Поиск
ГУМАНИСТЫ
Истинное и единственное наслаждение — наслаждение чистой совестью.
Похвально всякое состязание в добродетели.
Стучит,
Стучит,
Стучит
Калитка у Эразма.
Звучит,
Звучит,
Звучит
Одна и та же фраза, —
Уже не в первый раз
И всякий раз некстати:
«Впусти меня, Эразм,
Я Ульрих, твой приятель!»
Некстати этот друг,
Здесь дело пахнет риском.
Впусти его, а вдруг
Пожалуют паписты?
Вот будешь ты хорош!
Они шутить не любят.
И друга не спасешь
Тем, что тебя погубит.
Стучит,
Стучит,
Стучит
Калитка в старом доме.
Спешит,
Спешит,
Спешит
За Ульрихом погоня.
Видать, на этот раз
Его злодеи схватят.
Впусти его, Эразм,
Он Ульрих, твой приятель!
Но дружбы путь тернист,
И выдан был папистам
Великий гуманист
Великим гуманистом.
Смирил свой гордый дух
Мыслитель, тихо плача:
«Прости меня, мой друг!
Сейчас нельзя иначе!»
Обманчивы друзья,
А недруги — надежны.
Сейчас нельзя, нельзя!
Когда же будет можно?
Чтоб в этой жизни стать
Гуманным человеком,
Неужто нужно ждать
Семнадцатого века?
Стучит,
Стучит,
Стучит
Калитка — все напрасно.
Она надежный щит,
Когда вокруг опасно.
Глас жертвы — божий глас,
А жертва на пороге.
Как видно, ты, Эразм,
Совсем забыл о боге.
Эразм,
Эразм,
Эразм,
Какое вероломство!
Глас жертвы — божий глас,
Прости тебя, потомство!
Но время, как на грех,
Не делает нам скидки.
Уже который век
Стучит твоя калитка.
ВОЛЬНЫЙ ГОРОД НЮРНБЕРГ, XVI ВЕК
В вольном городе Нюрнберге десять базаров,
Двенадцать водопроводов, тринадцать бань.
В вольный город Нюрнберг купцы приезжают с товаром.
Продавай, что хочешь. А не хочешь — так покупай.
Кому вино! Кому сукно! Кому голландское кружево!
Но особенный спрос, постоянный спрос — на оружие.
Потому что еще не окончен бой
За прогресс. И — против прогресса.
И оружие Нюрнберга воюет между собой,
Защищая и эти, и те интересы.
В вольном городе Нюрнберге сто шестнадцать фонтанов
И одиннадцать — каменных, а не деревянных — мостов.
Вольный город Нюрнберг, по статистическим данным,
Выделяется среди других городов.
Мощеные улицы, черепичные кровли,
Художник Альбрехт Дюрер, поэт Ганс Сакс…
Но главные достижения, конечно, в торговле:
Среди говяжьих окороков, сапожных вакс —
Оружие.
Кому оружие?
Оружие!
Нюрнберг не воюет,
Он только тех, кто воюет, обслуживает.
Вокруг города двойная стена,
А на стене сто восемьдесят три башни.
Пускай война.
Ну и что с того, что война?
Мирному городу Нюрнбергу — не страшно!
У него свой, совсем не военный интерес,
Хоть и удовлетворяющий военные интересы…
Этот затянувшийся исторический процесс
Кончится Нюрнбергским процессом.
ГЕРМАНИЯ, 1933 ГОД
Когда на площадях сжигали мысли
И книги — те, что содержали их, —
Писатель, не нашедший в черных списках
Своих, увы, не запрещенных книг, —
Не вынеся такого унижения,
Писал властям: «Я требую сожжения!»
Печататься в такие времена,
Когда и Брехт, и Гейне вне закона?
Когда горят такие имена,
Как можно оставаться несожженным?
Так рассудил писатель Оскар Граф.
Как показало время, был он прав.
* * *
Что написано пером, не вырубишь топором.
Для пера такая уверенность
редко кончается добром.
И все-таки,
хотя перу достается,
Последнее слово за ним остается.
КАЗНЬ В ЗУЛЬЦФЕЛЬДЕ
Умирали два кирпичника,
С белым светом распростясь.
По тогдашнему обычаю
Умирали: шли на казнь.
И один из тех кирпичников
Всю дорогу причитал:
«Ой вы, крыши черепичные!
Ой ты, каменный портал!
Ой вы, глины и красители,
И песок, и алебастр!
Ой дворцы моих губителей,
Некому достроить вас!»
А второй из двух кирпичников
Хохотал, завидя смерть:
«Как-то будет непривычно мне —
Шляпу не на что надеть!»
Так шутили два кирпичника
У могилы на виду.
Не рыдали, горемычные,
Смехом встретили беду,
Приближаясь к той неведомой,
К той немыслимой черте…
Смех — как друг, навеки преданный:
Познается он в беде.
Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: