— Мне кажется, он вправе требовать уплаты карточных долгов, прежде чем покинет корабль. В конце концов, скот для него в колонии важнее денег.

— Вам-то хорошо рассуждать — вы не так много ему проиграли. — Внезапно Уайлдер порывисто скомкал бумагу. — Клянусь, это она его надоумила.

— Кто?

— Эта женщина — Сара Дейн. Мне этот тип прекрасно знаком: хитрее обезьяны, и всегда смотрит, где бы выгадать.

Брукс усмехнулся:

— Ну, тогда они будут прекрасной парой. Подобное сочетание позволяет быстро разбогатеть.

— О да, она-то этого добьется, — сказал Уайлдер. Он разгладил бумагу и начал мрачно рвать ее на мелкие кусочки. — Она всегда добьется своего — или жадностью, или подходящим моментом. Смотрите, как она подцепила Маклея! И представляю, чего она ему нарассказывала, чтобы уверить, что не воровка.

Заговорил Гардинг; голос его был глух, язык ворочался медленно из-за выпитой после ужина мадеры. Он слегка махнул рукой в сторону двери.

— Мне жаль Маклея. Думаю, он испортит себе жизнь этим союзом. Предположим, что с его фермерством ничего не выйдет, а это вполне возможно. Разве может он привести бывшую ссыльную в качестве жены в свою семью? А если дело удастся — разве сможет он ввести ее в тот круг, в котором привык вращаться?

Брукс зевнул и снова поднялся.

— Я не претендую на роль пророка, но мне кажется, что Мак-лей и эта девушка могут нас здорово удивить. Я имею в виду, — добавил он, — если мы когда-нибудь о них еще услышим.

Уайлдер ничего не сказал и сердитым движением смел бумажки на пол.

Пока Эндрю сидел в кают-компании, меняя карточные долги на скот, Сара неподвижно лежала на своей койке, не в силах заснуть. Ею владело беспокойство: казалось, оно пронизывает холодом всю кровь в ее жилах. Она слышала корабельные звуки: скрип и трение деревянных конструкций, ветер, постоянной песней звучавший в снастях, топот ног по палубе над ней. Она прислушалась к ветру, сознавая, что он является основной причиной ее беспокойства больше, чем что-либо иное. Сегодня он дул с незнакомого берега, который завтра окажется той самой землей, где она, возможно, будет вынуждена провести всю оставшуюся жизнь. Единственное, в чем она была уверена в отношении своего будущего — это в браке с Эндрю. С того самого дня в Кейптауне, когда он сделал ей предложение, он преспокойно рассеивал все ее сомнения, он не давал ей даже рта раскрыть: все на борту знали, что они собираются пожениться, как только достигнут колонии. Одобряли их немногие, но не было ни одного человека, который бы остался совершенно равнодушным. Она ничего не могла предпринять, чтобы изменить их мнение: ей пришлось смириться со сложившейся ситуацией.

Сара не опасалась, что они с Эндрю не подходят друг другу. Они провели много часов, обсуждая планы на будущее, перспективы ведения фермерского хозяйства на этих огромных пустых просторах. Она поняла, что все его самые смелые планы находят отклик в ней: не было таких дерзаний, которые бы она не была готова разделить с ним.

Она беспокойно завертелась в постели, вдруг исполнившись нетерпения увидеть этот новый день. То возбуждение, которое она в себе пыталась подавить, вырвалось наружу — она крепко стиснула руки по одеялом. Она станет хорошей женой для Эндрю! Она даст ему основание гордиться ею! У них будут дети, которые вырастут в обстановке всеобщего уважения в этой новой колонии. Он обещал ей землю и собственных слуг, чтобы утолить ее жажду уважения. Она знала, что когда-нибудь в ее жизни будут достоинство и благополучие и что сотрутся из памяти годы унижения.

Когда она наконец заснула, сон ее был тяжелым и полным сновидений.

На следующее утро «Джоржетта» прошла мимо столпов, стоящих как бы на страже Порт-Джексона, и бросила якорь в Сиднейскую бухту. Солнце было ярким и горячим, блики света ослепительно играли на поверхности бухты. Глаза собравшихся на палубе с удовольствием отдыхали на мягких красках прибрежных деревьев, которые раскинули серовато-зеленый пушок своих крон далеко по всем причудливым очертаниям фьордов и бухточек. Во всем этом была какая-то тихая незнакомая красота.

