В милиции мне приходилось бывать редко, и, войдя в кабинет начальника, я невольно растерялся.

— Слушаю! — сказал начальник. В его голосе я услышал готовность выслушать все, что угодно.

Я решил, что необходимо представиться, и вытащил свое корреспондентское удостоверение.

Майор внимательно поочередно посмотрел то в удостоверение, то на меня и, найдя все верным, вернул.

— Слушаю вас, товарищ Володин, — сказал он.

Я объяснил начальнику, что мне нужно, чувствуя, что говорю много лишнего, не относящегося непосредственно к делу, но зная и то, что, пожалуй, без этого лишнего не обойтись, что нужно заинтересовать и самого начальника милиции, от которого, как я догадывался, зависело немалое.

— Понял вас, — сказал он, как только я закончил свое объяснение.

Майор вытащил из черного пластмассового стакана на углу стола неровно заточенный толстый цветной карандаш и постучал им о синее сукно стола.

— Пишите заявление. Самое обычное заявление на простой розыск. Будем искать вашу даму. Как там ее?

— Найдич, — подсказал я.

— Будем искать эту самую Найдич. Скоро не обещаем. Как начальник паспортного стола вернется — она у нас на сессии в институте, — так мы за поиски этой дамы и примемся. А пока пишите заявление.

Майор решительно прихлопнул ладонью по столу.

— И долго будет идти розыск?

— Как пойдет, — уклончиво ответил майор. — Может, месяц, а может, и год.

— Хотелось бы побыстрее!

— А это и от вас будет зависеть, — сказал начальник. И, видя мое удивление, пояснил: — Чем больше данных о ней сообщите, тем скорее найдем.

Майор пояснил, что необходимо указать мне: год и место рождения, последнее место жительства, ближайших родственников, родственников по мужу… Ничего этого я, конечно, не знал и знать не мог. Не был уверен, что и Бородин смог бы ответить на эти вопросы…

Начальник милиции, видимо довольный тем впечатлением, что произвели на меня его слова, улыбнулся всем лицом, обнажив оба ряда крепких здоровых зубов.

Видя мою нерешительность, майор пояснил:

— Заявление можно написать в произвольной форме, — кому — от кого. И затем далее обо всем, что вас интересует.

Бородин говорил мне, что Найдич Надежда Карповна жила раньше в Гомеле. Об этом я и написал в своем заявлении.

— Конечно мало, — сказал майор, бегло пробежав мое заявление, — но зацепка уже есть.

Взяв красный карандаш, он быстро начеркал в левом углу: Нач. пасп. ст. Прошу начать розыск.

Я вздохнул с облегчением, будто сделал очень большое и важное дело.

Провожая меня к двери, майор стал жаловаться на то, что функции милиции так обширны и с него за столь многое спрашивают, что порой и не знаешь, за какое дело в первую очередь браться.

Я выразил свое сочувствие майору. На прощание мы потрясли друг другу руки, и я вышел на улицу. Впереди виднелась чайная. С огромной — белым по зеленому — вывеской.

Была та самая пора, когда солнце, перевалив за половину, уже не поддает жару, но жар этот теперь сам по себе исходит, испаряется от железных крыш, от стен домов, от булыжника, от всего того, что день-деньской лежит и стоит под солнцем.

Из открытой настежь двери столовой несло поджаренным луком, подсолнечным маслом и другими дурманящими запахами кухни. У буфетной стойки толпились мужчины. Пиво летом в районной чайной всегда праздник. Я тоже занял очередь в буфет и, получив свою кружку пива, сел к окну за свободный столик. У меня были свежие газеты, и, не спеша потягивая пиво, я стал просматривать их.

— Можно присесть к вам?

Я отложил газету и увидел Старкова. Обе его руки были заняты кружками с пивом. Старков поставил их на стол, стянул с головы синий суконный картуз и, кивнув на полдюжину кружек, сказал:

— Самое времечко пивка полить.

Он покосился на соседние столики и, расстегнув ворот рубахи, жадно припал к кружке.

— Люблю бочковое! — крякнул он, опорожнив первую кружку. — Приезжал на почту, брату позвонить. А вы по какому делу, если, конечно, не секрет?

Я подумал, сказать или нет. И все же сказал, следя за выражением его лица.

— А для чего нужна Найдич, разве мало того, что рассказал Бородин?

В голосе его слышалась плохо скрываемая тревога.

— Мало, — ответил я.

— Кому это нужно теперь, — с досадой махнул рукой Старков. — Да и к чему ворошить прошлое? Было и быльем поросло. Разве не так? — спросил он, забыв про свое пиво.

Я возразил.

— Это дело, конечно, ваше, — сказал Старков, — но лично я вам ничего рассказывать не буду.

— Но вы же там, у Бородина, обещали, — напомнил я.

— Мало ли что обещал, а потом передумал, — сказал Старков, сдувая пену с кружки, — у меня эта история вот тут, — он провел ребром ладони по горлу. — Так что не обижайтесь, — сказал он, снова занявшись пивом.

Я допил свою кружку. Старков подвинул мне новую кружку, но я отказался, пояснив, чтобы не обидеть его, что не большой любитель пива.

— Отсюда назад, в Студеное? — спросил он.

Я кивнул.

— Так вместе пойдем на большак попутку ловить? — предложил Старков.

Мы дошли до поворота. Старков сел на большой камень у километрового, столба. Я отошел чуть в сторону. Попутных не было. Да и вообще дорога будто вымерла.

Первая машина в нашу сторону появилась через час, не раньше, и все это время мы молчали. Старков сидел, прислонившись спиной к столбу, надвинув козырек кепки на глаза, в какую-то минуту мне даже показалось, что он, сморенный жарой, дремлет. Но, пройдя несколько шагов вперед по дороге и резко обернувшись, я заметил, что он, не сводит с меня глаз.

Я вернулся, решив, что он собирается мне что-то сказать.

— Жарко, — сказал он, утирая рукавом рубахи лицо.

— Жарко, — согласился я и почему-то в эту минуту представил себе тот незнакомый мне остров, его, Старкова, Найдич, Бородина…

Гремя бортами, к нам на всем ходу приближался грузовик. Я поднял руку, но шофер так разогнал свою машину, что проскочил далеко вперед. Я побежал договариваться. Шофер, парень с челкой, в клетчатой ковбойке, стал на подножку, лениво сплевывая, сощурив глаза. Шофер ехал в Подлипки, но я попросил его подбросить нас до Студеного, сказав, что в долгу не останусь.

— Ладно, валяйте, — сказал парень, вглядываясь в подбежавшего Старкова. Я предложил ему сесть в кабину, но он полез следам за мной в кузов.

Сесть в кузове было не на что. И мы стали у кабины, держась руками за борт.

Парень гнал свой старенький ГАЗ-51 так лихо, что борта его ходили ходуном. Как ни любил я быструю езду, но тут мне стало не по себе. Мне казалось, что молодой шофер, картинно выставивший в окно левую руку, держащийся ею за верх кабины, другою рукой небрежно колыхающий руль, совсем не следит за дорогой. То ли он действительно не замечал ухабы, то ли забывал притормаживать, но мы то и дело рисковали вылететь из кузова. Я что есть силы сжимал пальцами передний борт. Изредка взглядывал на Старкова. Он стоял сгорбившись, широко для прочности расставив ноги и крепко, так что даже вздулись жилы, держался за кабину, я же за правый угол расхристанного борта.

Впереди шли ремонтные работы, и мы пошли в объезд по грейдеру. Дорога здесь была совсем дрянь — но это, видимо, нисколько не смущало молодого аса, сидевшего за рулем нашего грузовика. Он все-так же лихо гнал машину.

Мы шли словно по велотреку под углом. Крен был в мою сторону, и Старков украдкой бросил взгляд на меня. Думает, боюсь, решил я, принимая более свободную позу, держась одной рукой за борт.

Грузовик вновь тряхнуло, и я, боясь вылететь за борт, рванулся к кабине, но Старков плечом отбросил меня назад к борту. Я выставил вперед руки, пытаясь поймать борт. И тут увидел в стороне от себя лицо Старкова. Оно было злым. «Ах ты, сволочь», — подумал я.

И тут же рывком успел бросить свое тело к противоположному борту. В ту же секунду машина выровнялась.

Я встал, потирая ушибленное колено, сплевывая солоноватую кровь с разбитой губы.