– Вы хотите сказать о том, что вы перед тем перевели из одного тела в другое, не правда ли? Неужели ваша так далеко ушедшая наука не дала до сих пор ключа для определения состава этой «разумной субстанции», как вы ее называете, – спросил Супрамати.

– К несчастью, нет. Мы знаем лишь, что это вещество бесконечно тонкое, как бы сказать, разжиженный огонь; но до сих пор эта странная субстанция остается неуловимой и не поддается нашим исследованиям. А теперь, принц, потрудитесь посмотреть вот это.

Он подошел к одному из столов справа, откинул синюю простыню, закрывавшую ящик из темного стекла, повернул эмалированную кнопку, и тогда Супрамати заметил отверстие или круглое окошечко в конце ящика, к которому профессор предложил ему нагнуться.

Он увидел, что внутренность озарялась особым голубоватым светом и там, на кучке студенистого вещества, лежало тело маленького ребенка, совершенно, по-видимому, сформированного, который точно спал.

При посредстве стеклянных трубочек внутрь тельца проникала легкая беловатая дымка, которую оно как будто поглощало; вероятно, это было искусственное питание малютки. Ребенок правильно дышал, организм действовал, и химическое произведение искусства, несомненно, удалось.

– Велики ваши знания, профессор, но вашему произведению все-таки недостает кое-чего…

– Чего же? – с живостью перебил профессор.

– У него нет души.

– Вы хотите сказать, что недостает «разумной сущности»? Так я говорил вам, что тайна ее состава еще ускользает от нас; ну, а временно мы пользуемся показанным вам только что способом. Это обстоятельство тем досаднее мне, что в воздухе витают ведь подобные же «сущности», но лишенные материального тела; а вот где они формируются – неизвестно…

– И вы не знаете, каким способом привлечь их в те человеческие формы, которые так искусно фабрикуете? – спросил Супрамати, и на лице его появилась загадочная усмешка.

Между тем в темных углах он видел, как сверкали горящие глаза ларвов, которых прогнало его присутствие; черноватые тела их извивались, как змеи, и они с жадностью сторожили случай завладеть одним из этих тел.

– Да нет, – с досадой ответил профессор, – их ни к чему привлекать, они приходят сами собой, эти таинственные существа. Только вот я еще не могу уяснить себе причину их вреда; ибо едва они войдут во вновь образованное тело, как оно разлагается, точно от гангрены, и умирает. Но все это мелкие недочеты, а главное то, что наука на пороге тайны создания человека, и в этом заключается бесспорно величайшее торжество нашего века, – с гордостью закончил профессор.

Супрамати задумчиво смотрел на этого «жреца науки», одаренного высоким умом, который сумел своим знанием разрешить трудную задачу создания человеческого или животного тела, но не мог дать ему действительной жизни. Это был истинный представитель темной и роковой науки конца мира…

– Отдаю вам полную справедливость, профессор, вы – великий ученый и артист в своем деле, только… только… это нечто, которое вы ищете и не можете найти, – душа человеческая; а ее вы никогда не создадите, потому что она творение Бога, Того Бога, Которого вырвали из сердца человечества. Душа – это божественный огонь, дивное и неразрушимое дыхание, которое сделало вас, великого ученого, смелого и неутомимого искателя; это – дух, оживляющий ваш мозг и делающий его восприимчивым к познанию всего.

Не надейтесь, что вам удастся когда-либо подвергнуть анализу эту божественную искру, химический состав которой ускользает от вас, и не ищите ее; тайна ее заключается во всемогуществе Бога. Тщетно человечество отрицает своего Отца, Он существует, и никакой адский приговор, никакое гнусное кощунство не лишит Его ни одной мельчайшей частицы самодержавного могущества…

Профессор нахмурил брови и в свою очередь испытующе глядел на стройную фигуру своего собеседника и его большие лучистые глубокие глаза, взгляд которых точно давил его. Но самомнение осилило это впечатление. Он гордо выпрямился и ответил полупрезрительно, полусердито:

– Вы удивляете меня, принц. Вы кажетесь человеком просвещенным, а при этом веруете в Бога, Которому приписываете безграничное могущество. Такие нелепые убеждения годились для невежественных народов минувших веков; теперь же, когда каждый из нас может соперничать с этим легендарным Богом, подобные идеи, извините меня… смешны, чтобы не сказать более.

