Но нелегким для нас оказался этот путь!

Перекладная тряска невыносима. Бесконечная дорога по ровной степи, где не на чем было остановиться глазу, наводила тоску. На станциях можно было достать только самовар, изредка яиц и молока, а провизии, кроме чаю и сахару, с нами не было никакой. Жара донимала, нечем было дышать, комары, знаменитые кубанские комары, приводили в исступление. Они тучами бросались на нас, лезли в нос, рот и уши.

Мы встречали в дороге третий рассвет.

— Уже Катеринодар видно, — вдруг проговорил ямщик.

— Где? Где?

— А во — он, — указал он кнутом вперед.

Я с любопытством взглянула.

Вдали виднелся точно лежащий на земле купол церкви. Через несколько времени показались и другие купола. Мы подъезжали все ближе, но домов и вообще построек не видно было. Екатеринодар казался лежащим в каком‑то углублении.

Въехали в город. Небольшие дома, лачуги, широкие улицы, с засохшими волнами грязи, узенькие дощатые тротуары, а между ними и улицей — глубочайшие канавы. Мы долго тащились по невыносимым ухабам, рискуя каждую минуту вывалиться. Я потеряла терпение.

— Когда же мы наконец попадем в город? Ведь это какая‑то станица или, должно быть, предместье.

— Да это и есть город, улица Красная.

Показался один двухэтажный дом. Дальше опять

домики, лачуги и длиннейшие заборы. За заборами целые леса деревьев, между заборами и тротуарами вековые, в два — три обхвата, дубы, а боковые улицы — совсем лесные просеки. Мы попали в «город в лесу».

Ямщик молча доехал до ворот, свернул во двор и подвез нас к каким‑то лачугам.

— А здесь номера, — сказал он.

— Да ведь она еще не достроена, — рассмеялись мы.

Мы встали и направились к одной из лачуг. Переступив порог, очутились в сенцах с земляным полом. Здесь были две простые двери, какие обыкновенно бывают в хатах. Отворили одну и увидели низкую комнату с бревенчатым потолком, с крошечными окошками и также земляным полом. В ней находились простая деревянная кровать, деревянный диван, несколько стульев и стол. Вторая комната была похожа на первую, но так мала, что в ней помещались только кровать да два стула. За первый номер с нас спросили один рубль в сутки, за второй семьдесят пять копеек.

Мы остались в номерах, где и прожили до приискания квартиры.

Чтобы спастись от жары, мух и комаров, нужно было постоянно держать окно и ставни закрытыми. В комнаты часто забирались лягушки и, не стесняясь, прыгали вокруг нас. Отдохнув после дороги, я попросила номерного привести нам извозчика.

— У нас в городе нет извозчиков, — сказал номерной. — Если желаете, можно взять хозяйскую линейку и лошадку. Это будет стоить один рубль в час.

Мы приняли предложение и отправились искать квартиру. В домах жили собственники, а квартир, отдававшихся внаем, было очень мало. Наконец нашелся дом, числившийся в опеке. Он был разорен, запущен, но после порядочного ремонта мы в нем поселились.

Наше имущество везли на волах, и только на двенадцатый день оно из Тамани попало в Екатеринодар.

Мы начали устраиваться. Когда понадобилось внести рояль в комнату, позвали людей, пришло восемь человек казаков, но для них, как видно, это дело было незнакомым. Несмотря на все старания, они не могли сдвинуть рояль с места.

— Нужно больше людей, — решили казаки и отправились за помощью.

Когда набралось человек двадцать, они с большим трудом, а вернее, неумением, шумя и крича, внесли наконец в комнату рояль. Получив вознаграждение за труд, казаки не уходили и с любопытством рассматривали инструмент и расспрашивали о нем. Вместо всяких объяснений я открыла крышку и сыграла что‑то. Казаки улыбались, обменивались замечаниями и, вполне удовлетворенные, ушли.

Любопытство казаков легко объяснить тем, что во всем городе было тогда лишь четыре рояля, и то недавно привезенных, да кое — где слышались дребезжащие звуки старых клавикордов.

