадривал художник своего спутника.

Меж тем на горизонте возник мираж. Это был сказочный сон наяву.

Вдали бушевало море, и пенистые валы неслись с востока на запад. Возвышающиеся в степи курганы казались островками, а карликовые акации выглядели как дремучие леса. Кучка пасущихся вдали волов превратилась в улицу, застроенную дворцами. По морю плывут галеры, — пристав к берегу, они окажутся всего лишь пощипывающими траву лошадьми…

На восточном краю неба после восхода солнца мираж наиболее фантастичен. Там виднеются целые селения (Надьудвар, Надьиван), они как бы подняты в воздух и так приближены, что в подзорную трубу можно разглядеть проходящие по улицам подводы; дома, колокольни в перевёрнутом виде отражаются в сказочном волнующемся море. В пасмурную погоду их не видно, они находятся за горизонтом.

— Куда немцам с нами тягаться! — похвастался почтенный Шайгато перед очарованной компанией.

Художник в изумлении схватился за голову.

— Боже, что мне довелось увидеть! И я не могу запечатлеть этого на полотне! Объясните мне хоть, что это такое? — приставал он ко всем по очереди.

Гуртовщик ответил, что это марево.

— А что такое марево?

— Марево — это мираж хортобадьской степи.

Ферко Лаца объяснил явление лучше, чем гуртовщик.

— Мираж — это чудо, ниспосланное богом для того, чтобы бедному пастуху не было скучно одному в степи.

Наконец, художник обратился к доктору с просьбой разъяснить ему, что такое мираж.

— Да я мало что знаю о мираже. Когда-то мне довелось читать книгу Фламмариона[5] об атмосфере. Там он описывает фата-моргану,[6] которую видят в африканских пустынях, на берегах Ледовитого океана, около Ориноко и в Сицилии. Читал я описание фата-морганы и у Гумбольда и Бомпланда,[7] но о хортобадьском мираже великие учёные ничего не знают. А его здесь видят в каждый жаркий летний день с утра до вечера. Учёный мир игнорирует даже величественные природные явления Венгрии.

Доктору было приятно излить свою наболевшую душу перед иностранцами. Но восхищаться явлениями природы ему было некогда. Надо было спешить на матайский хутор, где находились ветеринарная лечебница и аптека. Он распрощался со всей компанией, вскочил в свою двуколку и укатил в степь.

Большое стадо ушло уже далеко, а пастухи гнали его всё дальше и дальше. Хотя здесь поблизости трава была сочнее, весною скот всё же выгоняли на дальние солончаковые низины с таким расчётом, чтобы летом, когда трава там высохнет, их ожидало бы ещё не тронутое пастбище. Расставание между оставшимся стадом и проданным гуртом являло собой трогательную картину.

«Словно хор друидов и валькирий!»[8]

Тем временем конюший оформлял финансовую сторону дела и договаривался о маршруте. Новенькими стофоринтовыми ассигнациями он уплатил стоимость гурта господину Шайгато, который, ничуть не стесняясь, сунул их в карман сюртука. Иностранец счёл нужным посоветовать хозяину подальше прятать свои деньги: очень уж здесь глухие места, на что горожанин со свойственной жителям Дебрецена флегматичностью ответил:

— Сударь! Меня уже не раз обкрадывали и обманывали. Но никогда меня не обкрадывал вор и не обманывал проходимец. Всякий раз это проделывали честные и порядочные люди.

Конюший дал на чай гуртовщику.

— Позвольте и мне, сударь, слово сказать, — проговорил гуртовщик. — Раз уж вы изволили купить коров, то прихватывайте и телят. Вот вам мой дружеский совет.

— Куда мне такая прорва мычащих животных! Не нанимать же ещё подводу для телят.

— Они и на своих ногах дойдут.

— Но задержат в пути всё стадо. На каждом шагу будут останавливать коров, когда им захочется пососать. А самое главное, граф, насколько мне известно, купил этот гурт не для экспериментов над чистой венгерской породой, а для того, чтобы скрестить её с испанской.

— Ну, тогда дело другое.

Итак, оставалось только отправить в путь купленный гурт. Конюший написал доверительное письмо, а комиссар составил удостоверение сопровождающему гурт пастуху, который сунул документы вместе с паспортами на коров, выданными ветеринаром, в свою походную сумку. Затем пастух надел на шею вожака-быка колокольчик, привязал к его рогам бурку, оседлал своего коня, вскочил в седло и пожелал остающимся доброго здоровья.

Гуртовщик вручил ему торбу с салом, хлебом и чесноком. Провизия эта была рассчитана на целую неделю, чтобы хватило до самого Мишкольца. Затем объяснил весь маршрут: посоветовал идти к Полгару, потому что около Чеге из-за весенней распутицы стояла непролазная грязь. Заночевать можно будет в небольшом леске, а через Тиссу переправиться на пароме. Если вода стоит высоко, то лучше переждать у переправы, задать корм скотине и не рисковать.