Глаза Супрамати блеснули, и голос его звучал серьезно и строго.

– Несчастный! В какую бездну толкает вас дьявольская гордость. Вы дерзаете сравнивать себя со Всевышним, Который создает и правит бесконечной вселенной! Ваше жалкое знание вы считаете равным всеведению и премудрости Божией. Погодите! Вот когда гнев Божий разразится над этим преступным человечеством, когда загремят вокруг вас разнузданные стихии, тогда вы поймете, что перед Божественным всемогуществом вы – ничтожный атом или пылинка, которую крутит и уносит буря. Подумайте и устыдитесь вашей гордости, смешной и недостойной истинного ученого.

Профессор побледнел. Гнев и оскорбленное самолюбие боролись в нем с жутким чувством и внезапным смутным сознанием, что стоявший перед ним представлял силу, размеров коей он не понимал.

– Вы считаете мое знание ничтожным, – сказал он минуту спустя. – Может быть, вы со своими познаниями можете вдохнуть душу в это тело?

– Нет. Я, как и вы, также не властен создавать душу. Я еще могу привлечь из пространства дух и принудить его оживить это тело, но это будет ларв или блуждающий дух, а я знаю, что это опасное и бесцельное дело.

Это и вы также можете сделать. Но знаете ли вы, насколько продолжительна будет эта жизненность, обладает ли она всем необходимым, чтобы предоставить духу полноту действий, и есть ли в ее химическом составе все, чтобы ассимиляция астрала и материи была полной? Про это вы ничего не знаете.

Профессор поник головой. Он, искатель, знал, что многого недоставало для совершенства его произведения, и целые годы упорного труда он не мог ни уловить, ни исследовать эту таинственную психическую искру, которую индус называл божественным огнем.

– Кто вы, странный человек, имеющий безусловную веру в Бога, давно забытого всеми? – спросил он после минутного раздумья.

– Я миссионер последних времен, потому что приближается час разрушения, а глухое и слепое человечество пляшет на вулкане, который поглотит его.

Профессор покачал головою и усмехнулся.

– Э! Вы пророк конца света?! Странная фантазия, принц, для молодого, красивого и богатого человека, который сверх того кажется еще и ученым.

– Как ни странно вам это кажется, но конец планеты близок. Человечество само приблизило эту минуту, нарушив гармонию и равновесие стихий. Люди дошли до рокового момента и в дерзости своей подняли свою нечистую и кощунственную руку даже на святилище Божие.

Я не отрицаю, что обладаю знанием. Предвечный вооружает силой науки покорных и верных слуг, которые шаг за шагом восходят по лестнице совершенствования к свету, и всякое приобретенное знание применяют лишь по Воле Божией, – ответил Супрамати, прощаясь с ученым.

Визит этот оставил в Супрамати тяжелое впечатление, и ему больно было видеть заблуждение такого, несомненно, выдающегося ума. Он припоминал его характерную голову с широким лбом мыслителя, с которой так не гармонировали его жестокий взгляд и то циничное, животное выражение, которое присуще бывает людям, вычеркнувшим идеал из своей души и давшим волю таящемуся в человеке «зверю» руководить своими поступками…

Зато эта встреча возбудила в Супрамати желание познакомиться с состоянием здоровья странного человечества, узнать, какого рода болезни подтачивали его и как лечили их. Вопрос этот постоянно интересовал того, кто был некогда врачом Ральфом Морганом.

Узнав о его желании, Нивара посоветовал ему посетить одного врача, который пользовался большой известностью. В обществе его считали, правда, чудаком и едва ли не маньяком, потому что он изучал древние языки, но Нивара видел в нем истинного ученого. Предупрежденный о посещении Супрамати, доктор принял его очень любезно и провел прямо на большую, смежную с кабинетом террасу, украшенную вьющимися растениями.