Но само поселение не отличалось привлекательностью. Ссыльные соорудили поселок на побережье Сиднейской бухты из глиняных хат и мазанок, над ними на холме возвышалось некрасивое правительственное здание. Среди глиняных построек было разбросано несколько кирпичных домов, но их жесткие прямые линии усиливали ощущение их неуместности здесь. Казарма, больница, склад и мост над одной из речушек — вот и все новейшее поселение Его Величества. Тут и там были разбросаны огороды, но большинство из них казались, скорее, просто жестами надежды. Попытки обработать и засеять землю не выглядели серьезными, да и почва была бедна. Засуха иссушала урожай, а потом его смывало дождями. Самой насущной заботой была пища, но опаленная солнцем земля не давала и четверти требуемого. Скот был тощ и пасся на редких клочках чахлой растительности.

Эндрю Маклею поселок Порт-Джексон показался жалким. Первое впечатление было удручающим. Поселок был убог в своей нищете, по нему, как тени, бродили уже знакомые фигуры в грязных лохмотьях. Здесь царила постоянная угроза кандалов и кнута — иного закона, кроме голода и наказания, здесь не знают. Изголодавшиеся ссыльные крали пайки друг у друга и врывались в складские помещения — в голодающей колонии кража еды наказывалась смертной казнью. Они были больны, слабы и быстро умирали. Некоторые из них, окончательно отчаявшись, бросались в коварный недружелюбный лес и пропадали в неподдающемся разгадке зеленом лабиринте или приходили обратно, измученные и умирающие от голода. Все они были уверены, что только голый чернокожий, которому принадлежит эта бесплодная страна, способен выжить среди тощих каучуковых деревьев и жесткой редкой листвы.

Металлический звон кандалов преследовал Эндрю, куда бы он ни шел. Он не мог смотреть без содрогания на женщин — изможденные и жалкие, они провожали его с тоскливой надеждой в глазах. Они продавали себя за еду, и пыльные проулки между хижинами кишели их внебрачным потомством. В этих детях была определенная прелесть: они были более подвижными и здоровыми, несмотря на скудный рацион, чем их сверстники в Англии. В общем, мысль о постоянной жизни в этом убогом мире удручала Эндрю.

Через неделю после прибытия он взял лодку и отправился с Джеймсом Райдером вверх по реке ко второму поселку, Парраматте.

Там он обнаружил начатки плановой застройки. Почва была более плодородной, чем в Сиднее, природа вокруг выглядела мягче и добрее, больше напоминая английский ландшафт. Настроение улучшилось, и его охватила лихорадочная жажда деятельности. Он слушал, как Райдер давал тщательную оценку местности: это было готовое место для центрального рынка, который обслуживал бы три крохотных деревни, находящиеся на некотором расстоянии отсюда: Тунгаби, Проспект и Пондс. Парраматта отстоит всего на каких-нибудь шестнадцать миль по реке от Порт-Джексона, а дорога с каждым годом будет все улучшаться. Они вместе наблюдали за суетой на рыночной площади: офицер, солдат, поселенец и ссыльный торговали немногими здешними товарами: рыбой, зерном, скотом и одеждой. Дело шло быстро, пока было что продавать или менять. Правительственный чиновник регистрировал все, принесенное на продажу или обмен, валютой служили расписки, выдаваемые Интендантством. В этом маленьком поселке было ощущение какой-то прочности. Райдер, не теряя времени, все взвесил. Опытным фермерским взглядом он оценил богатство почвы по берегам реки, и ему не терпелось вернуться в Сидней за разрешением на земельный надел.

Но от офицеров и поселенцев, которые были в основном прощенными ссыльными, обрабатывавшими собственные маленькие фермы, Эндрю прослышал еще об одной реке. Эта река, гораздо больше Парраматты, брала исток в горах на западе, делала петлю к северо-востоку и впадала в Броукен-Бей, который располагался на восемь миль выше Порт-Джексона. Сам губернатор Филипп исследовал ее и назвал в честь лорда Хоксбери. Говорили, что там почва богаче, чем в любом другом месте в колонии, и Филипп наметил это место для вольных поселенцев, которые, как он надеялся, приедут из Англии. Картина этой великой реки неотступно жгла воображение Эндрю.