Как-то, когда Кирш разговаривала с кем-то по теле­фону, выйдя с ним на улицу, Алиса вынула из давно заб­рошенной за кровать дорожной сумки зеленый томик и села читать… Кирш подошла сзади незаметно и хотела было поведать что-то подруге, но, взглянув на книгу, пе­редумала,

—У Лизы такая же была…

Алиса неслышно вздохнула и, ведя пальцем по тексту, начала читать:

Опахалом чудишь, иль тросточкой, —

В каждой жилке и в каждой косточке,

В форме каждого злого пальчика, —

Нежность женщины, дерзость мальчика.

— Это про тебя, — подытожила Алиса и отложила кни­гу. — Помнишь, я тебе про Марго рассказывала? Про Мар­гариту Георгиевну?

— Ну?— Кирш листала книгу.

— Так вот ей эти строчки Зоя Андреевна, Зоя, ее под­руга, на фотографии написала…

— Ну и что?

Алиса пожала плечами:

— Завораживает эта «ироническая прелесть» — «Что Вы — не он».

Кирш внимательно посмотрела на Алису:

— Бросишь ты меня, Элис, знаешь ты об этом?

Алиса с чувством замотала головой в знак отрицания, а Кирш пошла топить печку.

Но особенно удивительно для Алисы Кирш станови­лась в те минуты, когда она начинала заниматься своими ногтями: с мальчишеской ухмылкой, короткой стрижкой, раскинув мускулистые ноги в мужских шортах, она, сидя­щая на кровати за маникюром, превращалась в такие ми­нуы в вальяжную, изнеженную даму…

Сколько себя помнила, Алиса не могла выйти в люди, если ее ногти не были аккуратно пострижены и накраше­ны красивым лаком, но она не знала названий инструмен­тов, которыми добиваются красоты ногтей, не ведала о том, что ногти можно полировать, подпиливала их ста­рой металлической пилочкой и стригла обычными мани­кюрными ножницами. У Кирш был набор инструментов, незнакомых Алисе даже по виду, она ловко орудовала ими, потом строго разглядывала свои ногти и втирала в них косметическое масло — Кирш ворожила над своими ру­ками с пристрастием избалованной и изнеженной женщины, вынужденной, правда, временно обходиться без услуг салонной маникюрши… Алиса, разглядывая альбом с Максимкиными рисунками, исподлобья поглядывала на подругу, слегка выдвинувшую вперед нижнюю челюсть и от старания прикусившую нижнюю губу, как иногда делают женщины, когда хотят скрыть повышенный интерес к собственной внешности. С таким лицом они чисто стоят перед зеркалом и магазине, любуясь своей фигурой, удосто­веряются в неотразимости своих глаз при контрольном заглядывании в зеркальце пудреницы, — вот с таким лицом Кирш делала маникюр, чувствуя неловкость оттого, что этопроисходит на глазах у Алисы.

— А это что? Это чтобы ногти на ногах стричь? — Кирш недоуменно проследила за взглядом Алисы и равнодушно отчеканила:

— Как что? Щипчики для обработки кутикул. — Алиса уважительно поджала нижнюю губу и не смог­ла сдержать улыбку.

— Ты чего? — спросила Кирш грубо, Алиса покачала головой.

— Смеешься надо мной?— спросила Кирш уже испуганно и бешено округлила глаза. — Нe смей надо мной смеяться!.. Хорошо?..

Прежде Алиса стеснялась своей наготы: она никогда не раздевалась при других женщинах, лишь по этой причине не ходила в баню и даже в спортзал и бассейн, где нельзя было избежать открытых душевых кабин и раздевалок. Но Кирш Алиса не стеснялась совершенно: если в доме было хорошо натоплено, она могла расхаживать по комнате не одеваясь и вести беседы о космосе, присажива­ясь в таком виде возле дышащей на кулак с лукавым видом­полностью одетой Кирш.

— А мне очень плохо со стрижкой? — спросила Алиса плаксиво, присев на корточки возле Кирш.

— Не очень!

Кирш привыкла к новому облику Алисы, почему-то даже с этой короткой стрижкой она казалась ей девушкой из старины — тонкой и трогательно-старомодной, как слово «любовь» сего истинным смыслом…

— Ты знаешь, что ты самая красивая девочка на свете?..