В дороге рояль несколько пострадал, и понадобился настройщик из Керчи.

— Подождите, пока приедет настройщик из Керчи. Он недавно здесь был, а через год опять приедет, — услышала я приятную весть.

Дом наш стоял в большом дворе, походившем на рощу благодаря множеству фруктовых и других деревьев. Против нас на площади находилась Екатерининская церковь. Она была деревянная и очень старая. За церковью виднелась неширокая полоса векового леса, доходившая до пруда Карасуна. Быстрая, мутная, с бурлящими омутами Кубань протекает по другую сторону города. За Карасуном большой лес — Дубинка. Он служил любимым местом прогулок для горожан. Возле города лежали обширные болота. Разливавшаяся каждую весну Кубань охватывала большие пространства, которые совсем не просыхали. На них произрастали камыши. Эти‑то так называемые плавни и были рассадниками господствующих здесь свирепых лихорадок. Бывали дни, когда почти вся наша семья лежала, страдая этой изнурительной болезнью. Некоторые, спасаясь от лихорадки, даже летом в сухую погоду продолжали носить галоши.

Екатеринодар, весьма недавно превращенный из станицы в областной город, поражал правильностью своих кварталов и расположением улиц, но внешним видом и благоустройством ничем не отличался от любой станицы.

Красная улица тянулась версты на две и упиралась в громадную площадь, занимавшую собой четыре квадратных квартала. Вся площадь была покрыта высокой травой и полевыми цветами. Говорили, что осенью, не без успеха, на ней охотились на диких уток и перепелок.

На левой стороне вдали белели домики, тянулись длинные заборы, а впереди площадь окаймлялась невысоким земляным валом, где стояла пушка, возвещавшая полдень.

За валом находилась крепость. Там же красовался старый войсковой собор. За крепостью и по сторонам ее тянулось поле, а слева, в некотором расстоянии, располагался большой тенистый войсковой сад. Он был переполнен высокими роскошными акациями и вековыми дубами.

Движение на улицах было весьма небольшое, чему способствовало полное отсутствие извозчиков и вообще каких бы то ни было экипажей. Редкие пешеходы, иногда верхом проскакавший казак или медленно плетущиеся дроги не могли нарушить спокойствия и тишины. Тишину нарушали только лягушки, дававшие по вечерам оглушительные концерты, да еще петухи. В городе было много домов, не имевших тротуаров. Для закрытия ставень их обитатели принуждены были выезжать верхом. Здесь существовала легенда о казаке, утонувшем в грязи вместе с лошадью и пикой. Казак исчез бесследно. Спустя некоторое время шедшая на базар баба наколола ногу на торчавшее из земли острие пики, и таким образом стала известна участь казака. Мы прибегали к разным способам облегчить себе путь. Брали человека с вязанкой сена, он нам устраивал переходы, проходили через чужие дворы, перелезали через заборы, чтобы добраться до улицы, где был какой‑нибудь тротуар. В заборах всегда можно было найти отверстия и лазы. Иногда мужчины на руках переносили дам через грязь.

Освещение улиц Екатеринодара было весьма скудно. По Красной улице стояло по одному фонарю на каждом квартале, а на боковых они редко встречались. Чтобы не сломать ноги или не очутиться в канаве, надо было носить с собой ручной фонарь.

О скуке писать можно много, но, по правде говоря, гпостому казаку (да и офицерским семьям) скучать было некогда. С местным обществом, к сожалению, нам было трудно сойтись, так как кубанцы, за исключением весьма немногих, смотрели на нас как на нежеланных пришельцев. Старый казак Д. (полковник), очень недовольный вторжением в край чуждых людей, решил никогда не выходить из дома, что и исполнял неуклонно. Пришельцы, конечно, не понимали, какой ценой первые запорожцы и их дети выстроили этот город и отстояли его, и казакам было обидно видеть разбивавшуюся, некогда единую семью. Всех можно понять, но так ведь и на других землях случалось не раз за тысячу лет. И сами они пришли туда, где была вековая народная семья и где они всех всполошили, потеснили по царскому изволению…»