Алиса стала любить ночь, которую прежде боялась за темноту и грустные мысли. Она потеряла утро, так как в это время суток они вдвоем погружались в сон. Она при­нимала день, потому что просыпалась рядом сКирш. И она снетерпением ждала вечера, когда, выходя из само­дельного душа, знала, что через несколько шагов очутит­ся по-настоящему рядом с той, которую любит. Конечно любит. Разве можно бросить всю свою прошлую жизнь с ее планами и надеждами к ногам нелюбимого человека. Так думала Алиса, глядя сквозь утепленное ватой окошко деревенской кухни на белую пустыню за окном.

Было счастливо, грустно и непонятно. Там, за окном, все подсказывало: мосты сожжены, нет пути назад — толь­ко засыпанные следы, заметенные снегом дорожки в сот­нях километров от ее родного города…

Щелкнул вскипевший чайник, и проснувшаяся Кирш крикнула из комнаты: «Ты где?» Алиса улыбнулась окош­ку и подумала: «Уходя — уходи! Прежней Алисы уже нет».

— Я здесь! Сейчас чай будем пить…

Рэй была в гостях у Кот впервые. Теперь, после выхо­да из больницы, здесь жила Ада, и Рэй с любопытством наблюдала, как долговязая Кот снует из кухни в комнату и обратно, принося полулежащей на кровати подруге бу­терброды, яблоки, конфеты и прочие гастрономические радости. Ада смущенно улыбалась и объясняла Рэй:

— Кот очень добра ко мне, но, когда я буду совершен­но здорова, она выставит меня за дверь!

— Зачем пургу гонишь? — обиделась Кот, войдя в ком­нату с кружкой, испускающей ароматный пар.— Она и Кирш так же по телефону сказала! Даже не думай так, слы­шь?!

— А Кирш все еще с Алисой? — спросила Рэй, выждав паузу, и взяла со стола одну из принесенных бутылок пива.

— Ну прям! — Кот зло усмехнулась, но, поймав Адин взгляд, смягчила тон: — Она небось с сыном сейчас жи­вет — звонит все время из загорода. А Алиса эта — что ж ей,век тут тусоваться?

Ада цокнула с легким упреком и незаметно подмигнула Рэй:

— Хорошая она — Алиса. Букет цветов с доставкой мне прислала — на мой домашний адрес, мама моя сюда привезла, приятно было, здоровский букет.

Рэй ехала к Алисе. Она смотрела в окно своего голубоговагона и радовалась, что заснеженные поля и побеленныекрыши деревенских домиков уплывали назад, подтвер­ждая, что земля крутится в нужную сторону и колеса при­ближают ее к Алисе. Ну и что, что она была с Кирш? Глав­ное, чтобы она захотела быть с ней, с Рэй. А если не захочет? Если не захочет, тогда можно повеситься. Нет, она будет ждать… Ждать сколько потребуется, чтобы Алиса привыкла к ней… А чтобы привыкла, можно предложить ей для начала просто дружбу… Бред.

Рэй ехала к Алисе, не зная, что время той замерло в тихой подмосковной деревушке и что Алиса в эти самые минуты подбрасывает щепки в ненасытную печь… Накануне Рэй позвонила Кирш из «Перчатки».

— Как жизнь? — спросила Рэй, запивая свой нехитрый вопрос водкой: ей было страшно услышать, что Кирш до сих пор с Алисой.

— Провожу ее с волшебной девушкой! — ответила Кирш, сладко зевнув.

— Которую я знаю?..— спросила Рэй, чувствуя, как обрывается и падает душа.

— Вряд ли ты ее знаешь, — задумчиво произнесла Кирш, поглядывая через край трубки на спящую Алису.

— Ну та, что с косой… — не выдержала уже Рэй.

— Да нет, у нее короткая стрижка.

Закончив разговор, Рои возблагодарила небо за то, что Кирш так ветрена. А вдруг Алисе от этого плохо? Рэй по­пыталась представить Алисины страдания, и ей стало так тошно, что вот теперь, в поезде, Рэй везла Алисе свою любовь, в то же время до смерти боясь предложить ее. Она заготовила целую речь о том, что не ждет подаяния, а про­сто дарит себя, но слова путались, их удачные сочетания тут же забывались, и, стоя на пороге Алисиной квартиры, Рэй уже совсем не знала, как доступно объяснить девушке цель своего неожиданного приезда…

Дверь долго не открывали, наконец, когда Рэй, потоп­тавшись, уже надумала выйти на улицу, щелкнул замок и из полумрака, пахнущего лекарствами, на нее взглянули запавшие, тусклые серые глаза. Старая женщина в длин­ной шерстяной кофте теребила в руках очки, и, когда Рэй сделала шаг навстречу, она надела их на нос.